Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Директива запрещала производить аресты «лицам, на то не уполномоченным по закону», и заключать людей под стражу до суда за маловажные проступки. В ней предписывалось освободить 400 тысяч арестованных или половину от общего контингента лиц, содержавшихся в то время в тюрьмах и следственных изоляторах.
Констатируя, что в ЦК и СНК имеются заявки с мест на немедленное выселение из сельской местности ещё около ста тысяч семей, директива требовала «немедленно прекратить всякие массовые выселения крестьян». При этом, однако, оговаривалось, что выселения должны производиться и впредь, но «только в индивидуальном и частичном порядке и в отношении только тех хозяйств, главы которых ведут активную борьбу против колхозов и организуют отказ от сева и заготовок». На этом основании инструкцией «допускалось» выселение ещё 12 тыс. хозяйств и давалась соответствующая «разнарядка» по республикам и районам [809].
В то время как официальная сталинская пропаганда и «друзья СССР» за рубежом называли все сообщения о голоде клеветой, «Бюллетень оппозиции» сообщал о новых сталинских преступлениях и о постыдном отношении правящей бюрократии к голодающим. Уже в 1932 году корреспондент «Бюллетеня» писал, что «голод принимает самые острые формы, особенно тяжело на Украине: были случаи падения людей на улице от истощения» [810]. Другой корреспондент рассказывал, что «на Северном Кавказе и на Украине хлебозаготовки, как и сельскохозяйственные операции проводятся под страшным нажимом. Беспощадные репрессии охватывают всё более широкие круги крестьян, в том числе и местных коммунистов» [811].
В письме о своей поездке на Украину автор «Бюллетеня» описывал разительные социальные контрасты, особенно выпукло выступившие в период массового голода. «В Москве, т. е. в наиболее привилегированном и лучше снабжённом городе за много месяцев не увидишь того, чем в несколько дней поражает провинция… В дороге, повсюду непрерывные картины ужасающей нищеты. Всё напоминает период гражданской войны… Люди лежат в течение многих дней на вокзалах; мужчины, женщины, дети, все вместе, вповалку… Куда они едут? Зачем? Где-то можно купить картошку, хлеба, где-то происходят работы, где-то на фабрике лучшее снабжение. Всё вертится во всяком случае вокруг хлеба насущного. Из-за него люди берут на себя чудовищное страдание этих поездок. „Вожди“ и бюрократы называют их презрительно „летунами“, „кулаками“, „спекулянтами“, иногда просто крестьянами, что должно значить, что их голод потому не существенен, что они ещё не настоящие пролетарии, между тем этих людей надо… накормить. Эти „спекулянты“ — спекулируют только для получения куска хлеба. Эти „летуны“ летают на другой завод из-за того же куска хлеба» [812].
В отчёте о поездке в СССР в составе первомайской делегации иностранный коммунист так описывал свои впечатления: «Много крестьян с узелками (в лохмотьях), пришедших или приехавших из деревни. Многие сидят на тротуарах, загромождая своими узлами путь. Они ждут. Чего?.. Когда переводчиков спрашивают, кто эти ободранные, изнемождённые люди, они неизменно отвечают: „Кулаки“». Далее автор письма описывал свой разговор с советским коммунистом. «Все эти люди, которых вы видите слоняющимися по улицам,— говорил тот,— это крестьяне, покинувшие деревню. Не верно, что это только кулаки… Я видел колхозников, совершенно изголодавшихся и в отчаянии, они с тоской рассказывают, как они когда-то молоко пили; я видел изгнанных из колхозов старух и стариков за то, что они не в состоянии выполнить норму… Они продают постепенно всё, что у них есть, чтоб поставить требуемое (речь шла о государственных поставках, которым был придан характер обязательных налогов.— В Р.), и всё недостаточно. И тогда они идут в город; и вот они здесь на улице, не зная, что делать дальше». В письме рассказывалось и о том, как реагирует на голод бюрократия: «На вопросы о голоде сытый бюрократ показывает, что он и знать не хочет, что другие голодают. „Как будто у нас голодают! Кто голодает — кулак“» [813].
