Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл (читать книги онлайн без TXT) 📗
Меня пугает то, что это ускоренная эволюция тем и механизм ее реализации требуют огромного количества энергии и материальных ресурсов. Мы будем поставлять энергию и ресурсы до тех пор, пока будем желать пользоваться технологиями, а она будет приспосабливаться, чтобы снабдить нас тем, чего мы хотим, и в то же время будет расширяться и распространяться согласно своим собственным законам. Неизбежным результатом станет неблагоприятное изменение климата и разрушение экосистем Земли. Именно это тревожит меня в технологиях, а не то, насколько они аморальны.
То, как Блэкмур видит технологическое будущее наших детей, может показаться фантастическим кошмаром, особенно потому, что она сама постоянно говорит о будущем в мрачных тонах.
Тем не менее, когда я думаю о том, что говорила мне Блэкмур, и о жутких, сверхъестественных обещаниях декодированной обратной связи в нейронных сетях, о массе молодых (и не только) людей, подпавших под колдовские чары неодушевленных инструментов, я порой теряю мужество. И тогда мне очень хочется выступить со своим видением проблемы.
Эта оптимистическая альтернатива отлично показана братьями Вачовски в их фильме «Матрица» (1999). По сценарию население порабощенной компьютерами страны попадает в ячейки, находящиеся под одурманивающим воздействием матрицы, введенной в их мозги и заставляющей думать, будто они живут свободно и счастливо, на залитых солнцем улицах прекрасного мира. На самом деле, пока они в своих галлюцинациях видят эту красоту, тело каждого человека в подземных казематах заключено в некое подобие матки — в пустотелый стручок. В моей любимой сцене Нео, главный герой, вырывается из призрачного мира и просыпается в темной камере. Стремясь сделать первый в жизни глоток настоящего воздуха, он смотрит обезумевшими глазами на реальный мир33.
Матрица — это технологически воплощенная сеть иллюзий, сгенерированный компьютером призрачный, мнимый мир, построенный для того, чтобы держать нас под контролем. Люди, попавшие в компьютерное рабство, беспомощно повисают, послушные воле могучего технологического разума. Решение этой проблемы предлагают две религии — буддизм и гностицизм34. Они призывают нас проснуться.
* * *
Все очевиднее, что все мы, как и я, живем на грани сна, подобного сну в Матрице. С одной стороны — светлое будущее, где мы всегда на связи со своими друзьями и любимыми, у нас постоянно под рукой средства припомнить нужные сведения, нам вовремя напомнят о наших социальных связях. С другой стороны — смутный образ нашей юности в эпоху до интернета. А не было ли там чего-то?.. Какого-то качества?..
Я начал эту главу с рассказа о маленьком Бенджамине, который не заметил разницу между сенсорным экраном айпада и глянцевой обложкой Vanity Fair. Но теперь признаюсь: я немногим лучше Бенджамина. Этот феномен характерен не только для молодежи. В ходе исследования, проведенного в 2013 году Мичиганским университетом, было обнаружено следующее: те из нас, кто достиг тридцатилетия, виртуально общаются с таким же числом людей, с каким и в реальной жизни. Довольно сомнительная честь — быть первым поколением, которое в равной степени общается с аватарами и живыми людьми. Иногда я думаю: может, скоро я начну относиться к друзьям и членам семьи как к ожившим аватарам? Порой меня поражает, насколько устойчив состав людей, сидящих за моим столом во время праздничного обеда. Удивляет, что они не меняются и не сворачиваются, как это происходит с крошечными, размером с ноготь, фотографиями в Twitter. Короче, у меня появились те же симптомы умственной аберрации35, что и у юного Бенджамина, пытавшегося использовать глянцевую обложку как сенсорный дисплей. Единственная разница заключается в том, что меня эта аберрация не на шутку тревожит.
