Разные дни тайной войны и дипломатии. 1941 год - Судоплатов Павел Анатольевич (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
На этом же оперативном совещании (где были вновь приступивший к своим обязанностям начальника контрразведки Федотов, начальник транспортного управления Мильштейн, возглавлявший военную контрразведку Абакумов) Берия подчеркнул, что наступает новый период неизбежно затяжной войны с фашистской Германией, когда нам придется вести ее длительно без поддержки второго фронта союзников. И поэтому помимо зафронтовой работы в тылу врага, в этих условиях с целью значительно расширить сбор информации, позволяющей оценить насколько наша армия, наши ресурсы и резервы отвечают требованиям такой войны.
Были даны конкретные приказания по агентурному освещению и контролю за ходом строительства и соблюдением (установленных лично Сталиным) сроков ввода в эксплуатацию всех главных предприятий оборонной промышленности и машиностроения, эвакуированных на Восток летом и осенью 1941 года. Под тщательный контроль органов НКВД переходило также отслеживание соблюдения графиков железнодорожных перевозок и разнарядок на распределение продовольственных ресурсов на фронте и в тылу, наблюдение за состоянием санэпидемиологического надзора с целью иметь упреждающую информацию для противодействия вспышке массовых тифозных заболеваний в тылу Красной Армии.
На этом совещании мною были доложены первые итоги деятельности наших резидентур и партизанских отрядов в тылу врага. Заработали радиостанции оперативных групп в Николаеве, Одессе, Киеве, Харькове и Ворошиловграде, постепенно наладился поток информации об обстановке на оккупированной территории.
Надо сказать, что руководство советских органов госбезопасности в экстремальной обстановке 1941 года успешно решило важнейшую организационную проблему: была создана система эффективного взаимодействия органов разведки и контрразведки, определены эффективные формы использования соединений пограничных, внутренних войск и спецназа. Это обеспечивало бесперебойную, слаженную и результативную работу наших спецслужб в критический и, по сути, решающий период (так неудачно для нас начавшейся) Отечественной войны.
Следует сказать и о наших ошибках в оценке ситуации в конце 1941 года. Это особая тема. Оптимизм доминировал во всех выводах и прогнозах развития обстановки на фронтах после поражения немцев под Москвой, Ростовом и Тихвином. Мне лично известно, что в этот период Сталин находился в отличном настроении: для него была очевидной неизбежность поражения Германии в длительной затяжной войне с нами, США и Англией. Встречаясь с Иденом в Москве в 1941 году, он был полностью осведомлен по агентурным каналам о планах наших союзников. Стало ясно, что они увязли в войне с Японией и ситуация на дальневосточном театре не представляла уже для нас смертельной угрозы в ходе нашей войны с Германией. Это тоже настраивало нас на оптимистический лад. Но вместе с тем я хотел бы отметить, что тогда наши иллюзии были связаны также с недостаточным пониманием характера и тактики вооруженной борьбы с германским фашизмом.
Нам казалось — зима сломает сама по себе немецкие коммуникации, думали — германская армия побежит, не приспособленная воевать зимой. Предполагалось, что вот-вот повторятся события 1812 года.
Все это базировалось и на полученных из Берлина и Брюсселя разведывательных донесениях от «Красной капеллы» об истощении запасов бензина, боеприпасов, об износе немецкой техники в боях на Восточном фронте.
Я, воодушевленный победой, писал почти ежедневно открытки и письма семье, эвакуированной в Уфу, о близком и полном разгроме врага. Хотя должен отметить, что, несмотря на перелом в битве под Москвой, центральный аппарат и все службы в полном объеме вернулись в Москву и заработали на полный режим лишь весной 1942 года.
Конечно, успокаивающим нас фактором было снижение активности немецкой авиации. Редкие налеты на Москву в декабре 1941 года также указывали на кардинальный перелом в военных действиях в нашу пользу.
