Партия расстрелянных - Роговин Вадим Захарович (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Вслед за этим Орлов попросил своего двоюродного брата Курника, проживавшего в США, отправиться в Париж, чтобы опустить там в почтовый ящик советского посольства два письма, адресованные Ежову. В них он указывал, что бежал из Испании, опасаясь подвергнуться участи уже уничтоженных зарубежных резидентов НКВД. В подтверждение того, что эти люди не были шпионами, он писал: «Если П., например, был шпион, то как же продолжают работать с таким человеком, как „Тюльпан“, которого он создал… Или, если М. был шпион, то как же он не предал „Вейзе“, „Зенхена“ и других, с которыми продолжают работать до сих пор» [816].
П. означало «Пётр» — кодовое имя парижского резидента С. М. Глинского, действовавшего в Париже под фамилией Смирнов, а «М.» — кличку «Манн», под которой действовал советский разведчик Теодор Малли. Кличкой «Тюльпан» именовался Зборовский, а кличками «Вейзе» и «Зенхен» — члены т. н. кембриджской группы Маклейн и Филби, в вербовке которых Орлов принимал активное участие.
К письму был приложен перечень важнейших зарубежных операций НКВД, обозначенных кодовыми названиями, и шестидесяти двух кличек советских агентов, сведения о которых, как предупреждал Орлов, в случае его убийства будут преданы гласности его адвокатом. Если же его оставят в покое и не будут трогать его старуху-мать, недвусмысленно прибавлял Орлов, то он никогда не встанет «на путь, вредный партии и Советскому Союзу» [817].
Предупреждения о возможности рассекречивания тайных агентурных сетей в случае, если бы Орлова постигла судьба Райсса, достигли своей цели. После получения письма Орлова Ежов распорядился отменить уже подготовленный приказ о его розыске и ликвидации. Об этом сообщил на допросе в НКВД Шпигельглаз. Это же стало известно из сообщений Петрова, сотрудника советского посольства в Австралии, который, перебежав после войны на Запад, рассказал: в 1938 году, когда он работал шифровальщиком в Центре, туда пришла телеграмма из Парижа, в которой говорилось: Орлов предупредил, что в случае его убийства его адвокат предаст гласности сведения «о всех его агентах и контактах в Испании, а также описание его важной и в высшей степени секретной работы, выполнявшейся по поручению Советского правительства» [818].
Несмотря на то, что Орлов понимал всё значение своих предостережений, он опасался преследований со стороны сталинской агентуры. Поэтому он и его семья часто меняли города и отели. В сейф бостонского банка он поместил фотоплёнки, которые, по-видимому, включали не перечень сталинских преступлений (как он рассказал американским сенаторам), а негативы письма Ежову и приложенного к нему перечня секретных операций и агентов.
Только в начале 1953 года, буквально за месяц до смерти Сталина, Орлов решил предпринять шаги, связанные с легализацией своего пребывания в США. Он передал американскому журналу «Лайф» серию статей, составивших затем книгу «Тайная история сталинских преступлений». Эта книга, являющаяся одним из немногих достоверных мемуарных источников о подоплеке трагических событий, происходивших в 30-е годы в СССР, была в скором времени переведена на многие иностранные языки. Русский её текст появился впервые в 1983 году: на протяжении тридцати лет ни одно эмигрантское издательство не бралось за публикацию книги, написанной с позиций большевизма и не содержавшей традиционных антикоммунистических пассажей.
Появление статей Орлова повергло в шок директора ФБР Гувера, только из них узнавшего, что в его стране на протяжении пятнадцати лет проживал генерал НКВД. Гувер приказал провести доскональное расследование деятельности Орлова. В результате многолетних допросов в ФБР и на специальных слушаниях сенатской подкомиссии по национальной безопасности американские власти остались в уверенности, что Орлов рассказал всё, что ему было известно о деятельности советской разведки. Выпущенная сенатской подкомиссией в 1973 году книга «Наследие Александра Орлова» открывалась его биографией, написанной сенатором Истлендом, председательствовавшим на слушаниях 1955 года. Эта биография, проникнутая глубоким уважением к Орлову, написана в тёплых, местами даже патетических тонах.
В 50—60-х годах расследования «дела Орлова» были проведены и в КГБ. Их результатом был вывод о том, что Орлов не выдал никого из закордонной агентуры и не сообщил об операциях, проводившихся с его участием. Завербованные им «кембриджцы», а также Абель, работавший одно время радистом в организованной Орловым группе, продолжали доставлять крайне ценную разведывательную информацию.
