Страх. История политической идеи - Кори Робин (читать книги регистрация .TXT) 📗
Если мы осознаем, что следствием политического страха является угнетенность, а не бессилие общества, то увидим, как носители страха приспосабливают верховенство закона и даже выигрывают от его наличия. Во всяком случае, верховенство закона накладывает флер легитимности на репрессивные акции, которые в иных обстоятельства квалифицировались бы как репрессивные. Эпплбаум так характеризует положение в сталинской России: «Несомненно, людьми, служившими в органах безопасности, руководила убежденность в том, что они действовали в рамках закона. В том же были убеждены охранники и должностные лица, контролировавшие впоследствии жизнь заключенных в лагерях» 37. Но маккартизм опять-таки представляет нам еще более поучительный пример того, как не только иллюзии, но и реальное законодательство может служить опорой для политического страха. Хотя иногда официальные лица действовали вопреки верховенству закона, самой впечатляющей чертой маккартизма было то, насколько часто чиновники всего лишь исполняли закон. Со временем законодатели уточнили списки потенциальных жертв, сузив спектр действий, признаваемых преступными. Под давлением либерально настроенных политиков и публицистов они провели в жизнь последовательные изменения в законах, которые ограничили круг политически подозрительных поступков и расширили сферу поведения, дозволяемого законом. Позднее появились более регламентированные гарантии для подозреваемых в подрывной деятельности, а также более четкие формы юридических апелляций. Более того, суды стали все чаще отказываться по процедурным основаниям от законов и правительственных актов, поскольку те, по их мнению, шли вразрез с установленными правилами и нарушали права личности. И тем не менее страх не угасал.
Сопоставляя три краеугольных камня федерального законодательства, обращенного против подрывной деятельности, — акт Смита, Акт о внутренней безопасности и Акт о контроле над коммунизмом, — мы видим, что верховенство закона одновременно способствует сужению определения криминальной деятельности и нарастанию страха. Акт Смита запрещал выступления в защиту или пропаганду «долга, необходимости желательности, правомерности свержения или уничтожения правительства Соединенных Штатов… насильственным путем» в форме изготовления, публикации, продажи и распространения письменных материалов, направленных на достижение указанной цели. Таким образом, преступными признавали организацию или попытку организации группировки, осуществляющей действия в интересах достижения названной цели, равно как и членство в таких группировках или содействие им, выступления в их защиту, изготовление письменных материалов, организацию групп, сочувствующих, пишущих и т. д. 38. Но даже эта законодательная инициатива, возможно, предлагающая наиболее широкий охват, и наименее определенная инициатива тех лет налагает серьезные ограничения на действия правительства. Чтобы использовать этот акт для карательных акций против руководства Коммунистической партии, Гуверу и всему ФБР пришлось работать на протяжении целых четырех лет. Они были вынуждены представить массу свидетельств (почти две тысячи страниц партийных документов и показаний членов партии), прежде чем Министерство юстиции смогло предъявить партии обвинения уголовного характера. Первый основанный на акте Смита процесс продолжался десять месяцев и стал одним из самых долгих в американской истории, поскольку защитники имели немало времени для того, чтобы подготовить опровержения выдвинутых обвинений и свидетельств. Когда же лидеры партии прошли через допросы и выслушали приговор, они воспользовались правом апелляции в вышестоящие инстанции, вплоть до Верховного суда. После того как суд высказался не в их пользу, правительству удалось подвергнуть преследованиям только 129 членов партии и партийных руководителей низшего уровня, 96 из них были осуждены. И все же страх, порожденный в членах партии и попутчиках этими процессами и другими мерами преследования, наряду с финансовыми и эмоциональными издержками, понесенными партийным руководством, способствовал истощению ресурсов поддержки партии 39.
Принятый в 1950 году Акт о внутренней безопасности предписывал, чтобы «каждая организация коммунистического толка, организация, принадлежащая к коммунистическому фронту, или организация, проникнутая духом коммунизма» (в тексте Акта дано подробное разъяснение значения каждого из этих понятий), проходила регистрацию в Министерстве юстиции. Согласно Акту также было создано Бюро по контролю над подрывной деятельностью. Бюро наделялось правом по запросу министра юстиции или частного лица определять отдельных граждан или группы граждан как «виновных в действиях коммунистического толка, принадлежащих к коммунистическому фронту или проникнутых духом коммунизма». Законопроект подробно обсуждался в Конгрессе, в полном масштабе прошел экспертизу общественности, после чего Президент Трумэн наложил на него вето, которое, однако, Конгресс преодолел. Но даже при наличии этих процедурных мер предосторожности в силу Акта о внутренней безопасности 197 организаций левого направления получили клеймо коммунистических или принадлежащих к коммунистическому фронту, чего оказалось достаточно для того, чтобы побудить многих граждан воздерживаться от контактов с ними 40.
Согласно суждениям либеральных публицистов и заинтересованных аналитиков Акт о контроле над коммунизмом был предназначен для затягивания пут для Коммунистической партии и их ослабления для других прогрессивных левых сил. Он открыто продолжал линию, которая, по мнению многих либералов во главе с Хьюбертом Хэмфри, была спонтанно проложена Актом о внутренней безопасности. Макс Кампелман, один из высших советников Хэмфри, заявил, что законопроект был предназначен для «защиты невинных людей против бесцеремонных и несправедливых нападок». В соответствии с Актом о контроле над коммунизмом принадлежность к Коммунистической партии признавалась совершенно конкретным преступлением; это означало, что члены партии и подозреваемые в принадлежности к ней должны получить право прибегать к процедурным мерам защиты, гарантированным подозреваемым в преступлениях, — от обвинения требовалось представить четырнадцать улик, доказывающих принадлежность обвиняемого к партии. Правда, позднее Хэмфри говорил, что этот закон «не из числа достижений, которыми я особенно горжусь», а Кампелман признавал, что Акт мало способствовал защите свободы личности. Большинство либералов поддержали его, видя в нем заметный шаг вперед по сравнению с предшествовавшими законодательными инициативами. Поэтому Майкл Харрингтон назвал его «позорной капитуляцией либерализма перед антилиберализмом». Федеральное правительство редко прибегало к этому закону, зато власти штатов и на местном уровне использовали его для того, чтобы отстранять членов компартии от участия в выборах и способствовать тому, чтобы работодатели отклоняли требования безработных о назначении пособий 41. Если обращаться к каждому из названных законов, одинаково впечатляет то, что власть гарантировала отдельным гражданам и объединениям граждан, чьи интересы данными законами затрагивались, право на апелляцию. Как мы уже видели, первый процесс, в котором был применен акт Смита, был длительным и тщательным и приговоры неизменно оспаривались в Верховном суде. (Интересно, что Хьюго Блэк и Уильям Дуглас, двое судей, составлявшие оппозицию в том процессе, выступая против большинства, апеллировали не к принципу верховенства закона, а к Поправке I, уверяя, что концепция широкой свободы слова служит лучшей защитой от репрессивных законов, нежели основанные на принципе верховенства закона процедурные предписания.) Последующие процессы длились от трех до шести месяцев и также влекли за собой апелляции. В 1957 году Верховный суд наконец приступил к процессу отмены приговоров низших инстанций по основаниям их неконституционности, и это при том, что отдельные случаи кардинально не отличались от первого. Но к этому времени ущерб уже был нанесен 42.
