Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Кургинян Сергей Ервандович (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
Враг начинает с разрушения субъекта. Но ему нужно еще и разорвать связь субъекта с субстанцией, а также превратить субстанцию в антропомассу. Только решив эти задачи одну за другой — подорвав внутренний и внешний язык развития, разрушив оргструктурные связи внутри субъекта развития, разорвав связь субъекта с субстанцией и превратив субстанцию в антропомассу, — враг может убить в исторической личности волю к развитию. Впрочем, к моменту решения всех этих задач уже не будет исторической личности. Нельзя убить волю к развитию и сохранить историческую личность. Далеко не всякое компактно проживающее население является исторической личностью.
В предыдущей главе мы обсуждали десубъективизацию, то есть лишение субъекта развития необходимой структуры и необходимого языка.
Теперь надо (хотя бы в первом приближении) присмотреться к желательным для врага метаморфозам, превращающим субстанцию в собственное отрицание.
Насмешки над «особым путем» России как уникальной исторической личности в целом не беспочвенны. Нередко риторика особого пути призвана решать очень частные политические задачи, а то и задачи чужих центров сил. Да, бывает и так. Но подобная констатация никак не позволяет обнулить очень серьезное (и абсолютно позитивное) содержание, добытое величайшими умами России в мучительных поисках смысла собственной истории. И смысла истории вообще. Ибо эти искания осуществлялись в рамках стратегической линии, препятствующей и автаркии, и растворению в чужом и чуждом историческом содержании.
Восторг того же Томаса Манна перед Толстым, Достоевским и Чеховым — не похлопывание по плечу: «Вот, мол, дикари, а как пишут». В основе этого восторга — страстный интерес к возможностям России как исторической личности сказать что-то новое о развитии. Причем не только новое, но и всемирно значимое. Так что же мы имеем теперь?
Увы, советник Ельцина Ракитов и его подельники в какой-то степени преуспели в своем начинании, рекламируемом как «смена ядра российской цивилизации» (добавлю от себя: российской цивилизации как исторической личности).
Никакого нового ядра «ракитовцы», конечно, не создали. Да это и не планировалось. А вот то, что исторической личности по имени Россия (цивилизация там или нет — это вопрос семантического лукавства) была нанесена беспрецедентная травма… Что удар, пробив защитные оболочки, достиг ядра исторической личности… Это — печальный факт.
Считать, что твоя историческая личность, в отличие от остальных исторических личностей, почему-то не может умереть, глубоко наивно. И в чем-то антипатриотично. Потому что такая аксиоматика полностью исключает понятие смертного боя («вот этот рубеж сдадим — и возврата не будет»). Если можно сдать любой рубеж и после этого вновь взлететь под небеса… Если тем самым все «сдаваемо» и точек невозврата нет, то зачем бороться, жертвовать?
С чего начинаются любые переговоры, носящие фундаментальный характер? С того, что на что можно обменять? Полная чушь! Серьезные переговоры начинаются с неброской, но очень внятной манифестации, касающейся того, что НИКОГДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ОТДАНО. НИКОГДА И НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ. Это неотдаваемое и есть ядро любой системы. Отдает система хоть один элемент ядра — ее уже нет. Жертвовать периферией можно, ядром — ни при каких обстоятельствах.
Итак, то, чем жертвовать нельзя, — это ядро исторической личности.
Ну, так чем же пожертвовали в последнее двадцатилетие? Частью периферии этой личности или частью ее ядра?
Констатация безнадежности наличествующего — инструмент в руках тех, кто добивается капитуляции. Слышу нечто подобное из уст определенного контингента, и сразу вспоминается: «Рус, сдавайся! Командиры и комиссары тебя предали! В немецком лагере тебя ждет сытный гуляш!»
Но в той же мере, в какой констатация безнадежности наличествующего может оказаться оружием в руках врага, этим оружием может оказаться и дежурный оптимизм. Вы видите, что начинается изъятие чего-то, находящегося в ядре исторической личности. Вы обращаетесь к патриотически настроенным людям и говорите: «Это недопустимо. Это подрывает ядро». А вам отвечают: «Да нас высшие силы хранят. Россия и не из таких передряг выходила могучей и обновленной».
