Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
Много позже старая кормилица моего отца, необыкновенно добрая и славная, но глубоко религиозная женщина, которая присматривала в детстве и за мной, часто вспоминала, как взяла меня с собой на улицы Лахора, чтобы приветствовать основателя Пакистана Мухаммада Али Джинну. Она купила мне маленькую бело-зеленую копию эмблемы нового государства с исламским полумесяцем и заставляла меня с энтузиазмом махать ею и скандировать «Пакистан зиндабад!» («Да здравствует Пакистан!»). Впоследствии я никогда не имел желания повторить подобный эксперимент. У меня всегда была аллергия на религиозный национализм или его постмодернистское воплощение — религиозный космополитизм.
В 1947 году мы жили на улице Рейс Корс Роуд в «защищенной» части города, которую британцы обычно называли «цивилизованной». Она была изолирована от густо заселенного старого города. Этот город был построен вокруг старого форта задолго до того, как последний из Великих Моголов, Аурангзеб, построил мечеть Бадшахи (Королевскую мечеть). Некоторые самые древние индуистские храмы также располагались в Старом городе, и там же был погребен пепел великого сикхского правителя — махараджи Ранджита Сингха. Медленно, как это всегда бывает с большими городами, Лахор расширялся, и к Старому городу присоединялись новые кварталы, разрослось кольцо пригородов. Вблизи новых вокзалов специально были построены кварталы для железнодорожников. Вокруг них выросли промышленные предприятия, а за ними — торговые ряды, потом здания Верховного суда и правительства, за которыми располагались «цивилизованные кварталы» с их чистенькими бунгало и большими лужайками. Этот Лахор был административным центром старой провинции Пенджаб, которую британцы имели обыкновение называть «наша военная сила» или «наша Пруссия».
Старый город, со своими узкими улочками, переулками и базарами, которые специализировались на разных потребительских товарах и изделиях, включая еду, всегда волновал гораздо больше. Он, казалось, совсем не изменился со времен Средневековья, и мы, дети, бывало, часто воображали процессию слонов, которые несут могольского императора в его дворец-крепость, а местные торговцы соперничают друг с другом за то, чтобы именно их товарам было отдано предпочтение в тот вечер, когда император отбирает деликатесы для трапезы.
Чувствовалось, что это — настоящий Лахор. Именно здесь в 1947 году произошло больше всего убийств. Мы находились очень далеко от обезумевших толп, но те, кто жил на краю «цивилизации», иногда слышали вопли жертв. Ходили разговоры о том, что добрые мусульмане укрывают у себя окровавленных сикхов — и мужчин, и женщин. Однако я никогда не слышал криков и не видел крови, а что до этих историй, то их рассказывали гораздо позже.
В моей семье никого не убили. Мы никуда не собирались бежать. Нас не постигла судьба множества беженцев, которые устремились в обоих направлениях. Нам посчастливилось. Мы всегда принадлежали к идеальной, незамутненной «земле чистоты». Нас миновали травмы, трагедии и безграничный страх, который поразил миллионы сикхов, мусульман и индусов в те страшные времена.
Немногие политики с обеих сторон предвидели такое развитие событий. Джавахарлал Неру, со своим националистическим романтизмом, представлял себе независимость исключительно как «назначенную встречу с судьбой», которую долго откладывали, но даже он никогда не предполагал, что эта встреча захлебнется в крови. Основатель Пакистана Али Джинна искренне верил, что новое государство будет маленькой копией светской Индии, с одним-единственным отличием. Здесь мусульмане будут составлять большинство, а сикхи и индусы — лояльное и в целом довольное меньшинство. Он действительно считал, что сможет по-прежнему каждый год наведываться в свое любимое поместье в Бомбее.
Джинна был потрясен разгулом варварства, хотя сполна заплатил за все только Ганди. Ганди был одним из самых религиозных националистических лидеров, настаивавший на использовании индуистских верований с целью привлечь на свою сторону индийских крестьян. Ганди был убит фанатиком-индуистом Натурамом Годзе за то, что после разделения защищал права ни в чем не повинных мусульман. Это прошлое разъедает настоящее и омрачает будущее. Политические наследники повешенного Годзе уничтожили детей Неру и Ганди, сегодня они развернулись в Нью-Дели. Простые политические события окутаны ядовитым религиозным туманом. История, в отличие от культуры Индостана, обычно не склонна к сантиментам.
