Оборотни и вампиры - Вильнев Ролан (онлайн книга без TXT) 📗
Это разумное мнение, закрепленное постановлениями Аквилейского и Анкирского Соборов, где любого, кто считал возможным превращение из одного существа в другое без вмешательства Создателя, называли неверным хуже язычника, преобладало в течение всего средневековья. Авиценна и Аверроэс, проникшись аристотелевыми теориями о заданном и незыблемом совершенстве созданий, разделяли эти взгляды, и тот и другой считали ликантропию обычной душевной болезнью. «Молот ведьм» также выступал против идеи превращений материи, а Ульрих Молитор в своем сочинении «De Laniis» говорил о чарах и завороженном взгляде, обольщавшемся фантасмагорией. Тем не менее, параллельно в народе складывалось представление о возможности настоящего превращения, и Святой церкви, которую затопил этот поток суеверий, ею же самой слишком часто поддерживавшихся, пришлось сдаться. Так, в 1233 году папа Григорий IX, бичуя еретиков, утверждал, что последние во время кощунственного пиршества поклонялись черному коту с крученым хвостом и человеку, тело которого, начиная от поясницы, было мохнатым, как у кота. Как знать, не попался ли этот глава церкви, под влиянием атмосферы ненависти и греха, в западню собственных выдумок, как позже произошло с Иоанном XXII, который считал, что его кардиналы околдовали его?
К сожалению, надо прибавить к сказанному, что на заре эпохи Возрождения даже высшие умы, такие, как Витекинд (Witekind), Песе(р) (Peucer), Парацельс и в особенности Жан Боден, поддались этому демоническому психозу. Воден, жаждущий знаний неоплатоник, создатель юридического гуманизма, автор удивительной «Республики», выдерживающей сравнение с сочинениями Платона и Монтескье, беспрестанно твердил о реальности ликантропии. Вместо доказательств он опирался на авторитет античных авторов, перед которыми слепо и безоговорочно преклонялся, считая подлинными истории, рассказанные Виргилием, Апулеем и Варроном, и не сомневаясь в том, что спутники Улисса действительно превратились в наделенных разумом свиней. Кроме того, он несколько легкомысленно истолковывал весьма любопытный текст «Сентенций» святого Фомы Аквинского и не пытался подвергнуть логическому изучению многочисленные свидетельства «колдунов», которые, по их словам, домогались и
покрывали волчиц во время течки. Короче говоря, он дошел до того, что утверждал, будто дьявол способен воздействовать на телесную природу и даже совершать чудеса высшего разряда. Он писал в своей «Де-мономании колдунов» («Demonomanie des Sorciers», Париж, 1580): «Итак, если мы признаем, что людям вполне по силам заставить розы цвести на вишневом дереве, яблоки — расти на капустной грядке, превращать железо в сталь и серебряный слиток в золотой и делать всевозможные искусственные драгоценные камни, соперничающие с природными, то должно ли нам казаться странным, что Сатана изменяет очертания тела, превращая его в другое, при том великом могуществе, какое Бог дал ему в нашем элементарном мире?» Г енрих Буллингер пошел еще дальше Бодена и осмелился заявить, что Бог намеренно позволил Сатане обучать своих учеников злым чарам, чтобы сделать их «исполнителями своего правосудия».
Можно подумать, что Воден высказывал общее мнение протестантов своего времени, поскольку к нему присоединялись Фернель («Lib. de abditis rerum causis»), Фишар (Fischart) и Гас-пар Песе(р) (Peucer), зять Меланхтона. Однако Жан Вье(р) (Wier) яростно отстаивал противоположную точку зрения, а Лютер в проповеди, посвященной ведьмам, показал роль воображения. Ведьмы, говорил он, «придают живым существам обманчивый вид, так что тот, кто на самом деле человек, кажется коровой или быком» (ср. Янссен, T.VIII).
