Эйнштейн гуляет по Луне. Наука и искусство запоминания. - Фоер Джошуа (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
— В его представлении, с ним все в порядке. Слава Богу, — чуть позже говорит мне его жена, Беверли, когда E.P., пересевший на диван, не может нас слышать, — Я думаю, он подозревает, что что-то не так, но эта тема никогда не всплывает в разговорах или в быту. Хотя глубоко внутри он должен знать. Просто должен.
Когда я слышу эти слова, меня вдруг обжигает понимание того, что потеряны были не только воспоминания. Теперь даже жена E.P. не может присутствовать в его мыслях и чувствах. Не то чтобы у него не было мыслей и чувств. Иногда они есть. Когда E.P. сообщали о рождении внуков, его глаза увлажнялись — а затем он быстро забывал об их существовании. Не имея возможности сравнивать сегодняшние эмоции со вчерашними, он не способен составить хоть сколь бы то ни было связного рассказа о себе и людях, его окружающих, и это приводит к тому, что он не способен оказать психологическую помощь своей семье и друзьям. Ведь E.P. остается заинтересованным в ком-то или в чем-то лишь до тех пор, пока он не отвлечется. Любая случайная мысль перенаправляет его внимание и перезагружает весь разговор. А любые серьезные отношения между людьми не могут существовать только в настоящем времени.
После болезни E.P. вселенная существует для него лишь там, где он может ее видеть. Весь его социум сводится к людям в комнате. Он живет в узком луче света, окруженный тьмой. Обычно утром E.P. встает, завтракает и возвращается в постель слушать радио. Но оказавшись в кровати, он задумывается: а позавтракал ли он или только что проснулся. Частенько E.P. завтракает снова, а затем возвращается послушать радио. Иногда он завтракает по три раза. Он смотрит телевизор, и время от времени ему очень интересно, но смотреть передачи с четким разделением на начало, середину и окончание ему сложно. E.P. предпочитает канал History или передачи о Второй мировой войне. Он гуляет по окрестностям, чаще всего по нескольку раз до обеда, иногда даже по 45 минут. Сидит в саду. Читает газету, что, должно быть, для него равнозначно путешествию в машине времени. Ирак? Интернет? К тому времени, как E.P. добирается до конца заголовка статьи, он уже забывает начало. Чаще всего, прочитав прогноз погоды на сегодня, E.P. просто рисует в газете, подрисовывая усы людям на фотографиях. Когда ему на глаза попадаются цены на дома в разделе недвижимости, он непременно выражает свое изумление.
Не имея памяти, E.P., совершенно выпал из общего течения времени. У него нет общего потока сознания, лишь случайные капли, которые быстро испаряются. Если вы снимете часы с его руки — или, что еще более жестоко, переставите время, — он совершенно потеряется. Запертый в бесконечном настоящем, между прошлым, которого он не может вспомнить, и будущим, о котором не способен подумать, E.P. живет вялотекущей жизнью, совершенно свободный от забот. «Он все время счастлив. Очень счастлив. Думаю, это потому, что у него не бывает стрессов в жизни», — говорит его дочь Кэрол, живущая по соседству. Со своей хронической забывчивостью E.P. достиг состояния патологической нирваны, извращенной версии буддистского идеала жизни лишь в настоящем.
— Сколько вам лет? — спрашивает его Сквайр.
— Давайте прикинем, 59 или 60… Да уж, вы меня подловили, — произносит E.P., задумчиво приподнимая брови, будто он подсчитывает, а не гадает. — Моя память не так уж совершенна. Она довольно хорошая, просто иногда люди задают вопросы, которые мне не понятны. Уверен, и у вас так бывает.
— Бывает, — мягко соглашается Сквайр, хотя E.P. пропустил уже почти четверть века.
Если бы не было времени, не существовало бы необходимости в памяти. Но не будь памяти, существовало ли бы такое понятие, как время? Я не имею в виду время как его понимают, скажем, физики; четвертое измерение, независимая переменная, величина, которая сжимается, когда вы достигаете скорости света. Я имею в виду психологическое время, ритм, в котором мы проходим наш жизненный путь. Время как часть внутреннего мира. Наблюдая за мучительными попытками E.P., вспомнить собственный возраст, я мысленно вернулся в день знакомства с Эдом Куком на чемпионате Соединенных Штатов по запоминанию, когда он рассказывал о своих исследованиях в Парижском университете.