Я любил Лахор. К тому времени как я пошел в среднюю школу, мы переехали с Рейс Корс Роуд в собственные апартаменты в большом доме, который мой дед со стороны отца построил для его пятерых детей. Хотя этот дом находился на Николсон-Роуд, от него было очень близко до крошечных улочек и магазинчиков Кила Гуджар Сингх, района, построенного вокруг маленькой сикхской крепости; здесь преобладали сикхи. Названия улиц не изменились, я никогда не спрашивал себя, что случилось со всеми этими сикхами. В раннем детстве я увлекался запусками змея и игрой в крикет с уличными мальчишками. Еще не поздно было узнать, что праздник Базант, когда в небе Лахора реют змеи разных цветов и форм, а участники праздника стараются запутать веревки и сбить чужого змея, является продуктом индуистской мифологии, которой уже тысяча лет. Но для детей главным было не происхождение баталий воздушных змеев, а качество купленной веревки. В Старом городе были мастера по изготовлению специальных веревок для змеев. Веревка покрывалась смесью мелко истолченного стекла и клея, а потом оставлялась на ночь высыхать. Я был слишком занят, выясняя, достаточно ли у меня денег для покупки на рынке веревки самого лучшего качества, для того, чтобы беспокоиться об истории.
Моя семья — выходцы из Северного Пенджаба, к югу от Пешавара и Хайбер-Пасс, поблизости от древнего города Таксила. Мои предки принадлежали к семье, издавна владевшей землей и принадлежавшей к племени хаттаров. Как и другие люди их положения, они вынуждены были принимать ту или иную сторону в борьбе за власть в Северной Индии. В своих мемуарах император Джахангир жаловался на их грубость, невоспитанность, заносчивость и, что важнее всего, на их упорный отказ платить ему дань. Это описание похоже на правду. Часто семья разделялась по вопросу о том, кто должен править Пенджабом, причем та или иная часть семьи поддерживала разные стороны. В определенном смысле это было гарантией того, что, кто бы ни был у власти, недвижимость семьи останется в безопасности. Была ли это давняя феодальная хитрость или результат кровной вражды собственников, я так никогда и не узнаю. Может быть, это было одновременно и то, и другое. Мне точно известно, что в 1840 году соперничество между двумя братьями — Сардаром Карам-ханом и Сардаром Фатех-ханом — привело к тому, что первый (мой прапрадед) был убит своим младшим родственником.
Они вдвоем отправились на охоту и попали в тщательно подготовленную засаду. В результате лошадь Карам-хана вернулась домой с окровавленным седлом. Тело было найдено через несколько часов. Как только весть об убийстве распространилась, соседний землевладелец, опасаясь, что следующими по списку будут потомки Карам-хана, приютил у себя вдову с пятью сыновьями и организовал убийство Фатех-хана. Через неделю сыновей Карам-хана взял под свое покровительство генерал Эбботт и обеспечил им защиту Британии. Старший сын, Сардар Мохаммед Хайят-хан (мой прадед с материнской стороны) остался верен новым правителям. Он собрат своих соплеменников и вместе с кавалерией сражался плечом к плечу с британцами во Второй афганской войне. В этой книге я не буду много писать о нем.
Другая ветвь семьи, «потомки Каина», которые в семейном фольклоре презрительно именовались «меньшими ханами», выступили против британцев на стороне сикхов и были разбиты. Ставший главой семьи Сардар Мохаммед Хайят-хан постарался, чтобы это поражение было надлежащим образом увековечено. Благодарные колониальные власти зафиксировали его отделение от «порченых» родственников. Успех ударил ему в голову. До этих пор семейный обычай требовал, чтобы землевладельцы не выставляли напоказ свое богатство, а жили скромно. Брат Мохаммеда Хайята, Гуляб-хан, хотел продолжить эту традицию, но не устоял. В самом центре старой деревни Вах был построен роскошный особняк, который крестьяне могли видеть за много миль. Мой отец как-то рассказал мне о встрече со старой крестьянской женщиной, которая описывала Мохаммеда Хайята как обыкновенного позёра с «большой головой и большим половым членом». Это описание всегда задевало моего отца, который считал его серьезным преуменьшением.
