Народная монархия - Солоневич Иван Лукьянович (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Начисто оторванный от почвы, наш правивший слой постарался еще дальше изолировать себя от этой почвы и культурой, и языком, и даже одеждой. Лет за полтораста крепостного права старая русская культура была сметена и забыта. И когда, в конце п р ошлого века, на поверхность общественной жизни страны стал пробиваться «разноч и нец» , то на месте этой культуры он не нашел уже ничего . Слабые попытки славянофилов поднять общественный инт е рес к прошлому страны и народа утонули во всеобщем непонимании , да и они не были последовательны. Оба крыла нашего правящего слоя: и правое и левое, искали идейных опорных точек где угодно, но только не у себя дома. Правое крыло базировалось на немцах министрах и на немцах управляющ и х: оно нуждалось в дисциплине, которая держ ал а бы массы в беспрекословном повиновении. Левое крыло обращало свои взоры к французской революции и черпало оттуда свое вдохновение для революции и ГПУ. Центр пытался копировать Англию, забывая о том, что для английского государственного строя нужно и английское островное положение. Так шла история — «русская общественная мысль», русская история, но без России.
Достоевский в «Дневнике Писателя» констатировал: «За последние полтораста лет сгнили все корни, когда-то связывавшие русское барст в о с русской почвой». Это было написан о в семидесятых года х прошлого века. Процесс «гниения корней» прогрессировал все время. В эмиграции, в сущности, и гнить было уже нечему. Если в России «сгнили последние корни», то надо надеяться, что в эмиграции догнивают последние иллюзии о каких бы то ни было корнях.
Политическую раздробленность и политическое бессилие эмиграции Народно-Монархическое Движение считает логическим и ис тор и ческим результатом того п роцесса, который привел Россию — к СССР, а эмиграцию — в эмиграцию. Ввиду этого Народно-Монархическое Движение по самому своему су ществу стоит совершенно ВH Е каких бы то ни было иных эмигрантских группировок, с которыми оно может блокироваться или бороться, но от которых оно отличается принципиально:
Народно— Монархическое Движение пытается понять интересы русского народа такими , какими этот народ понимал их САМ и это понимание Народно-Монархическое Движение извлекает не из рецептов иностранной философии и не из вымыслов отеч е ственной литературы, а из поступков русского народа за всю его историческую жизнь. Этой исторической жи з ни русскому народу стыдиться нечего: в условиях беспримерной в истории человечества «географической обездоленности», невиданных в той же истории иностранных нашествий при хроническом перенапряжении всех огромных своих сил -этот народ создал самую великую и самую человеч н ую в истории государственность.
Сейчас он стоит на перепутье трех дорог: правой — шляхетско-крепостнической, серединной — буржуазно-ка п италистической и левой — философски-утопической. Народно-Монархическое Движение предлагает русскому народу оставить все эти дороги и вернуться домой: в старую Москву, к при н ципам, проверенным практикой по меньшей мере восьми столетий.
Прежде, чем перейти к обоснованиям русской национальной индивидуальности , я попробую установить те нужды, которые само собою разумеются для каждого человека.
Эти нужды:
а) свобода труда и творчества и
б) устойчивость свободы труда и творчества.
Нам нужна какая-то страховка и от нашествий и от революций. Или, иначе: от вооруженных и нев о оруженных и нте р венций извне. Пр и чем нам необходимо констатировать тот факт, что невооруженная интервенция западно-европейской философии нам обошлась дороже, чем вооруженные нашествия западно-европейских орд. С Напо л еоном мы справились в полгода, с Гитлером — в четыре года, с Карлом Марксом мы не можем справиться уже сколько десятилетий. Шляхетская вооруженная интервенция Смутного времени была ликвидирована лет в десять, со шляхетским крепостны м правом Россия боролась полтораста лет. Мы должны _ после всех опытов нашего прошлого, твердо установить тот факт. что внутренний враг для нас гораздо опаснее внешнего. В нешний понятен и открыт. Внутренний — неясен и скрыт. Внешний спаивает все национальные силы, внутренний раскалыв а ет их всех. Внешний враг родит героев, внутренний родит палачей. Нам нужен государственный строй, который мог бы дать максимальные гарантии и от внешних и от внутренних завоеваний.