— Я пытаюсь расширить рамки своего субъективного времени, поэтому кажется, что я живу дольше, — с сигаретой в зубах бормотал Эд, стоя на тротуаре у главного здания Con Edison. — Вся фишка в том, чтобы избавиться от ощущения, которое часто бывает в конце года: «Не может быть, чтобы 12 месяцев так быстро пролетели!»
— И как этого добиться? — спросил я.
— Нужно просто больше запоминать. Наполнять жизнь хронологическими вехами. Яснее сознавать течение времени.
Я сказал, что этот план напомнил мне одного из героев книги Джозефа Хеллера «Поправка-22» — пилота Данбэра, утверждавшего, что, раз время пролетает незаметно тогда, когда весело его проводишь, самый верный путь продлить жизнь — сделать ее как можно скучнее.
Эд пожал плечами.
— На самом деле все как раз наоборот. Чем больше в нашей жизни воспоминаний, тем медленнее течет время.
Наше субъективное восприятие времени очень важно. Все мы знаем, что дни могут тянуться как недели, а месяцы как годы. Верно и обратное: месяц или год могут пролететь так, что вы этого даже не заметите.
Воспоминания структурируют нашу жизнь. Событие X произошло перед долгожданным отпуском в Париже. Я участвовал в Y в первое лето после того, как научился водить. Событие Z случилось на неделе, когда я устроился на свою первую работу. Мы запоминаем события, мысленно размещая их во времени относительно других событий. Точно так же, как мы аккумулируем воспоминания о фактах в единой сетевой структуре, мы накапливаем жизненные опыты, помещая их в хронологическую сеть вместе с другими воспоминаниями. Чем плотнее эта сеть, тем насыщеннее и наше жизненное время.
Эту точку зрения отлично проиллюстрировал французский хронобиолог (он изучал взаимосвязи между временем и живыми организмами) Мишель Сифр, поставивший самый необычный в истории науки эксперимент над самим собой. В 1962 г. Сифр прожил два месяца в подземной пещере в полной изоляции, без часов, календаря и солнца. Укладываясь слать и принимая пищу лишь тогда, когда его организм требовал этого, он рассчитывал понять, как существование «вне времени» повлияет на естественные биоритмы человека.
Память Сифра резко ухудшилась. В мрачной темноте его дни сливались один с другим, превращаясь во всеобъемлющий сплошной сгусток времени. Поскольку было не с кем поговорить и нечем заняться, никакой новой информации в память не поступало. Не было хронологических меток, которыми экспериментатор мог бы отмерять течение времени. На определенной стадии он стал неспособен вспомнить, что происходило вчера. Изоляция превратила его в подобие E.P. Когда время начало размываться, у Сифра развилась амнезия. Очень скоро режим сна разрушился. В некоторые дни ученый мог бодрствовать 36 часов кряду, в другие же только восемь — и не мог отличить одно от другого. Когда команда поддержки наконец связалась с ним 14 сентября, в день предполагаемого окончания эксперимента, в дневнике Сифра стояла дата 20 августа. Он полагал, что прошел только месяц. Его ощущение времени сжалось почти в два раза.
Монотонность убивает время, новизна же позволяет ему раскрыться. Вы можете ежедневно делать зарядку, питаться здоровой пищей и прожить долгую жизнь, но ощутить ее лишь как короткую. Если вы проводите жизнь, сидя в крошечной комнатке и раздавая бумажки, один день обязательно перетечет в другой — и в конечном итоге исчезнет. Вот почему так важно менять устоявшиеся привычки, ездить в отпуск в экзотические места и получать так много нового опыта, как это только возможно, чтобы все это служило якорями для наших воспоминаний. Создание нового воспоминания растягивает психологическое время и удлиняет нашу жизнь.
В 1890 г. Уильям Джеймс первым написал в Principles Of Psychology о любопытных деформациях и сокращении психологического времени.