Ложное толкование Бодена подверглось жестоким нападкам со стороны многих его собратьев-юристов и демонологов. Они объявили это толкование богохульственным, мерзким, нечестивым и во всех отношениях противоречащим Священному Писанию и постановлениям Анкир-ского Собора. В 1508 году Гейлер де Кайзерс-берг (Kaysersberg) показал абсурдность превращения в волка, а Герман Невальд (Neuwaldt), профессор медицины из Гельмштадта, заявил: «Тот, кто утверждает, будто дьявол может изменить природу Божьей твари, бредит; он утратил способность суждения; он не знает основ истинной философии» (Янссен, T.VIII). Разгорелся крупный спор, предметом которого было, как осторожно пишет Боге, «выяснить, могут ли люди быть превращены в животных. Одни отвечали на этот вопрос положительно, другие отрицательно; первые утверждали свое небезосновательно, так же, как и последние, поскольку существует множество примеров тому». Тем не менее сам он верил в реальность метаморфозы не больше, чем Клод Приор (Prieur), монах-францисканец, который в своем сочинении 1596 года, написанном в форме диалога, приравнивал эти предположения к еретическим высказываниям Платона, Пифагора и Плотина о метемпсихозе, переселении душ. Человеческая рассуждающая душа полностью отлична от животной души или души растительной и, как пишет де Ланкр, цитируя Блаженного Августина: «Извлечь разумную душу из человеческого тела и превратить это тело в волка, осла или пса — вещь невозможная, поскольку это тело было сотворено по образу и подобию Божию» («Картина непостоянства»). Плохо разбиравшийся как в христианской вере, так и в естественной философии, Бо-ден ошибался, вслед за де Нино обвиняя Бога в большей благосклонности к дьяволу, чем к ангелам; приписывая Ему желание умалить собственную славу и попустительство греху, подкрепленное чудесами. Истинные чудеса, утверждали эти тонкие мудрецы, которые могли бы сто очков вперед дать византийским богословам, творятся одним только Богом (творение; пресу-ществление; превращение жены Лота в соляной
столп). Только к добрым ангелам, к ним одним обращается Он, когда считает нужным создать иллюзию (превращение жезлов Моисея и Аарона в змей; Навуходоносора — в быка; поражение сирийцев слепотою по просьбе Елисея и т.д.).
Как только возможность истинного превращения была отброшена, ликантропия свелась к простому обману чувств и для иных (Агриппа, Вье(р), Порта, Монтень) перестала существовать так же, как инкубат; стала настолько же невообразимой, как перенесение на шабаш или сам шабаш. Тем не менее большинство демонологов связывали такую возможность с черной магией и с дьявольской сделкой, той сделкой, что позволяла в нужный момент получить мазь, волчью шкуру или плотное облако, принимающее форму некоего животного. Демон околдовывал решившегося на это человека, придавая ему ложный облик и увеличивая его силы, и в то же время околдовывал жертву и возможных свидетелей. Так что не было повода заявлять во всеуслышание о чуде или о сверхъестественном вмешательстве, можно было говорить лишь о чарах, о воздействии на сетчатку глаза, о присутствии воздушной завесы или «паров и испарений, разбавленных светом» (Жак д'Отен).
Но кто же мог, бросая тем самым вызов или желая поразить ближнего, найти удовольствие в том, чтобы заключить такую сделку, создать подобную иллюзию, если не мерзкий колдун — и тут уж не приходилось сомневаться ни в его реальном существовании, ни в реальности совершенных им преступлений. Судьи выносили приговор волку-оборотню не столько за человеческие жертвоприношения и «садистские» убийства, сколько и главным образом за принадлежность к адскому воинству «поганой нечисти», которую Боге рекомендовал безжалостно истреблять: «... Я всегда считал ликантропию обманом, поскольку находил невозможным превращение человека в животное, — пишет он. — Разве может разумная душа поместиться в мозге осла, кота или зайца? Душа так же неразлучна с телом, как моряк — со своим кораблем, и колдун, считающий себя волком, на самом деле — жертва иллюзии. Что не мешает ему совершить преступление, продавшись дьяволу; и за это преступление полагается смерть на костре: здесь действует неумолимая логика»
Если верить всем этим судьям, «усердием в вере опережающим священников», намерение стоило преступления и мысленный грех подразумевал сообщничество с дьяволом в его пагубных деяниях. Если чтение «Демономании» Боде-на смущает ум, то не меньше смущает ум и мысль о том, что собратья Бодена наказывали людей, прекрасно зная об их душевной болезни или пищевом извращении*.