Великий праздник наступления двадцатого века человечество встретило в состоянии оптимистического обалдения. К середине этого столетия выяснилось, что завоевательные программы Европы средины двадцатого столетия значительно хуже соответствующих программ монголов тринадцатого; монголы шли просто для грабежа, просвещенная Европа поставила вопрос о физическом порабощении половины населения стра н ы и физического уничтожения другой половины. Кажется, именно это и называется политическим и моральным прогрессом, практически достигнутым вековыми усилиями Декартов и Кантов.
Практика первой половины двадцатого века, как и практика предыдущих веков, с предельной ясностью доказала н е боеспособность демократий. Или, по меньшей мере. полную неприноровленность демократического государственного аппарата к решению вопросов войны или мира. Вопросы войны и мира в нашем, русском, случае, есть вопросы жизни или смерти. Ибо если европейские войны имели в виду борьбу за какие-то там «наследства», за политическую гегемонию Габсбургов, Бурбонов, Капетов, Гогенцоллернов или Виттельсбахов, — то, повторяю еще раз, — войны, которые вели МЫ, были в основном вой н ами на жизнь или на смерть, причем в двадцатом веке в еще более острой форме, чем в тринадцатом.
Классическая демократия Европы — Великобритания, опираясь на свою географическую недоступность, вела свои войны почти исключительно наемными силами. Те «англичане», которые со стороны Англии вели войну на Крымском полуострове, были в значительной своей част и навербованы в Гамбурге. Франция, став республикой, опирается на «иностранный легион» — наиболее боеспособную часть «фр а нцузской» армии. Сикхи и гурки, марроканцы и негры были тем «пушечным мясом», которое демократический капитал мог — разными способами — закупать во всех частях мира. Наемных армий мы не знали никогда и никакого покупного пушечного мяса у нас нет.
В Первой мировой войне две единоличные формы правления — германская и русская монархии — в ра зн ы х условиях и с разными предпосылками обескровили друг друга, и демократиям оставалось только одно: добить уже побежденного. Во Вторую м и ровую войну два иной формы, но тоже единоличные правления — — диктатура Гитлера и диктатура Сталина — решили исход войны. «Второй фронт» был искусственно оттянут до того момента когда у германской армии уже не хватало даже и ружейных патронов. Обе войны были выиграны двумя разными, но все-таки авторитарными режимами. Демократия Чехии сдалась без единого выстрела. Демократия Франции бежала после нескольких выстрелов, более мелкие демократии не воевали почти вообще. Единственным боеспособным исключением оказалось Великое Княжество Финляндское — под командованием русского ге н ерала К. Маннергейма. Кроме того, финно-советская война была, в сущности, только частью нашей гражданской войны, которая началась на финской территории в 1918 году и не кончилась в 1939-40.
Для мирного развития страны демократия Керенского была бы неизмеримо лучше д иктатуры Сталина. Но войну 1941-4 5 Керенский так же проиграл бы, как проиграл он ка м панию 1917 года. В момент «мобилизации» американского хозяйства для нужд будущей войны губернатор штата Нью— Й орк м-р Дьюи требовал назначения в САСШ «хозяйственного ц а ря» (так и было сказано: The czar оf e conomi cs ). В тот же момент м-р Труман заявил сенату и конгрессу, что в случае надобности и дальнейших ассигнова н иях он может обойтись и без сената и без конгресса — и обратиться к американской н а ции. Из чего можно заключить, что ни сенат, ни конгресс в представлении президента Соединенных Штатов НЕ являются выразителями воли нации.
