Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (бесплатные серии книг txt) 📗
Недостаток витаминов и неправильное питание британской партии в целом объясняют несчастья, происходившие со Скоттом с отметки 88° южной широты: его восприимчивость к холоду, его явную слабость. Недостаток витамина С привёл и к нагноению не поддающегося лечению пореза на руке старшины Эванса.
Недостатком витаминов объясняется и депрессия, охватившая всю партию (правда, это дополнительно осложнялось низким моральным духом людей и влиянием меланхоличной натуры Скотта). Так или иначе, но определённо ясно лишь то, что до полюса британцы дошли, будучи нездоровыми как физически, так и психически.
Мы начали чувствовать холод [написал Скотт]. Это критическое время, но нужно тащить сани дальше… Ох! Всего несколько прекрасных дней! Кажется, что полюс уже так близко, и только погода задерживает нас.
Повредив руку, Эванс стал неестественно тихим и подавленным. Оутс, обычно не склонный жалеть себя, стал нехарактерно мрачным. В тридцати милях от полюса 15 января он написал: «Должно быть, пеммикан, съеденный за завтраком, не пошёл мне впрок, поскольку в дороге я чувствовал уныние и тоску по дому».
На следующий день в преддверии полюса они продолжили свой путь в несколько более приподнятом настроении, поддерживаемые верой в то, что победа уже близка. Не заметив следов экспедиции Амундсена на леднике Бэрдмора, они предположили, что с ним произошёл несчастный случай. Им и в голову не могло прийти, что норвежцы выберут какой-то другой маршрут. Несмотря на предупреждение, полученное у подножия ледника, Скотт поощрял это мнение, поскольку стиль его руководства предполагал, что неудобные мысли нужно скрывать от подчинённых. Он пытался скрывать их даже от самого себя, хотя опыт подсказывал, что утрата иллюзий всегда болезненней вдвойне. Насколько он преуспел в своём самообмане, остаётся только догадываться. Конечно, Скотт опрометчиво написал в дневнике, что «скоро это определённо произойдёт». Но в последний момент он всё-таки не забыл добавить фразу для читателя, которая гласила, что существует «единственная ужасная возможность — увидеть там флаг норвежцев, опередивших нас».
Скотт проиграл эту игру. Но сказал ему об этом не крест Святого Олафа, а, как и предположил Амундсен, чёрный флажок, установленный на пути к полюсу.
Странно, что первым тёмное пятнышко, уничтожившее белизну ландшафта, заметил не Скотт, идущий впереди на лыжах, и не Уилсон, находившийся рядом с ним. Его увидел Боуэрс, который едва передвигался пешком в центре упряжки и с трудом вытаскивал ноги из снега, как солдат, медленно отрабатывающий шаг на месте. Было пять часов дня.
Постепенно пятнышко превратилось во что-то движущееся — и они оказались перед чёрным флагом разбившихся иллюзий. Собачьи испражнения и отпечатки лап на снегу говорили сами за себя. Им показалось, что безжалостный ветер стал гораздо холоднее, чем час назад.
«Сегодня мы не очень счастливая партия», — тихо произнёс Оутс.
Они долго не могли уснуть после такого открытия.
Скотт [как написал Оутс] воспринял своё поражение намного лучше, чем я ожидал… Амундсен — я должен сказать, что у этого человека точно есть голова на плечах… Норвежцы… похоже, совершили весьма комфортную прогулку со своими собачьими упряжками, которая сильно отличалась от нашего жалкого перетаскивания саней вручную.
Так усталый, голодный, обмороженный Оутс, с аристократической отстранённостью стоя на краю земли, сравнивает своего командира, который привёл их к неминуемому поражению, с его победившим оппонентом. Он чувствовал какое-то иррациональное удовольствие от того, что увидел победу сильнейшего, дистанцируясь от своего некомпетентного лидера, к которому относился с тихим презрением. Боуэрс по тому же поводу написал:
Печально, что нас обошли норвежцы, но мы добились своего благодаря старой доброй транспортировке грузов людьми — чему я очень рад. Это величайшее путешествие, когда-либо предпринятое человеком и организованное по всем канонам традиционных британских санных походов, началось, когда мы оставили наш транспорт у подножия ледника.
