Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗
Уилсон и Боуэрс умерли первыми [писал профессиональный драматург], после чего… капитан Скотт… расстегнув спальный мешок и… откинувшись назад, ждал прихода смерти. Мы знаем это потому, что в таком положении их и нашли… Детали могут отличаться, но в целом всё случилось именно так.
Скотт стал мифологической фигурой. Необходимость в такой фигуре назревала уже давно. Через год началась Первая мировая война, и, как заметил один писатель спустя много лет после описанных событий, Скотт подал
своим соотечественникам пример стойкости… Среди нас сейчас так много героев, так много скоттов… совершающих бескорыстные жертвы, [и] теперь мы начинаем понимать, каков источник наших подвигов на кровавых полях… Фландрии и Галлиполи.
Эта традиция сохранялась ещё очень долго. Норвежский чиновник на Шпицбергене, который видел, как приходили и уходили многочисленные экспедиции из самых разных стран, однажды заметил, что студенты британских университетов выделяются среди всех остальных — они, «кажется, хотят быть героями». Скотт продолжает вдохновлять людей на самоубийственную романтику и геройство. Его призрак пересекает национальные и государственные границы. Он стал эталоном классического мученика в гротескной и чуждой британскому менталитету культуре Советского Союза, где, по словам одного из писателей, в нём видят воплощение «борьбы до самого конца с силами судьбы, [как если бы] тракторист направлял свою машину на объятое пламенем пшеничное поле». Совершенно иная обстановка царила в Берлине 1930 года, в театре которого была поставлена пьеса о Скотте, созданная авангардным немецким драматургом Рейнхардом Герингом, — против воли леди Скотт, претендовавшей на роль хранительницы мифа. Эту функцию она навсегда сохранила за собой. Пьеса заканчивалась такими строками: «Горе спорящему со своей судьбой! Бойтесь глупца, который хочет её изменить!»
Вряд ли так можно сказать про Амундсена. Это Скотт отправился в путь, чтобы показать пример героизма. Амундсен просто хотел быть первым на полюсе.
На свои молитвы оба получили ответы.
Скотт рано заплатил свою цену.
А что же Амундсен?
В Америке, накануне получения известия о судьбе Скотта, он узнал о самоубийстве Хьялмара Йохансена.
После прибытия в Норвегию из Хобарта в июне 1912 года Йохансен вернулся к своей прежней жизни, поселился в неблагополучном квартале Христиании, много пил и плыл по течению. Он избегал общения с близкими и друзьями, вёл себя, как преступник, скрывающийся от правосудия. Сложное чувство — смесь преданности и стыда — заставляло его молчать о ссоре с Амундсеном. Он стал замкнутым и апатичным, «сидел в углу без света, — по словам кого-то из его знакомых, — тихий и удручённый. Когда к нему обращались, он вздрагивал и отвечал невпопад».
Только спустя несколько месяцев друзья Йохансена узнали о его истинном положении и попытались ему помочь, но было уже поздно. Он пестовал своё поражение. Он жил под знаком сломанной судьбы. И дошёл до края. В один прекрасный день он переехал в отель, расположенный в центре Христиании, лучший из тех, что он мог себе позволить, и рано утром 4 января 1913 года застрелился в общественном парке. «Возможно, это был самый лучший выход для бедняги», — заметил Торвальд Нильсен. Когда Йохансен прибыл в свою последнюю обитель, весь его багаж состоял из сигарной коробки, где лежали бритвенные принадлежности.
Друзья Йохансена обвинили в его смерти Амундсена. Однако как минимум Нильсен знал, что всё не так просто. Унижение, пережитое им в Антарктике, вероятно, стало последней каплей. Но не только это заставило его свести счёты с жизнью. Нансен ни единым словом не выдал своих чувств, поскольку был предан и Йохансену, и Амундсену, но предложил оплатить похороны Йохансена, что интерпретировали как косвенный упрёк, адресованный Амундсену. Однако Нансен был вынужден признать, что отчасти и сам виноват во многом, поскольку пренебрегал Йохансеном после первого путешествия «Фрама» и фактически навязал его Амундсену. Йохансен заплатил цену проигравшего.
