Кремлевский визит Фюрера - Кремлев Сергей (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Только в России, и нигде больше, Вы найдете решение вопроса о вашем жизненном пространстве… В тот день, когда Вы уничтожите большевизм, мы выполним свой долг перед нашими обеими революциями. Тогда наступит черед великих демократий…»
Сквозившая в письме явная вражда к СССР имела вообще-то не только — а с учетом прошлого — и не столько идеологическую основу. Дуче давно и вполне официально провозгласил тезис о невозможности-де примирения с теми странами, которые выступали за санкции против Италии во время абиссинской войны. А СССР стараниями НКИД Меера — Литвинова привел тогда дуче своей позицией в форменное бешенство!
И «красная» Россия раздражала его с тех пор не только как антикоммуниста, но и так, как раздражает красная тряпка разъяренного быка — просто самим фактом своего наличия перед глазами…
Эмоции — эмоциями, но при всем при том Муссолини явно терял чувство реального, особенно — во внешней политике. Получив письмо, Гитлер изучал его внимательнейшим образом и долго совещался с Риббентропом, с военными — Гальдер отметил это в записях за 11 января. Но итог обсуждений был— в отличие от настроений дуче — вполне реалистичным…
— Италия поможет нам тогда, когда мы уже почти победим, — заметил фюрер.
— Да, а ее нейтралитет и подтолкнул Англию к войне, — добавил Риббентроп.
И на Италии в тактическом отношении если и не был поставлен крест, то в расчет ее фюрер пока не брал….
21 ДЕКАБРЯ 1939 года Иосифу Виссарионовичу Сталину исполнилось шестьдесят лет. Его, конечно, поздравляли… В Москве открылась выставка, посвященная юбилею, но ее название было очень характерным для стиля юбиляра— «Стапин и люди Советской страны». Не просто, скажем, «Сталин — вождь» или «Жизнь гения», а Сталин и люди. Сталин и страна…
И что интересно и тоже показательно — на выставке отнюдь не рябило в глазах от «вождя», запечатленного в живописных полотнах и на графических листах…
' Портреты народной артистки орденоносца Яблочкиной и артиста орденоносца Леонидова, академика живописи Нестерова и героя-подводника Египко, знатной трактористки, депутата Верховного Совета СССР Ковардак и летчицы Гризодубовой, полярника Папанина и ударника Самсонова, писателя Леонова и председателя окружного исполкома Таджикской ССР Авезова, академика Цицина и скрипачки Лизы Гилельс, красного казака-командира Зубова и знатных текстильщиц Дуси и Маруси Виноградовых…
Сотни имен и портретов, и среди них— редкие портреты или картины, где присутствовал сам Сталин — прямо. Но незримо он был, конечно, в судьбе каждого из героев выставки…
Возможно, не все это понимали отчетливо и не все обязательно его любили, но в их судьбы он был врезан прочно. Такой уж была его роль в судьбе России…
22 декабря был сдан в печать каталог выставки со вступительной статьей некоего И. С. Рабиновича, и вот в ней имя Сталина пестрило с каждой страницы… Уж не знаю, держал ли в руках этот каталог, изданный тиражом в три тысячи, сам Сталин, но если держал, то наверняка ругнулся…
Да и как тут было сдержаться…
А 23 декабря в «Правде» были опубликованы две поздравительных телеграммы…
Первая выглядела так:
ГОСПОДИНУ ИОСИФУ СТАЛИНУ МОСКВА
Ко дню Вашего шестидесятилетия прошу Вас принять мои самые искренние поздравления. С этим я связываю свои наилучшие пожелания, желаю доброго здоровья Вам лично, а также счастливого будущего народам дружественного Советского Союза.
Адольф Гитлер
Вторая была от Риббентропа:
ГОСПОДИНУ ИОСИФУ СТАЛИНУ МОСКВА
Памятуя об исторических часах в Кремле, положивших начало решающему повороту в отношениях между обоими великими народами и тем самым создавших основу для длительной дружбы между ними, прошу Вас принять ко дню Вашего шестидесятилетия мои самые теплые пожелания.
Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел
25 декабря «Правда» опубликовала и ответные телеграммы Сталина этим адресатам. В телеграмме рейхсминистру Сталин писал:
«Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной».
