Собрание сочинений. Тревога и надежда. Том 1 - Сахаров Андрей Дмитриевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
IV. О себе
Я живу в квартире, около дверей которой день и ночь дежурит милиционер, не пуская никого, кроме членов нашей семьи, одного нашего старого друга, живущего в Горьком (ценой его общения с нами являются вызовы на беседы в КГБ после каждого посещения), горьковского физика-отказника, который также должен общаться с КГБ после визитов к нам, а кроме этого — практически лишь угодных КГБ редких посетителей. В квартире нет телефона, но и с почты я не могу позвонить в Москву или Ленинград — телефон немедленно выключается по распоряжению следующих за мной постоянно агентов КГБ. Я получаю очень мало писем — в основном «перевоспитывающие» или просто ругающие меня (интересно, что и с Запада я получаю такие же). Однако с Запада приходят иногда и открытки с добрыми словами, и я очень благодарен их авторам. Когда я провожал свою тещу в Москву, агенты КГБ демонстративно с пистолетами в руках преградили мне путь к вагону — чтобы я знал, что запрет выезжать за пределы черты города — не пустые слова. В доме специально для меня установлена «глушилка», и, чтобы слушать радио, нам с женой приходится по ночам ходить по улице с транзистором (пока мы так «гуляем», агенты портят в квартире пишущую машинку, магнитофон или роются в бумагах). Я занимаюсь научной работой, но страдаю от отсутствия постоянного общения с коллегами. В конце третьего месяца моего пребывания в Горьком, накануне приезда в Москву западных участников неофициального научного семинара, органы КГБ разрешили моим сослуживцам из Физического института Академии наук посетить меня (даже порекомендовали). Я очень благодарен посетившим меня коллегам — ведь мне так давно не с кем было поговорить о научных новостях. Во время их пребывания милицейский пост отодвинули подальше от дверей, «глушилку» выключили, но, когда они уехали, обещав, что со временем приедет кто-либо еще, все стало по-прежнему. Возобновились и постоянные вызовы в МВД для регистрации.
В бытовом отношении мое положение много лучше, чем у моих друзей, приговоренных к ссылке или тем более к лагерю или тюрьме. Но все примененные ко мне меры не имеют даже видимости законности, это часть общей жестокой кампании против инакомыслящих, попытка заставить меня замолчать и облегчить расправу над другими.
22 января агенты КГБ насильно привезли меня к заместителю Генерального Прокурора СССР Рекункову, который объявил мне о лишении наград и высылке, при этом он предъявил Указ Президиума Верховного Совета СССР только о наградах, создав, однако, впечатление, что Указ относится и к высылке. Но это не так, и я до сих пор не знаю, какое учреждение, кто персонально принял это решение. На все запросы следует молчание. В любом случае решение является беззаконным и антиконституционным. В двух письмах Рекункову и в телеграмме Председателю КГБ Андропову я заявил, что требую отмены незаконного решения о моей незаконной высылке и готов предстать перед открытым судом.
В последние месяцы в советской прессе появилось много статей, в которых меня обвиняют во всех «смертных» грехах — в презрении к народу и его стремлениям, в клевете на наш строй, в подстрекании гонки вооружений, в преклонении перед американским империализмом и в разглашении военных тайн. Я не буду здесь еще раз отвечать на эти обвинения. Частично ответ — эта статья. В самом же сжатом виде моя позиция изложена в моем первом заявлении из Горького. Вся моя деятельность исходит из желания свободной и достойной судьбы нашей стране и нашему народу и всем странам и народам на Земле. Я считаю США исторически определившимся лидером необходимого человечеству движения к плюралистическому свободному обществу, но я равно уважаю все народы с их вкладом в нашу общую цивилизацию и ответственностью перед будущим.
