Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны - Лоу Кит (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Складывается ощущение, что подобный процесс во время войны шел по Европе в целом. Гнетущая атмосфера, вызванная потерями, изменила психологию континента на базисном уровне. Десятки миллионов людей пережили потерю друзей, семей и любимых, более того, многие регионы были вынуждены смириться с истреблением целых населенных пунктов, а все народы – со смертью больших пластов населения. Поэтому какое-то понятие о стабильности было утрачено не только у отдельных людей, но и на всех уровнях общества.
Понесшие тяжелую утрату люди склонны к неуправляемым действиям, то же самое справедливо в отношении населения городов, поселков и целых наций. Если, знакомясь далее с этой книгой, читатель начнет удивляться тому, почему я вдаюсь в такие подробности относительно потерь во время войны, стоит держать это в уме. Европа и раньше переживала множество потрясений, но масштаб Второй мировой войны заставил казаться ничтожным все, что происходило до этого веками. Европа не только переживала тяжелые утраты, война вогнала ее в тупик.
Глава 3
ПЕРЕМЕЩЕНИЕ
Помимо того что во Второй мировой войне, более чем в любой другой в истории человечества, погибли преимущественно европейцы, она также явилась причиной крупнейших перемещений населения, которые когда-либо знал мир. Весной 1945 г. Германия была наводнена иностранными рабочими – почти 8 миллионов работавших человек, принудительно привезенных сюда со всей Европы, трудились на немецких фермах и заводах. Из одной Западной Германии UNRRA – Администрация ООН по оказанию помощи и реабилитации – вернула на родину более 6,5 миллиона перемещенных лиц. Большинство – из Советского Союза, Польши и Франции, а также значительное количество итальянцев, бельгийцев, голландцев, югославов и чехов. Большую часть перемещенных лиц составляли женщины и дети. Один из множества пунктов уникальности Второй мировой войны среди современных войн – огромное количество гражданских лиц, взятых в плен наряду с традиционными военнопленными. Женщины и дети, наравне с мужчинами, считались военной добычей, были превращены в рабов в масштабе, невиданном в Европе со времен Римской империи.
Миллионы немцев оказались перемещенными внутри своей собственной страны, что еще больше осложнило ситуацию в Германии. К началу 1945 г. в стране насчитывались 4,8 миллиона внутренних беженцев, в основном на юге и востоке, которые были эвакуированы из разбомбленных городов, и еще 4 миллиона немцев, бежавших из восточных регионов рейха в страхе перед приходом Красной армии. Когда мы добавим к ним почти 275 тысяч английских и американских военнопленных, общая сумма составит по крайней мере 17 миллионов перемещенных лиц в одной лишь Германии. Это довольно скромная оценка: по подсчетам других историков, цифра гораздо выше. Согласно одному исследованию, в различные периоды войны во всей Европе были насильно перемещены свыше 40 миллионов человек.
С приближением конца военных действий огромное количество людей потоком хлынуло домой. Дерек Генри, английский сапер королевских инженерных войск, встречал группы таких людей неподалеку от Миндена в середине апреля 1945 г.
«Нам велели быть настороже, так как в отдельных районах немецкие войска все еще продолжали сопротивляться, но, к счастью, нам встречались лишь тысячи перемещенных лиц и беженцев всех национальностей – и все они направлялись в нашу сторону, на запад: болгары, румыны, русские, греки, югославы и поляки. Некоторые шли небольшими группами по двое-трое, и каждый со своим жалким узелком, погруженным на велосипед или тачку. Другие передвигались большими группами, набившись в переполненные автобусы или забравшись в кузова грузовиков. Конца этому не было. Где бы мы ни остановились, они обступали нас в надежде получить какую-нибудь еду».
