О геополитике: работы разных лет - Хаусхофер Карл (первая книга .TXT) 📗
Ни в одном из четырех подверженных потрясениям регионов Старого Света, расположенных между “разбойниками моря” и “разбойниками степи” (ведь именно так, безжалостно, но справедливо, учит нас воспринимать их британец Макиндер со своих островов, находящихся в сравнительной безопасности), ограниченный в своем провинциальном кругозоре филистер, мнящий себя и свое государство всегда счастливыми, не представляет такой смертельной опасности для собственного государства, как [с.229] во Внутренней Европе. Однако нигде подобный тип не встречается так часто, нигде не бывает столь трудно разбудить в нем инстинкт границы; а между тем у других народов, как мне довелось наблюдать, он воспламеняется сам собой при первых же признаках внешнеполитической нестабильности, проявляясь как подлинная чуткость даже при отдаленной угрозе.
Если бы удалось побудить большинство нашего народа хотя бы только мысленно пройтись вдоль нынешних границ его государства, оно было бы, как мы уже сказали, поражено, увидев, что весьма немалая часть отчизны, так же как, возможно, и собственные родные места (например, это касается жителей всех городов Бадена, старой Баварии с Мюнхеном и Регенсбургом), даже в соответствии с договором [Версальским], живет абсолютно вне всякой возможности государственной вооруженной защиты: как птица на жердочке, не могущая улететь.
В таком случае оно — пусть даже находясь в более трудных условиях, чем те, что мы описали выше, говоря о примечательных типах [границ], — постепенно нашло бы в своем окружении примеры почти всех видов опасных границ или пограничной напряженности. Мы не можем, следовательно, как многие другие крупные народы на Земле, приспособиться главным образом к какому-либо одному или к нескольким предпочтительным видам границ, таким, как серебряный пояс моря у Великобритании и Японии; мощные горные цепи Гималаев на севере индийского жизненного пространства; зоны анэйкумены, пояс пустынь и сходящиеся горные хребты, как это свойственно китайской культурной почве или обширным частям Советского Союза; опоясанная поросшими лесом горами Богемия, на две трети защищенный заболоченными лесами ареал Польши. Мы должны примириться чуть ли не со всеми видами границ, которые встречаются в зоне, установленной нам после войны. Перед войной мы также имели все виды границ в тропиках, хотя этот факт так никогда и не был осознан органами, политически представляющими государство (несмотря на всю возложенную на них ответственность), характер территории которого предрасполагает к напряженности. Среди этих границ были водоразделы, образованные высокогорьями и джунглями тропических островов (Новая Гвинея), устья крупных рек и речные бассейны с ярусными лесами и джунглями (Рувума и Кунене), пояс заболоченных лесов (Камерун), вулканический массив (Килиманджаро), тектонические впадины озер Восточной Африки, необычайно деформированные подступы к рекам и морю (мыс Каприви, Замбези, Конго), аномалии, такие, как исключительно неблагоприятная в политико-географическом отношении граница по реке Оранжевой, эксклав залива Уолфиш-Бей; к их числу принадлежали также освоенные позже рубежи морских и океанских пространств, вулканическая дуга океанских островов (Марианские острова), атолловые образования (Jaluit) и коралловые рифы как барьеры. Неутомимый труд старательных комиссий по демаркации границ филигранно [с.230] отчеканил их контуры из первоначально лишь едва намеченных рубежей, из простых и открытых линий раздела между зонами интересов, и проявленная при этом географическая искусность достойна, пожалуй, более доброго и признательного воспоминания, чем то, какое находит у большинства немецкого народа засвидетельствованный таким образом колонизаторский успех.