Странная позиция… Вроде оптимистичная, а ничем не лучше капитулянтской. Если бы не было сказано: «Отступать некуда. Позади Москва», а вместо этого говорили бы, что Москву сдавали не раз и все в порядке… Что бои мы будем продолжать в Сибири, то чем бы все кончилось? Созданием всемирного Третьего рейха и отлавливанием в Сибири отдельных бойцов?
Может быть, все-таки стоит отказаться и от капитулянтства, и от ложного оптимизма одновременно, и всерьез обсудить масштаб и качество травмы, нанесенной в последние двадцать лет России именно как исторической личности? А заодно и спросить себя, можем ли мы еще куда-нибудь отступать. Например, ссылаясь на несовершенство путинской России, что уже начинает делаться. Желающих ссылаться на такое несовершенство, как на возможность отступать еще и еще, в нашем политическом бомонде, представьте себе, предостаточно. Так что же, любые уступки совместимы с жизнью исторической личности? А если всю субстанцию зачистить (это, между прочим, геноцид называется — ничего беспрецедентного здесь нет)? Тоже кто-то будет говорить о том, что и не из таких передряг выходили обновленными и могучими?
«Такие-то и такие-то уступки несовместимы с жизнью моей исторической личности и потому совершены быть не могут». Без этой экзистенциально-политической установки — какая большая политика? И откуда возьмется такая установка, если властвует дежурный оптимизм («и не такое еще бывало», «кривая вывезет», «ништяк, прорвемся!» и так далее)?
Нет потерь, несовместимых с жизнью исторической личности? Ну что ж, тогда, в каком-то смысле, возможны любые уступки! Повторяю, по этому поводу делались ранее и делаются сейчас самые разные политические заходы. Кто-то ссылался на опыт Золотой Орды (ездили же получать ярлык на княжение, сейчас поездим снова, а уж потом — так взлетим!)… Кто-то ссылается на необходимость очиститься от какого-нибудь этнического гноя, отсекая очередную часть территории (от северокавказского, например, но и не только). Кто-то, наоборот, хочет очищаться от гноя московского.
На самом деле — не ради капитуляции, а ради мобилизации — надо признать беспрецедентным (и именно беспрецедентным) все произошедшее с Россией как исторической личностью за последние двадцать лет. Конечно, у исторической личности есть глубочайшая потаенность. А значит, и защищенность. Ее ядро (или то, что Мигель де Унамуно называл «интраисторией») очень устойчиво и может пережить колоссальное количество различного рода травм. Но не любые травмы! Есть и несовместимые с жизнью.
Государство — не фетиш, каковым его считают «ура-патриоты». И не враг личности, каковым его считают «ура-либералы». Оно не аппарат классового насилия, каковым его отрекомендовывали марксисты. И не средство согласования классовых интересов (оппонирующая марксизму социал-демократическая и «попперианская» точка зрения). И даже не средство обеспечения максимального процветания и благосостояния населения (так называемая «прагматическая» точка зрения).
ГОСУДАРСТВО — ЭТО СРЕДСТВО, С ПОМОЩЬЮ КОТОРОГО НАРОД СОХРАНЯЕТ И РАЗВИВАЕТ СВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.
То есть, во-первых, это средство.
Во-вторых, это средство, используемое народом.
В-третьих, это средство, связанное с историческим предназначением.
Нет исторического предназначения — нет народа (равно как нет нации, если нет проекта «Модерн»).
Племя превращает в народ наличие этого самого исторического предназначения. А как только историческое предназначение рушится, народ распадается на племена. Или превращается в старчески утомленное суперплемя («жизнь после жизни»).
Соответственно, любой умный враг, желающий уничтожить народ и государство, будет старательно и настойчиво уничтожать некий потенциал мыслей и чувств, связанных с историческим предназначением, выдавая эту войну на уничтожение за «смену цивилизационного ядра».