Позже, по словам американского офицера разведки Сола Падовера, «тысячи, десятки тысяч и, наконец, миллионы освобожденных рабов стали выходить за территории ферм, заводов и рудников, заполняя дороги». Реакция на этот колоссальный поток перемещенных лиц была самой разнообразной в зависимости от личности того, кто видел это своими глазами. Падовер, у которого не было времени заниматься немцами, воспринял это как «наверное, самую трагическую миграцию людей в истории» и просто еще одно свидетельство вины немцев. Для местного населения, которое по вполне понятным причинам чувствовало себя неспокойно при виде таких больших групп обозленных иностранцев, они представляли угрозу. «Они выглядели как дикари, – писала одна немка после войны. – Их можно было испугаться». Для ошеломленных официальных лиц из числа военной администрации, в обязанности которых входило как-то управлять этими людьми, они были просто «шевелящейся толпой». Они заполняли дороги, слишком разрушенные, чтобы вместить их, и могли прокормить себя, только разграбляя по дороге магазины, склады и фермерские хозяйства. В стране с рухнувшими административными системами, где местные полицейские силы были перебиты или интернированы, не было никакого крова, и отсутствовало распределение продуктов, эти люди представляли собой невероятное бремя и неодолимую угрозу власти закона.
Но это взгляд извне. Для самих перемещенных лиц они были просто людьми, пытавшимися найти для себя путь к безопасности. Те, кому повезло, были подобраны французскими, английскими или американскими солдатами и привезены в центры для перемещенных лиц на западе. Но в подавляющем большинстве случаев союзникам просто не хватало сил и людских ресурсов заниматься ими. Сотням тысяч приходилось самостоятельно заботиться о себе. «Не было никого, – вспоминает Анджей С., которому на тот момент было всего девять лет. Он с матерью и сестрой был на принудительных работах на одной ферме в Богемии. В последние недели войны их собрали и отвезли в судетский город Карлсбад (современные Карловы Вары в Чехии), где в конце концов от них сбежали их последние немцы-караульные. – Мы оказались в вакууме. Не было ни русских, ни американцев, ни англичан. Абсолютно никого». Его мать решила двинуться на запад навстречу американским войскам, полагая, что так будет безопаснее, нежели попасть в руки русских войск. Несколько недель они шли пешком в Германию, многократно пересекая границу расположения американских войск, так как отступали к предназначенной для них зоне оккупации. Анджей вспоминает, что это было тревожное время, гораздо более тяжелое, чем то, когда они были в немецком плену.
«Это было действительно голодное время, потому что не было ничего. Мы попрошайничали, крали и делали все, что только могли. Мы выкапывали в поле картошку… Мне все время снилась еда. Картофельное пюре с беконом – это был предел желаний. Я не мог придумать ничего лучше. Горка золотистого дымящегося картофельного пюре!»
Он шел в целом потоке беженцев, состоящем из отдельных групп, которые не смешивались друг с другом. В его группе было около двадцати человек, в большинстве – поляки. Местные жители, мимо которых они проходили, не питали сочувствия к их бедственному положению. Когда Анджей получил задание накормить лошадь, которую раздобыл один мужчина из их группы, немецкий фермер закричал ему: «Пошел вон!» Случалось, им не давали воды, на них натравливали собак. Как поляков, их даже обвиняли в том, что они начали войну и навлекли все эти несчастья на Германию – обвинение, которое, вероятно, звучало вдвойне иронично из-за огромной несоразмерности трудностей.
Картины, которые увидел Анджей за месяц своего тяжелого пути к безопасности, отпечатались в его памяти. Он вспоминает, как, проходя в лесу мимо немецкого полевого госпиталя, он увидел мужчин со сломанными руками, в проволочных каркасах, и других, перебинтованных с головы до ног, и третьих, «которые чертовски воняли, гния заживо». И не было никого, кто бы оказал им помощь, ибо весь медицинский персонал разбежался. Он вспоминает, как они прибыли в лагерь для польских военнопленных, обитатели которого отказались выходить, несмотря на то что ворота теперь были широко раскрыты, ведь никто не отдал им приказ сделать это. «Они были солдатами и думали, что кто-нибудь отдаст им приказ идти куда-то. Кто, куда – они понятия не имели. Они были совершенно растеряны». Он видел группы пленных в лагерной форме, похожей на пижаму, которые по-прежнему работали под охраной немцев-штатских. Позже Анджей попал в лощину, в которой спокойно сидели тысячи и тысячи немецких солдат, и среди них точками горели несколько костров – всех их охраняла лишь горстка американских военных полицейских.
