Продажная девка Генетика - Мухин Юрий Игнатьевич (библиотека электронных книг txt) 📗
Москвичи завидуют базарным торговцам, считают, что они гребут деньги лопатой, но много ли вы видели москвичей среди продавцов на рынках?
Для работы таксистом нужно запомнить улицы Москвы и правила дорожного движения, то есть тут нужна только память, средний москвич с этим элементарно справляется, и я встречал таксистов-москвичей, и даже бывших «ученых». Но вот в эту зиму в самый мороз у меня прорвало хренов импортный алюминиевый радиатор, а из-за того, что горячая вода по стояку шла через него, то аварию пришлось ликвидировать в три приема. Часть решений, которые принимали слесаря, были, конечно, ими уже наработаны. Но вот возникла проблема — старые крепления не выдерживали веса нового чугунного радиатора. Возникла дилемма: либо я немедленно найду в квартире что-то аналогичное толстому стальному пруту, либо они прерывают работу, делают крепления у себя в слесарке и придут ко мне снова, когда у них возникнет «окно» между непрерывными авариями и вызовами. Я предложил им забить в стену ручное слесарное зубило, а оно, как известно, хотя и мощное, но плоское. Без сомнений, раньше им не приходилось вбивать в бетонную стену зубило, но слесаря немного посовещались и вбили его достаточно точно и аккуратно. Надо сказать, что запросили они много, ссылаясь и на свои расходы, и на необходимость «отстегивать». Я так прикинул, что эта зима, судя по количеству вызовов, шедших им на телефоны, дала им хорошо заработать. Старший оказался армянином, бывшим инженером из Еревана, ныне российским гражданином, жителем Ростова. Молодые были: один чуваш, а второй оказался костромичом. Все работали в Москве по временной регистрации, и я спросил, есть ли среди слесарей их участка москвичи? Сами понимаете, у слесарей-сантехников работа, которая требует понимать значение своих действий, посему москвичей у них не было.
Мысль о том, что средний москвич брезгует работать рабочим, определенный смысл, конечно, имеет, но присмотритесь к объявлениям, которые вывешивают те немногочисленные предприятия, которые еще работают в Москве, — ведь на работу требуются и инженеры, и начальники. Так что можно, конечно, сказать, что средний москвич не любит работу рабочего, а можно сказать и так: средний москвич из-за своей недееспособности не в состоянии ее делать, а посему ее и не любит — она для него слишком сложная, она ему не по уму.
Беспомощность
. Следует сказать, что слабоумие среднего москвича это не болезнь, не психическое расстройство, это, на мой взгляд, благоприобретенное свойство. Слабоумие среднего москвича вызвано окружающей его средой — тем, что он руководствуется принятыми в этой среде догмами, которые средний москвич считает истиной. Вот мой оппонент, к примеру, считает, что диплом об окончании МГУ и ум — это одно и то же, а благодаря свойствам своего ума вряд ли поймет разницу, хотя я и сделаю все, чтобы эту разницу объяснить.
Из-за своей благоприобретенности слабоумие среднего москвича не докажешь ни в каком суде. Средний москвич имеет хорошую память и запоминает все, что от него требуют на работе, и все, что считает умным. То есть в быту, на работе, и особенно в болтовне, он вполне адекватен, поскольку его мозг воспроизводит готовые штампы, работает по заученным алгоритмам. Беда начинается, когда он выходит за рамки заученного, когда ему надо самому проанализировать ситуацию и найти решение, когда в памяти нет готового штампа или инструкции.
Я 10 лет живу в Москве, но специфика моей работы такова, что я общаюсь в основном с той четвертью москвичей, которые отличаются от среднего москвича. Но даже в этой среде определенно дееспособных людей вдруг натыкаешься на синдром «среднего москвича».