Да, у Боуэрса было очень мало общего с Оутсом, который в этой компании держался особняком.
Даже Уилсону недоставало того мужества, с которым Оутс встретил поражение. Амундсен, как сказал Уилсон, «победил нас потому, что устроил из этого гонку. Мы всё равно сделали то, ради чего пришли, и поэтому наша программа тоже выполнена». Этот аргумент он использовал для того, чтобы успокоить Скотта, которому сейчас как никогда требовались слова утешения.
Для Скотта чёрный флаг был не поражением, а настоящим провалом. То, что этого следовало ожидать, то, что винить в этом он мог только себя, не приносило никакого облегчения — скорее, наоборот. Его решение поступать так, словно Амундсена не существовало, «продолжать — и делать всё, что от нас зависит, ради нашей страны без страха и паники», идеально соответствовало духу Балаклавского сражения. Он отлично понимал, что его мог спасти только какой-нибудь несчастный случай, произошедший с Амундсеном. И всё же слепо продолжал вести своих людей к тому, что, как он знал, почти неминуемо будет поражением.
Он испытывал терпение богов. Своей жене перед выходом к полюсу он опрометчиво написал:
Есть много обстоятельств, которые заставляют меня сомневаться в способностях [Амундсена] достичь цели. С другой стороны, ему будет трудно признать поражение, и я не могу даже представить, как он сообщит об этом.
А теперь на полярном ветру развевался его чёрный флаг. «Конечно, норвежцы нашли простой путь наверх». Недостойный и вдобавок ко всему опасный самообман, как полагал Скотт.
На следующее утро британцы свернули лагерь и оставили чёрный флаг позади, чтобы дотащить свои сани последние несколько миль до полюса, продвигаясь по следам Амундсена со странным ощущением какой-то разрядки напряжения. В половине седьмого вечера они дошли до места, которое считали целью. Была среда, 17 января 1912 года, — прошло ровно тридцать четыре дня после того, как норвежцы примчались сюда на своих собаках. Скотт мрачно записал в своём дневнике:
Полюс. Да, но при совсем других обстоятельствах, нежели ожидалось. У нас был ужасный день — помимо разочарования дул жесточайший ветер от 4 до 5 и температура минус 22 °C. Спутники мои трудились с обмороженными ногами и руками… Боже правый! Это отвратительное место и особенно ужасное для нас — тех, кому пришлось пробиваться сюда, чтобы проиграть.
Скотту достался от Амундсена единственный оригинальный участок работы — определение высоты полюса над уровнем моря. Но сделать это было невозможно, потому что гипсометр был неисправен; вся экспедиция оказалась бессмысленной. Оставалось лишь проверить координаты, определённые Амундсеном, — совершенно пустая затея после того, как, по словам Уилсона, «все присутствующие согласились с тем, что он может заявить приоритетное право на сам полюс».
Эта сцена разительно отличалась от той, что происходила здесь месяц назад. Вместо норвежского квартета, неторопливо проводившего свои круглосуточные наблюдения, Боуэрсу и Скотту пришлось ограничиться пятью наблюдениями в течение одной ночи, на большее времени не было. Боуэрс возился с теодолитом и определял значения, а Скотт записывал их.
Температура держалась на отметке минус 30 °C, то есть на целых восемь градусов ниже, чем в то время, когда здесь был Амундсен. Закончились дары фортуны в виде безветрия и ясного неба, не видно было собак, растянувшихся и гревшихся на солнце. Вместо этого дул резкий ветер и над двумя дрожавшими от холода мужчинами нависали свинцовые снежные тучи. Причём, как написал Скотт,
воздух был такой странный, влажный и холодный — обычно при таком в два счёта промерзаешь до костей… это мало отличалось от однообразия последних дней… Ну, что-то здесь всё-таки есть, и завтра ветер может стать нашим другом… А теперь домой — нам предстоит отчаянная борьба за то, чтобы сообщить эти новости первыми. Интересно, сможем ли мы.
