Социализм как явление мировой истории - Шафаревич Игорь Ростиславович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .txt) 📗

Интересно, что из этих двух наиболее известных представителей современного нигилизма Сартр примыкает к марксизму, а Хайдеггер (до окончания 2-й мировой войны) — к национал-социализму, причем коммунизм (то есть социализм марксистского направления) он рассматривает тоже как нигилизм, но половинчатый, «неполный» (165, с.с. 145–395).

Вероятно, не случайно такой рост влияния философии нигилизма совпал в Европе и США с необычайным интересом к буддизму, в особенности в виде дзен-буддизма (возникшего из взаимодействий концепций буддизма и даосизма), для которого характерно подчеркивание иллюзорности жизненных проблем, абсурда. Например, Густав Малер в «Песнях об умерших детях» создает образ бессмысленной, все пожирающей смерти, черной дыры, в которую проваливается жизнь. И он в сознании своей близкой смерти пишет «Песнь Земли», которая начинается песней на слова близкого к дзен китайского поэта Ли Бо, все время прерыывающейся рефреном:

Но необычайное распространение дзен получил после 2-й мировой войны, особенно в США. Его пропагандирует такой модный писатель, как Сэлинджер. Герой серии его новелл, поучающий своих близких мудрости дзен, кончает жизнь самоубийством — не в качестве акта отчаяния, но как преодоление видимости различия между жизнью и смертью. Дзен является излюбленной философией и у американских битников, часто сравнивающих себя с бродячими монахами.

Пессимистическим является и мировоззрение Фрейда. Он констатирует порочный круг, в который замкнуты общество и человеческая культура: культурная деятельность возможна лишь за счет подавления сексуальности, это увеличивает роль агрессивных и разрушительных сил в психике, а для их обуздания требуется еще большее подавление социальных сил. Таким образом, культура и общество не только органически связаны с несчастьем, они еще обречены на уничтожение. Этому соответствует и взгляд Фрейда на роль «инстинкта смерти», взгляд, оставляющий за жизнью лишь выбор «правильного» пути к смерти. Метод Фрейда, в особенности при обосновании его общих концепций, — очень далек от научно го. Это некоторые чрезвычайно расплывчатые рассуждения, не опирающиеся на какие-либо конкретные факты, которые невозможно проверить, а можно только внутренним чувством принять как убедительные — или отвергнуть. В наше время, когда наука теряет свою роль абсолютного авторитета, такой характер теории Фрейда не воспринимается как недостаток. В связи с близким вопросом — антропологической и исторической концепцией Фрейда, Маркузе пишет:

Точно так же и мы, как и в отношении социалистических писателей, можем и концепции Фрейда рассматривать не как непреложные научные истины — но как свидетельства некоторого мироощущения (об объеме влияния которого можно судить по тому успеху, который имел фрейдизм).

Наконец, ту же тенденцию можно увидеть в систематически появляющихся теориях, согласно которым человек — это машина (или животное — это машина). И все аспекты жизни человека (или животного) сводятся к действию некоторых простейших сил. Так, Декарт высказал мнение, что животное — это автомат, не способный думать. Эту идею развил Ламетри в книге L'homme machine («Человек машина»), где он утверждает, что «человеческое тело — это самозаводящаяся машина», а также распространяет этот принцип и на человеческую психику. В более позднее время идея Декарта нашла осуществление в теории тропизмов Лёба, согласно которой действия организма определяются некоторыми простыми физическими факторами (например, изгибание стебля растения к солнцу объясняется тем, что под влиянием солнечного света тормозится рост обращенной к солнцу части стебля). Эта теория рассматривает организм, по словам Дембовского, «как подобие марионетки, каждое движение которой зависит от того, что какой-то внешний фактор потянет за соответствующую ниточку» (166, с. 55). Подобные взгляды вновь стали популярны во второй половине нашего века под влиянием создания электронных машин. Все эти теории, сходясь на том, что человек (или животное) является машиной, полностью расходятся друг с другом в том — какая это машина: механическая, электрическая или электронно-вычислительная. А так как все эти объяснения не могут быть верными, то очевидно, что исходным является общий для всех них априорный принцип, откуда-то проистекающее стремление доказать, что человек есть машина.

Выводы, к которым нас привело рассмотрение социализма, подтверждаются, как мы видим, и рядом независимых аргументов. Сформулируем эти выводы.

а) Идея гибели человечества — не смерти определенных людей, но именно конца всего человеческого рода — находит отклик в психике человека. Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере ему подвержен каждый человек: здесь проявляется универсальное свойство человеческой психики.

б) Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и большого числа отдельных личностей — она способна объединять людей (в отличие, например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА.

в) Социализм — это один из аспектов стремления человечества к самоуничтожению, к Ничто, а именно — его проявление в области организации общества. Последние слова «Завещания» Жана Мелье

выражают, используя любимый оборот Фейербаха, «последнюю тайну» социализма.

Мы пришли к такому взгляду на социализм в попытке понять это явление, снять те противоречия, которые бросаются в глаза при первом знакомстве с ним. И теперь, оглянувшись назад, мы можем убедиться, что эта точка зрения действительно объясняет большое число особенностей социализма, на которые мы обращали раньше внимание. Понимание социализма как одного из проявлений стремления человечества к самоуничтожению делает понятной его враждебность индивидуальности, стремление уничтожить те силы, которые поддерживают, укрепляют человеческую личность: религию, культуру, семью, индивидуальную собственность. С этим согласуется стремление низвести человека на уровень детали государственного механизма, доказать, что человек реально существует лишь как проявление неиндивидуальных сил — производства или классовых интересов. Взгляд на человека как на орудие в руках других сил, в свою очередь, дает возможность понять поразительную психологию вождей социалистических движений: с одной стороны, готовность и даже стремление стереть свою личность, полностью подчинив ее целям движения (так ярко выраженное в цитированных выше высказываниях Пятакова и Троцкого), а с другой — полный упадок воли, отказ от своих убеждений в случае поражения (отречения Мюнцера и Бокельзона, «Исповедь» Бакунина, поведение Зиновьева, Бухарина и др. на процессах и т. д.). Действительно, если орудие больше не нужно использующей его силе, то теряется всякий смысл его существования, в душе человека иссякает источник мужества и силы духа (Бакунин, например, до или после заключения воспринимается как совсем другой человек, чем вконец разбитый и унижающийся автор «Исповеди». А Бухарин в своем крике сердца — «Завещании» — говорит, что не имеет никаких расхождений со Сталиным и притом уже давно, тем самым перечеркивая всю свою деятельность и даже лишая себя права протестовать против своего расстрела — ибо и это было бы расхождением). Укладываются в эту точку зрения и призывы ко всеобщему разрушению, и притягательность разрушительных сил — войн, кризисов, и привлекательность личной смерти, идеи Ничто.