Интересно, что в оценках перспектив развития обстановки на советско-германском фронте ошибались не только мы, но и разведка союзников и аналитики финской военной разведки. Гитлеру после поражения под Москвой предсказывали на Западе решительное поражение в зимней кампании 1942 года. Французские и финские эксперты ошибочно полагали, что для немецкого командования ничего не остается, кроме как попытаться пойти на отчаянный бросок к Москве летом 1942 года, чтобы решить исход войны в свою пользу.
В январе 1942 года, когда немцев уже отбросили от Москвы, мы заполучили важный документ — разведдонесение Генштаба вооруженных сил Франции о положении германских войск на Восточном фронте. Он был датирован 3 января 1942 года. В нем констатировались серьезные разногласия в германской военной верхушке, в частности, факт увольнения Гитлером фельдмаршала Браухича, командовавшего сухопутными войсками. Из донесения следовало, что главные силы бронетанковых войск в Германии, все отборные дивизии, почти вся авиация были брошены на штурм Москвы. Указывалось на итоги боев: три четверти дивизий и бронетанковых сил немцев, участвовавших в сражениях, были полностью истощены материально, физически и морально.
К сожалению, в этом разведдонесении делался совершенно неверный вывод. Говорилось, что если русское наступление продолжится после 15 января 1942 года с той же интенсивностью, то немцы, вынужденные укреплять фронт и делать постоянные замены, не смогут получить необходимую передышку для реорганизации своих соединений и подготовить новое большое наступление в России, планируемое к весне. Любопытно, что французские аналитики считали, что новое немецкое наступление сможет состояться, но не принесет Гитлеру нужных результатов. Информатор французов считал, что даже если не принимать во внимание «англосаксонский фактор», немцам, чтобы покончить с Россией, будет необходим 1942-й, 1943-й и даже 1944-й год, ибо Германия полностью завязла в России.
К донесению был прикреплен листок со сведениями об источнике сообщения. Им являлся офицер высокого ранга, бывший начальник разведбюро Эстонской армии. После присоединения Эстонии к СССР перешел на службу в финскую армию. В то время он служил офицером связи финского Генштаба при командующем немецкой группы армий «Север». Интересно, что он всегда восхищался Германией, твердо верил в ее победу, которая могла бы, по его мнению, способствовать восстановлению независимости Прибалтийских государств.
Наши разведчики Зоя и Борис Рыбкины, добывшие этот документ в Стокгольме, конечно, совершили большое дело. Но анализ, имевшийся в нем, был в высшей степени субъективным. Давалась явно завышенная оценка нашим возможностям развить успешно начатое в декабре контрнаступление под Москвой.
Но вот что интересно: Сталин на совещании в Ставке почти слово в слово повторил то, что содержалось в этом разведсообщении, предложив Генштабу разработать мероприятия по широкому зимнему наступлению Красной Армии против немцев на всех фронтах.
В период битвы под Москвой оттачивалась индивидуальная подготовка двух наиболее результативных спецагентов НКВД — НКГБ в годы Великой Отечественной войны — А. Демьянова (Гейне) и Н. Кузнецова (Колониста). Оба уже имели за плечами большой опыт агентурной работы. Однако теперь следовало перенацелить их на активную боевую «разработку» немецких спецслужб, выпестовать из них нелегалов-боевиков. Демьянов и Кузнецов в силу своих биографических данных и по своим способностям могли быть эффективно использованы в разных ролях.
Почему Кузнецов стал именно нелегалом-боевиком, успешно действовавшим в тылу противника? Дело в том, что для работы в этом качестве он соответствовал гораздо больше, чем Демьянов. Демьянов был безусловным авторитетом в эмиграции и проходил по учетам немецких спецслужб под своим реальным именем, так как происходил из известного в стране и за границей рода казачьего атамана Головатова. Кузнецов же никогда не находился за границей и потому не мог быть подставлен противнику в качестве офицера немецкой армии на условиях длительного пребывания или прохождения службы в его разведорганах, поскольку сразу же любая проверка, если бы он зачислялся на постоянную должность в штаб немецких спецслужб или комендантских подразделений, предполагала его провал. Мы планировали его использовать и в московском подполье не как офицера вермахта, а как обрусевшего немца Шмидта.