Как справедливо отмечают авторы обстоятельного исследования о деятельности Орлова, «если бы Орлов нарушил верность долгу перед ленинской революцией и выдал ФБР секретный список тайных советских агентов… он, возможно, в одиночку изменил бы ход истории… лишил бы Сталина жизненно важной информации, получаемой от таких агентов, как Филби, и от членов „Красной капеллы“… Если бы он выдал эти секретные советские сети, агенты КГБ, возможно, никогда не добыли бы секреты атомной.бомбы» [819].
В 1969 и 1971 годах Орлова посетил резидент КГБ Феоктистов, который сообщил, что в СССР не считают Орлова предателем, а, напротив, высоко оценивают его деятельность 30-х годов по вербовке за рубежом лиц с коммунистическими убеждениями. Американцам Орлов сообщил, что он не вступал ни в какие разговоры с Феоктистовым. Однако, как явствует из отчётов Феоктистова, Орлов рассказал ему о том, какие факты он утаил от ФБР и в каких вопросах дезинформировал американскую разведку. На переданное Феоктистовым приглашение вернуться в СССР Орлов ответил: он сохранил верность своим коммунистическим убеждениям, но возвращаться в СССР не хочет, поскольку советское государство управляется бывшими клевретами Сталина и более молодым поколением партаппаратчиков, игравших вспомогательную роль в преступлениях, благодаря которым была предана революция [820].
О том, что Орлов оставался в душе коммунистом и «убеждённым ленинистом», сообщил Федеральному бюро расследований один из профессоров Мичиганского университета, в котором Орлов работал в последние годы своей жизни. Профессор упоминал, что Орлов «яростно возражал» на его замечание, ставившее на одну доску Ленина и Сталина, а выслушав рассуждения о финансовой поддержке, якобы оказанной большевикам в 1917 году Германией, заявил, что это — клевета, которая «оскорбляет революцию и неподкупность Ленина» [821].
Орлов умер 7 апреля 1973 года, намного пережив других невозвращенцев.
2. Фёдор Раскольников
Имя Раскольникова было более известным, чем имена других невозвращенцев, которые относились ко второму поколению большевиков, вступившему в партию в годы гражданской войны. Раскольников был одним из наиболее активных деятелей старой партийной гвардии, организаторов Октябрьской революции, был хорошо знаком с Лениным и Троцким.
В 1923 году в журнале «Пролетарская революция» Раскольников опубликовал воспоминания о событиях, предшествовавших Октябрьской революции. Он писал, что после возвращения Троцкого в Россию в 1917 году «мы все, старые ленинцы, почувствовали, что он — наш» [822]. Думается, что ради дезавуирования этого свидетельства старого большевика сталинские редакторы в 1931 году вписали в воспоминания Горького о Ленине ранее отсутствовавшую там фразу прямо противоположного содержания, якобы принадлежавшую Ленину: «А всё-таки [Троцкий] не наш! С нами, а — не наш!» [823]
Приводя эти и некоторые другие аналогичные свидетельства Раскольникова, выброшенные из последующих изданий его работ, Троцкий писал: «Раскольников по работе встречался со мной в летние месяцы 1917 г. очень часто, возил меня в Кронштадт, обращался не раз за советами, много разговаривал со мной в тюрьме (где они оказались после июльских дней.— В. Р.) и пр. Его воспоминания представляют собою в этом смысле ценное свидетельское показание, тогда как его позднейшие „поправки“ — не что иное, как продукт фальсификаторской работы, выполненной по наряду» [824].
После окончания гражданской войны Раскольников находился в основном на дипломатической работе — в Афганистане, Эстонии, Дании и Бельгии. В 1936 году он был назначен послом в Болгарию, где провёл почти весь период великой чистки. За это время он неоднократно получал вызовы в Москву — якобы для переговоров о назначении на более ответственную работу. Зная о судьбе, постигшей большинство советских дипломатов, Раскольников всячески оттягивал свой отъезд из Болгарии. Он, разумеется, не знал, что в НКВД уже сфабрикованы показания о его принадлежности к «антисоветской троцкистской организации». Однако по многим признакам он чувствовал, что недоверие к нему растет и даже в самом посольстве за ним ведётся агентурное наблюдение.