Написал Сталину 21 декабря письмо и его старый боевой товарищ Клим Ворошилов:
«Коба и Вячеслав! Дело дрянь! Дороги в завалах, пехота действует на фронте не как организованная сила, а болтается туда-сюда, как почти никем не управляемая масса, которая при первом раздавшемся выстреле разбегается в беспорядке по укрытиям и в лес. Многие полки отправились воевать с единичными пулеметами на пехотное подразделение, остальные ожидают „прорыва“, чтобы торжественно промаршировать в Выборг. Военный совет 7-й армии ничего не делает организационно»…
Увы, пройдя предполье «линии Маннергейма», войска уперлись в нее, да и на других участках фронта успехов не было.
Финны воевали подготовившись и умело. Мы — бездарно… Но давно было сказано —лучше стадо баранов во главе со львом, чем стая львов во главе с бараном.
Красноармейская масса не была стадом баранов, но и во главе ее оказались далеко не львы… И дело было, конечно же, не в «чистках»… В конце тридцатых армия была в основном очищена от балласта или прямых политически враждебных людей… Невинные так или иначе или возвращались в строй — как комкор Рокоссовский, или на волю — как политработник Семен Руднев…
Страна и Сталин дали армии оружие. Но разве Сталин был обязан учить военных владеть им? И разве Сталин должен был планировать боевую подготовку стрелковых рот?
Лишь 1 сентября 1939 года внеочередная Четвертая сессия Верховного Совета СССР приняла Закон о всеобщей воинской обязанности… Ранее армия была чуть ли не милиционной… Но, значит, в эти годы — до 39-го, чувство ответственности тех, кому страна вручала винтовку для охраны ее мирной жизни, должно было быть особенно высоким…
Было ли оно таким у военных руководителей вооруженной массы — командармов 1-х, 2-х и прочих рангов?
Первое же настоящее испытание показало — нет!
Сталин был разгневан: наши военные неудачи отражались на нашей внешней политике — ведь на Карельский перешеек были тогда повернуты шеи политиков всего мира.
И гнев Сталина был вполне объясним и оправдан.
Ленинградским военным округом тогда командовал командарм 2-го ранга Кирилл Мерецков.
Впервые Сталин вызвал его для обсуждения положения на финской границе еще в конце июня 39-го года. Военного союза с англофранцузами ожидать было трудно, да и выгоды его были сомнительными. Отношения с Германией тоже были туманными.
— Товарищ Мерецков! Вы понимаете сложность ситуации?
— Так точно, товарищ Сталин! На границе неспокойно.
— Да, знаю. Но знайте и вы, что Финляндия может стать плацдармом для удара по нам любой из двух главных империалистических группировок — как немецкой, так и англо-франко-американской.
Мерецков как-то даже опешил, а Сталин пояснил:
— Не исключено, что они вообще начнут сговариваться о совместном выступлении против нас. И Финляндия может тут оказаться разменной монетой в чужой игре…
— Понимаю — что-то вроде моськи…
— Скорее — прямого застрельщика большой войны… Мерецков кивнул.
Сталин же, как-то подтянувшись, словно отдавая боевой приказ, четко произнес:
— Вам поручается подготовить докладную записку и доложить свой план. Имеются и другие варианты… Посмотрим, сравним, решим…
Обсуждения с военными шли все лето и осень… Бывший начальник Ленинградского военного округа, начальник Генерального штаба РККА командарм 1-го ранга Шапошников предупреждал о сложности театра военных действий, о погоде и предлагал сосредоточить для возможного удара мощные силы.
Сталин вспылил:
— Вы что же — требуете столь значительных сил и средств на маленькую Финляндию? Чуть ли не всю армию туда бросить собираетесь?
Потом его заглазно упрекали в недооценке противника, хотя Сталин был «виновен» лишь в том, что ожидал от советских военных такого же самозабвенного и повседневного служения Советскому Союзу, какое исповедовал он сам. И был искренне уверен — если боец хорошо подготовлен и вооружен, то может ли русский солдат проигрывать финскому, не имеющему и близко той технической поддержки, которая была у нашего солдата? Да, «линия Маннергейма» была препятствием… Но ведь военная разведка за десяток лет ее строительства не смогла вскрыть ее настоящего потенциала. Считалось, что эта линия не так уж и сильна.