В апреле в Москву приезжал президент Нью-Йоркской Академии наук доктор Лейбовиц. Он передал президенту Академии наук СССР академику Александрову требование американских ученых об отмене моей высылки и разрешения мне вернуться в Москву или, если выражу такое желание, выехать на Запад. Но Александров ответил, что высылка — в моих интересах, так как я окружен в Москве «сомнительными личностями», через которых происходит утечка информации, составляющей государственную тайну. Это заявление совершенно возмутительно. Я не имею дела ни с какими «сомнительными личностями», мои друзья — честные, достойные люди, все они известны КГБ, и если бы имело место разглашение государственных тайн, виновные (и я в первую очередь) должны были бы предстать перед судом. Но обвинение в разглашении — клевета. Странным был также ответ о выезде из СССР: «Мы заключили договор о нераспространении ядерного оружия и строго его соблюдаем». Как будто я — готовая водородная бомба!
Мне часто задают вопрос, готов ли я эмигрировать. Я считаю, что усиленное обсуждение этого вопроса в печати, многочисленных передачах зарубежного радио — несвоевременно и вызвано жаждой сенсации. Я признаю за каждым право на эмиграцию и в принципе не делаю исключения для себя, но этот вопрос сейчас не стоит для меня, так как решение его не от меня зависит.
Требования моих зарубежных коллег отменить мою высылку и дать мне возможность вернуться домой или выехать на Запад я считаю справедливыми и законными, защищающими мои права не только как ученого, но и как человека. Я глубоко благодарен им и за заботу, и за четкость сформулированных требований.
Эту статью в Москву повезет моя жена, мой постоянный помощник, делящая со мной высылку и принимающая на себя немалые трудности поездок, моей связи с внешним миром и все возрастающую ненависть КГБ, и ранее концентрировавшего на ней яд клеветы и инсинуаций в еще большей степени, чем на мне, — немаловажную и облегчающую роль для внутреннего употребления играет то, что я русский, а она наполовину еврейка.
Недавно к моей теще в половине шестого утра явился некто, отрекомендовавшийся сотрудником КГБ. Он угрожал, что, если ее дочь, то есть моя жена, не прекратит своих разъездов из Горького и обратно и подстреканий мужа к антисоветским выступлениям, они примут свои меры. Некоторые наши друзья уже до этого получили письма с подобными угрозами в адрес моей жены. Каждый раз, когда моя жена уезжает, я не знаю, сможет ли она беспрепятственно доехать и вновь благополучно вернуться ко мне. Сегодня моя жена, хотя она формально свободна, находится в большей опасности, чем я. Тех, кто выступает в мою защиту, я прошу помнить об этом. Что еще ждет нас, предсказать невозможно. Единственная наша защита — гласность, внимание друзей во всем мире к нашей судьбе.
ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ОБ АФГАНИСТАНЕ [101]
Президиуму Верховного Совета СССР,
Председателю Президиума
Верховного Совета СССР
Л. И. Брежневу
Копии этого письма я адресую Генеральному секретарю ООН и главам государств — постоянных членов Совета Безопасности
Я обращаюсь к Вам по вопросу чрезвычайной важности — об Афганистане. Как гражданин СССР и в силу своего положения в мире я чувствую ответственность за происходящие трагические события. Я отдаю себе отчет в том, что Ваша точка зрения уже сложилась на основании имеющейся у Вас информации (которая должна быть несравненно более широкой, чем у меня) и в соответствии с Вашим положением. И тем не менее вопрос настолько серьезен, что я прошу Вас внимательно отнестись к этому письму и выраженному в нем мнению.
Военные действия в Афганистане продолжаются уже семь месяцев. Погибли и искалечены тысячи советских людей и десятки тысяч афганцев — не только партизан, но главным образом мирных жителей — стариков, женщин, детей, крестьян и горожан. Более миллиона афганцев стали беженцами. Особенно зловещи сообщения о бомбежках деревень, оказывающих помощь партизанам, о минировании горных дорог, что создает угрозу голода для целых районов…