Все чаще я замечаю, что обращаюсь с печатным материалом как с цифровым: мои пальцы непроизвольно тянутся к фотографии, чтобы увеличить ее, или скользят по странице, чтобы перевернуть ее, как в электронной книге. Эти ошибки пугают меня, подчас я воспринимаю их как признаки надвигающегося слабоумия. Иногда такое случается и в более значимых ситуациях. Не далее как позавчера мы с другом обсуждали одного несносного знакомого, и я произнес: «Хм, надо его расфолловить». Я использовал термин из Twitter, означающий «удалить неприятный аватар из своей подписки». Самое ужасное, что это была не шутка, я применил это слово вполне серьезно. При этом мысленно я нажал кнопку и ощутил мгновенное удаление ненужного аватара из адресной книги.
Есть, правда, кардинальная разница между мной и юным Бенджамином. Я знаю об этой путанице и могу ей противостоять. Я еще помню свою аналоговую юность.
В тихом пригороде, где прошло мое детство, недалеко от нашего дома высился зеленый холм. Добраться до него было легко — стоило перемахнуть через забор и подняться по извилистой тропинке. Место было довольно безлюдное. По выходным я убегал туда с книжкой, чтобы избавиться от надоевшего общества семьи, скучного домашнего распорядка и побыть в одиночестве. Детям так же нужно уединение, как и моменты интенсивного общения. (Иначе как они узнают, что в размышлениях тоже есть своя прелесть?) Однако моменты уединения выпадают детям редко, в отличие от постоянного общения с окружающими, для которого все продумано и обустроено. Помню, лет в девять я лежал на траве, читал книгу или просто смотрел в бескрайнее небо. Детские мысли рассыпались, растворялись в этой синеве, и в конце концов я оставался наедине со своим сознанием, испытывая почти религиозный восторг. Ласковое солнце грело мне лицо, откуда-то издали доносился приглушенный шум от шоссе. Признаюсь, тот девятилетний мальчик однажды положил в книгу стихов несколько маргариток. На днях я достал пыльный томик с полки, раскрыл его, и к моим босым ногам упали засохшие цветы (пролежавшие между страницами четверть века). В душе всколыхнулись воспоминания, мною вновь овладело состояние созерцания, которое я переживал тогда на холме и которое так редко посещало меня позже. Кстати, удивительное совпадение: в тот самый год один британский ученый, Тим Бернерс-Ли, работавший в Европейской организации по ядерным исследованиям, написал программу для всемирной паутины. Я пишу эти строки в двадцать пятую годовщину столь эпохального события.
Мои воспоминания о безмятежных детских годах дорогого стоят. Теперь, трезво взглянув на огромное влияние современного, замусоренного технологией ландшафта, я чувствую, что у меня есть выбор. Я могу сказать да или нет изумительной эффективности компьютеров, их возможностям и мощи. Не знаю, будет ли такой выбор у Бенджамина.
Основополагающие научные открытия в области пластичности нейронов снова подтвердили фундаментальную истину о том, что мы никогда не перерастаем наше окружение. Старики, так же как и молодые, подвержены воздействиям дивной новой действительности, в которой они оказались. Мир, который мы изменяем (или думаем, что изменяем) под себя, остается самым мощным инструментом, трансформирующим нас самих и наш разум от момента рождения до гробовой доски. То есть все мы «современные дети».
Помимо универсальных перемен, с которыми нам приходится сталкиваться ежечасно, есть одно незначительное изменение — и о нем я сожалею больше всего. Это может показаться сентиментальной чепухой, но мне очень жаль, что наши подростки перестали смотреть в небо. Мы распрощались с чудесными юношескими мечтаниями.
Думаю, что эти странности происходят с нами только в юности — мимолетные мгновения, когда вырываются на волю фантазии. Известно, что у многих ученых и художников было одинокое детство. Романы Энтони Троллопа36 появились на свет, потому что мальчик страдал от отсутствия друзей. В автобиографии он описывает время мальчишеских фантазий, которые не оставили его и тогда, когда он стал взрослым:
Другие дети отказывались играть со мной... Так и получилось, что я все время витал в облаках, жил в своих воздушных замках... Возможно — и я это понимаю, — что такие блуждания в эмпиреях могут быть очень опасными. Но я думаю, что если бы их не было, то я не написал бы ни одного романа. Юношеские блуждания в воображаемых мирах научили меня сочинять выдуманные истории, жить в местах, созданных исключительно моим воображением, жить в мире, отделенном от мира материальной жизни.