Называя массовый голод и другие бедствия, постигшие крестьянство, непосредственными результатами сталинских методов коллективизации, Троцкий писал, что «гибель людей — от голода, холода, эпидемий, репрессий — к сожалению, не подсчитана с такой точностью, как гибель скота; но она также исчисляется миллионами [814]. Вина за эти жертвы ложится не на коллективизацию, а на слепые, азартные и насильнические методы её проведения» [815].
Отмечая, что «никогда ещё дыхание смерти не носилось так непосредственно над территорией Октябрьской революции, как в годы сплошной коллективизации», Троцкий перечислял наиболее страшные сталинские акции и их разрушительные последствия: «Недовольство, неуверенность, ожесточение разъедали страну. Расстройство денежной системы; нагромождение твёрдых цен, „конвенционных“ и цен вольного рынка; переход от подобия торговли между государством и крестьянством к хлебному, мясному и молочному налогам; борьба не на жизнь, а на смерть с массовыми хищениями колхозного имущества и с массовым укрывательством таких хищений; чисто военная мобилизация партии для борьбы с кулацким саботажем после „ликвидации“ кулачества как класса; одновременно с этим: возвращение к карточной системе и голодному пайку, наконец, восстановление паспортной системы — все эти меры возродили в стране атмосферу, казалось, давно уже законченной гражданской войны» [816].
Троцкий неоднократно подчеркивал, что деревню постигли наиболее тяжёлые последствия сталинского авантюристического курса, продолжавшегося на протяжении всей первой пятилетки, и что насильственная коллективизация нанесла огромное поражение делу социализма. Не менее страшным поражением мирового коммунистического движения он считал захват власти в Германии фашизмом, путь которому был проложен сектантской политикой сталинизированного Коминтерна.
XLIX
Теория «социал-фашизма» и приход к власти Гитлера
С конца 20-х годов Сталин осуществил авантюристический ультралевый поворот не только внутри страны, но и в международном коммунистическом движении, которому была навязана т. н. «теория третьего периода». В соответствии с этой «теорией», после Октябрьской революции, вслед за «первым периодом» (революционный подъём 1918—1923 годов) и вторым периодом (относительная стабилизация капитализма в 1924—1928 годах) наступил период непосредственных революционных боёв за установление диктатуры пролетариата в капиталистических странах.
С этой теорией, обещавшей скорый и окончательный крах капитализма, была связана активизация тезиса о «социал-фашизме» как главной силе, задерживающей этот крах путём торможения боевой активности рабочего класса. В октябре 1928 года Сталин обвинил коммунистов, оспаривавших сектантский лозунг «класс против класса» или не желавших заострять вопрос о борьбе с левой социал-демократией, в стремлении «приспособить коммунизм к социал-демократизму» [817].
В резолюции X пленума ИККИ (июль 1929 года) «социал-фашизм» был объявлен «особой формой фашизма в странах с сильными социал-демократическими партиями» [818]. Редактируя документы пленума, Сталин внёс в них следующее добавление: «Пленум ИККИ предлагает обратить особое внимание на усиление борьбы против „левого“ крыла социал-демократии, задерживающего процесс распада соц.-демократии путём сеяния иллюзий об оппозиционности этого крыла к политике руководящих с.-дем. инстанций, а на деле всемерно поддерживающего политику соц.-фашизма» [819]. Такая установка была ложной уже в силу того, что никакого «распада» социал-демократии не происходило. В 1928 году компартии капиталистических стран насчитывали в своих рядах 583 тыс. чел. (в 1921 году — 1 млн. 516 тыс., т. е. почти втрое больше), тогда как партии Социалистического Интернационала — 6 млн. 637 тыс. чел., на 350 тыс. больше, чем в 1923 году.
Честные коммунисты, наблюдавшие реальную расстановку политических сил в капиталистических странах, указывали Сталину на абсурдность отождествления социал-демократии с фашизмом. В июне 1929 года народный комиссар иностранных дел Чичерин направил Сталину письмо, в котором называл «крики о социал-фашизме» нелепым вздором и предупреждал, что основывать политику на подобных ложных установках — «значит вести Коминтерн к гибели» [820]. Спустя год Чичерин был снят со своего поста и отстранён от всякой политической деятельности.