В пограничном предполье, окружающем ныне ту часть немецкой народной почвы (467.303 кв. км Германии, 78.000 кв. км Австрии), которая еще осталась после войны хотя бы под частичным контролем немецкой общности от 3.150.000 кв. км Германской империи и 675.000 кв. км государства Габсбургов 1914 г., есть как пограничный ландшафт на редкость цельная территория — Каринтия. В этом сильном едином природном ландшафте различается пограничье ярко выраженного восточного типа — с рассеянными поселениями, с прямо-таки искусственно расчлененными ландшафтами — и сильно замкнутое западного типа, те “древние стены, перед которыми лежат выпавшие их части”, или, иначе говоря, такие государственные образования, ни одно из которых теперь больше не находится в политической близости с остатками империи германской нации. Это Нидерланды и Швейцария, ставшие таковыми по вине Габсбургов, при ликвидации Первой империи выше всего поставивших лишь достояние своего дома и фамильные интересы; это Люксембург и Эльзас-Лотарингия — по вине Второй империи Гогенцоллернов, которая не знала ни как вовлечь их в сферу своего влияния, ни тем более как удержать их там.
Так разделяются на рубежах Каринтии два общеизвестных типа границ немецкой народной почвы — тип восточный и тип западный. (Подобное было бы невозможно на рубежах Штирии, увы разрушенной изнутри.)
Вот почему свой краткий обзор [границ] с достигнутой здесь точки зрения мы предпочитаем начать не с побережья, идя от него далее по суше, а именно с данного места на пограничном предполье. Ибо в противном случае мы должны были бы двигаться от оголенной в ходе исторического процесса границы Северной провинции, которой к тому же дозволено распоряжаться лишь на 50 км в глубь народной земли, тогда как Каринтия — не считая долины Канала — удержала за собой единственную прочную предвоенную границу немецкой народной почвы, которая в настоящее время еще является государственной: хребет Караванке. Это оказалось возможным лишь благодаря естественной прочности этого цельного ландшафта в пограничном организме, прочности, побудившей голосовать за немецкую Каринтию даже ее иноплеменных, но родственных в культурном отношении жителей . [с.231]
Пожалуй, каждому немцу следовало бы хоть раз в своей жизни подняться с благоговейным чувством к вершинам Караванке, прийти в Зал сословий Клагенфурта и постоять там в раздумье.
К западу от мощного естественного и цельного ландшафта Каринтии, от рубежа, где еще возвышается на своем изначальном месте постигнутая в ее истинном смысле Ратцелем древняя стена первой Священной Римской империи германской нации (ибо венецианское государство южнее Карнийских Альп никогда не было частью немецкой народной почвы), и далее вплоть до Ла-Манша и Северного моря длинным рядом тянутся теперь “выпавшие камни” самой разной величины; подвергшаяся насилию коренная земля возведенного в графство Тироля; небольшой, тяготеющий к Швейцарии феодальный реликт Лихтенштейн; древние хранители имперского перевала — Граубюнден, Вормс, Вельтлин, Клеве, старинные кантоны, города Берн и Фрайбург (Фрибур) и столь долго сохранявший верность империи Базель (в настоящее время все — члены Швейцарской Конфедерации или уже оторваны от нее повернувшей вспять романской волной); Савойя точно так же государство на перевале; Мемпельгард, стражник Бургундских ворот; Эльзас — отторгнутая часть естественного единства Верхнерейнской равнины; Лотарингия; уменьшившийся в объеме Люксембург; старинные имперские епископства Мец, Туль и Верден; хранитель Мааса Люттих (Льеж); так пламенно оспариваемая Фландрия, Нидерланды. Но эта повсюду — кроме Каринтии — отброшенная назад к ущербу для Германии стена на руинах Тироля — земли на перевале — пала жертвой требования границы по водоразделу, которое было хитро внушено Италией мировому общественному мнению, — границы, не совпадающей с линией раздела между народами и расами, фактически проходящей не по гребню горного хребта, а вдоль естественной исторической оборонительной линии горных теснин. При этом были принесены в жертву связи между народами и права выпаса по обе стороны горного хребта. Между тем вблизи этих мест, в Пустертале, где проведение границы по водоразделу противоречило бы итальянским претензиям, этот принцип не был соблюден!