Самоубийство Йохансена и смерть Скотта бросили тень на Амундсена. Казалось, над Южным полюсом висит проклятье.
Амундсен отправлялся в Антарктику, надеясь, что Сигрид Кастберг разведётся с мужем, чтобы стать по окончании экспедиции его женой. Вернувшись, он узнал, что она всё ещё замужем. «Поэтому я решил, что свободен от своих обязательств», — написал он и прекратил роман, попросив выступить посредником в завершении отношений их общего друга Хермана Гэйда.
Пожалуйста, передай это [Сигрид] самым корректным и тактичным способом [писал Амундсен Гэйду]. Я не хочу писать ей сейчас, что раз и навсегда порываю с ней. Пожалуйста, разберись с этим так, как ты умеешь… я говорил тебе, что сейчас связан по рукам и ногам — и в этом вопросе навсегда останусь «хорошим мальчиком».
Амундсен имел в виду, что встретил другую. Её звали Кристин Беннетт. Темноволосая, статная, энергичная, она родилась в Норвегии и в момент их знакомства являлась женой состоятельного английского бизнесмена, который был старше её на тридцать лет. Они познакомились зимой 1912 года в Лондоне, где Амундсен читал лекции о Южном полюсе. Начался долгий, тайный, мучительный и неразгаданный роман. Даже в своих самых личных документах, называя её всевозможными ласковыми именами, говоря о ней «моя жёнушка», Амундсен никогда не раскрывал настоящее имя Кристин. Обычно он называл её просто «К.».
С определённой точки зрения К. была непредвиденным осложнением. Уже целый год с момента высадки в Хобарте Амундсен работал над возобновлением своего первоначального плана арктического дрейфа. А затем из Оттавы, во время лекционного тура по Северной Америке, он внезапно написал Нансену, что приостанавливает подготовку. По его словам, норвежское правительство не вознаградило должным образом тех, кто ему помог, и
Вы, господин профессор, должны первым понять мой поступок. Чтобы уходить на несколько лет в полярный дрейф, нужно иметь все документы в полном порядке. Нет смысла начинать это путешествие с нарушения обязательств.
На что Нансен ответил следующее:
Все Ваши лекции там, в этой выматывающей нервы стране, лишили Вас последних сил и… вывели из равновесия… Только так я могу объяснить… Ваше письмо, которое иначе для меня необъяснимо, если только Вы не устали от всей экспедиции «Фрама» и не предпочтёте сдаться, но тогда, вероятно, Вы скажете это прямо… Если Вы намерены угрожать отказом от экспедиции на «Фраме», пока все обязательства не будут выполнены… это выставит Вас в самом неблагоприятном свете как человека, который нарушил своё твёрдое обещание. По сравнению с этим все остальные вещи, о которых Вы говорите, просто несущественны. Сообщая о путешествии на Южный полюс до того, как начать дрейф во льдах, Вы объясняли своё решение необходимостью собрать средства для этой экспедиции. Исходя из этого и правительство, и все мы защищали Вас, бились за Вас и, я бы даже сказал, за Вашу честь…
Вероятно, Вы упрекнёте меня в том, что я недостаточно сделал для выполнения тех обязательств, о которых Вы упоминаете. Но начнём с того, что я не знал о них до Вашего письма… Я не чувствую, что у Вас есть повод для упрёков. Я действительно делал для Вас и Вашей экспедиции всё, что мог. Может, Вы этого не понимаете? Но для Вас я пожертвовал большим, чем для любого другого человека, отказавшись от своей экспедиции к Южному полюсу, венцу всей своей работы полярного исследователя, и отрекшись от «Фрама», чтобы Вы могли осуществить дрейф в Полярном море. Вы можете считать это ерундой, но подумайте сами: этот план я придумал ещё до плавания на «Фраме», а во всех деталях разработал в хижине на Земле Франца-Иосифа…