Такой, к примеру, случай. Много лет назад один политизированный на левом фланге москвич, интеллигент, технарь, прекрасно справляющийся с работой по своей профессии, легко поддерживающий любые разговоры о политике, общественной жизни и искусстве, предложил мне выпустить календарь с картинками из «Дуэли». У меня не было на это времени, и я предложил ему оплатить все издательско-типографские расходы, но чтобы он сам организовал изготовление этого календаря, сам реализовал тираж, вернул мне вложенные мною деньги, а себе оставил все остальное. Прибыль была ощутима, и он охотно взялся за это дело, но начал он с того, что стал ходить ко мне и спрашивать, что ему делать: где найти издательство, где найти типографию, как то, как се, — короче, я понял, что сам справился бы с этим делом с меньшими затратами времени. Добил он меня таким вопросом. В издательстве у него попросили не только картинки к календарю, но и числа самого календаря на будущий год. Он пришел ко мне, чтобы я ему их написал. Он без проблем мог сам определить, на какое число будет приходиться тот или иной день недели в будущем году, он мог купить любой другой календарь и просто переписать эти числа, но даже в этой простой, но незнакомой ему работе он не способен был на самостоятельное действие, он искал авторитет, указаниям которого он бы последовал и на которого можно было бы свалить вину за возможные ошибки.
Московская интеллигенция
Сначала меня это поразило, но потом, просматривая мемуары московских интеллигентов, я понял, что это типичное явление, кроме того, начали просматриваться и причины благоприобретенного слабоумия. Если есть определенная среда людей, смысл и цель жизни которых сводится к тому, чтобы на халяву пожрать и потрахаться, а также развлечь себя заученными словами из книг, смысла которых чаще всего не понимали и их авторы (а именно таков круг интересов московской интеллигенции), то кого эта среда может взрастить? Только дебилов, только органических идиотов. Я где-то читал, что были случаи, когда дети, как Маугли, действительно выживали среди зверей. Утверждают, что если такой ребенок проживет среди животных свыше определенного времени, то восстановить его интеллект, ум невозможно, человеком он уже не станет.
У нас другой случай: когда средние москвичи отгородили себя от огромного и многообразного мира СССР своей убогой целью — только животным удовлетворением чувств (инстинктов). Даже заучив и зная слова остального мира, но никогда не видя и не стремясь понять, что стоит за этими словами, они искусственно погрузили себя в дебилизирующую среду и стали умственно неполноценными — недееспособными.
Такой человек может знать слова «болт» и «гайка», но если он никогда их не видел и не знает их функции и устройства, то закройте его и обезьяну в сарайчике, заприте дверь только болтом с гайкой и подожгите этот сарайчик — и эти организмы будут одинаково беспомощны: они не смогут отвинтить гайку и открыть дверь. А ведь данный человек из этого мысленного эксперимента может наизусть цитировать Бодлера и Кафку, Ницше и Шопенгауэра, страшно гордиться тем, что цитировать эти тексты может лишь небольшое количество людей, и в связи с этим считать себя исключительно умным — интеллектуалом. Но он сдохнет в этом сарайчике, как животное, просто потому, что не имеет элементарных знаний для жизни, а заученные им цитаты «из умных книг» никому не нужны, да и непонятны ему. Мозг у такого «интеллектуала» потерял способность искать самостоятельные решения.
К примеру, в Москве Мария Арбатова является ярким и любимым представителем этой когорты дебилов, причем она это знает, как и герой ее любимого фильма «Форест Гамп», но, в отличие от этого самокритичного героя, она свой дебилизм искренне считает за признак гениальности в другой области — литературе. Как следует из ее мемуаров, о жизни она знает только, как трахаться, лечиться, делать аборты. И ее стихи и пьесы соответственно о чувствах при трахании, при лечении, при делании абортов.
То, что она не знает ни как готовить, ни как стирать, ни как гладить, — это понятно. Благодаря слабоумным это сейчас признак «интеллигентной женщины». Но вот, к примеру, такое признание: «При всей своей бойкости и сообразительности я, московская девчонка, не умела заплатить за квартиру, потребовать сдачу в магазине и поджарить толком яичницу». И это не хвастовство, в другом месте снова об этом: «...не могла сама заплатить за квартиру — не хватало мозгов заполнить дурацкий бланк, я делала ошибку, тетка в сберкассе орала на меня, я уходила почти в слезах». Арбатова пишет и о том, что неспособна и на другие элементарные вещи. К примеру, сесть в Москве на поезд, доехать до Ленинграда, там пересесть в электричку и доехать до Ропши. На четвертом десятке лет в это путешествие с ней посылали провожатого! Арбатова не уникум — это и есть элитная московская интеллигентская среда.
