Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Едва ли можно полагать, что эти идеи, глубоко выстраданные чудом уцелевшим старым большевиком, не разделялись в той или иной степени многими другими представителями ленинской партийной гвардии.
Неустранимый конфликт между сталинской кликой и большинством ветеранов Октябрьской революции был связан и с разрушением в 30-е годы интернационалистской доктрины большевизма.
XXXVIII
Извращения марксизма и реставрация национально-государственной идеи
В статье «Сталинократия», ставившей задачу представить «моментальный снимок России» к началу 1936 года, Г. Федотов писал: «Революция в России умерла. Троцкий наделал много ошибок, но в одном он был прав. Он понял, что его личное падение было русским „термидором“. Режим, который сейчас установился в России, это уже не термидорианский режим. Это режим Бонапарта» [588]. Говоря о завершении «настоящей контрреволюции, проводимой сверху», Федотов называл эту контрреволюцию «бытовой и вместе с тем духовной, идеологической» [589].
Бытовая контрреволюция, по мнению Федотова, нашла выражение в запрещении абортов, утверждении культа семьи и нового морального кодекса, содержанием которого являются прежде всего порядок и строгое соблюдение предписанных государством обязанностей. Соответственно меняется и природа общности, с которой должен идентифицировать себя советский гражданин. Такой общностью становятся не рабочий класс или партия, а «нация, родина, отечество, которые объявлены священными» [590].
Действительно, с середины 30-х годов официальная пропаганда стала проповедовать «новую мораль», сущностью которой стало утверждение «строгости нравов» и жёсткое дисциплинирование людей, прежде всего молодёжи. Отмечая, что подобная мораль характерна для тоталитарных режимов, Троцкий писал, что «многие педагогические афоризмы и прописи последнего времени могли бы казаться списанными у Геббельса, если б сам он не списал их в значительной мере у сотрудников Сталина» [591].
Параллельно с этими процессами шла реставрация некоторых порядков и институтов царского режима. Одним из проявлений этого было восстановление упразднённых Октябрьской революцией казачьих войск, составлявших самостоятельную часть царской армии, наделённую особыми привилегиями. До революции казакам поручались самые жестокие карательные экспедиции, топившие в крови революционные выступления рабочих и крестьян. Во время гражданской войны белые армии Каледина, Краснова, Корнилова, Алексеева, Дутова состояли преимущественно из казаков (в эти годы, однако, существовало и «красное казачество», рекрутировавшееся из низших слоёв этой большой социальной группы).
20 апреля 1936 года было принято постановление ЦИК о снятии с казачества ограничений по службе в Красной Армии. Спустя несколько дней был издан приказ наркома обороны о комплектовании территориальных и кадровых казачьих дивизий. Одновременно с этим были восстановлены некоторые привилегии казачества, включая ношение казачьей формы. А. Орлов вспоминал, с каким изумлением участники одного из торжественных собраний в Кремле встретили присутствие в зале казачьих старшин в форме царских времён, с золотыми и серебряными аксельбантами [592].
Глубокий характер носила и духовно-идеологическая контрреволюция, связанная с принижением и извращением марксистской теории. Отмечая, что этот процесс вырос из присущего Сталину пренебрежительного отношения к марксизму и вообще к теории, Г. Федотов замечал: «Сталин и вся его группа никогда, быть может, не были настоящими марксистами… Если бы теории были столь важны для действия, то, конечно, им никогда бы не сидеть в Кремле; первое место принадлежало бы пророкам подполья: всем этим Троцким, Каменевым, Бухариным. В порядке теории любой профессор Коммунистической Академии забьёт Сталина. Но Сталин платит ему презрением и рад, что, может, наконец, открыто высказать это презрение» [593], [594].
Считая разрыв Сталина с марксизмом уже завершившимся процессом, Федотов задавался вопросом, почему в таком случае в Советском Союзе «на каждом шагу, изменяя марксизму и даже издеваясь над ним, ханжески бормочут старые формулы?» Причины этого Федотов видел в том, что всякая власть, а особенно деспотическая, тоталитарная, нуждается в идеологии, освящающей её господство. Однако для нынешних правителей России непосильна задача «создать заново идеологию, соответствующую новому строю… Марксизм для них вещь слишком мудрёная, в сущности почти неизвестная. Но открытая критика его представляется вредной, ибо она подрывала бы авторитет Ленина и партии, с именем которой неразрывно связана Октябрьская революция. Отрекаться от своей собственной революционной генеалогии — было бы безрассудно».
Вытравление революционной идеологии при сохранении внешне неприкосновенными её ключевых лозунгов не является уникальным случаем в истории. Аналоги этому процессу Федотов находил в развитии буржуазно-демократических режимов, сохранявших попранные ими лозунги революций, которым они были обязаны своим возникновением. «Французская республика 150 лет пишет на стенах: „Свобода, равенство, братство“, несмотря на очевидное противоречие двух последних лозунгов самым основам её существования» [595].
Догматизировав некоторые марксистские формулы, Сталин одновременно фальсифицировал марксизм, фактически отвергнув его основные принципы: социальное равенство, гуманизм и интернационализм.
Отмечая, что «издевательство над марксизмом сделалось прямо признаком хорошего тона в советской прессе», Федотов видел наиболее наглядное проявление этого процесса в открытом поругании эгалитарных тенденций социализма, получивших кличку «уравниловки». Отвергая «пафос справедливости, понятой как равенство», сталинизм «глумится над „уравниловкой“, выделяет собственную аристократию, строит общество явно иерархическое» [596].
Что же касается идеологии гуманизма, то она после шельмования самого этого понятия в официальной печати начала 30-х годов, была внешне восстановлена в своих правах. Бухарин и другие теоретики, отстаивавшие гуманистические принципы, пытались найти опору в некоторых фрагментах из речей Сталина, получивших широкий общественный резонанс. Так, в выступлении 4 мая 1935 года на выпуске слушателей военных академий Сталин призвал «прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему общему делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры. Надо понять, что при наших нынешних условиях кадры решают всё» [597].
На первый взгляд, эти положения носили гуманистический характер. В качестве таковых они и преподносились советскому народу и зарубежному общественному мнению. Однако, трезво анализируя их, нетрудно заметить: гуманистическими они могут быть названы с весьма существенными оговорками. Во-первых, Сталин рассматривал людей не как самоцель, высшую ценность, а всего лишь как «капитал», функциональное средство и инструмент «дела». Во-вторых, понятие «люди» отождествлялось с понятием «кадры», в свою очередь вплотную сближающимся с понятием номенклатуры. Впрочем, призыв к «заботе» об этой категории «людей» не помешал Сталину спустя небольшое время обрушить удар прежде всего именно на «кадры», без которых, как он уверял, «мы будем хромать на обе ноги».
Действительное соотношение между сталинизмом и гуманизмом лучше всего улавливали те старые большевики, которые в марксизме более всего ценили его гуманистическую сущность. С горечью убеждаясь в очевидной дегуманизации советского общества, некоторые из них усматривали в этом процессе жестокую, но неизбежную закономерность, приходили к ущербной идее о том, что нынешнее поколение должно быть принесено в жертву будущему. A. M. Коллонтай, после 1922 года отказавшаяся от участия в каких-либо оппозициях, говорила в доверительной беседе с американской левой журналисткой А. Л. Стронг: «Для меня человеческая душа — это самое главное в мире. Но мы не сможем обратиться к ней ещё лет пятьдесят. Нынешнее поколение создает механизм для будущего, у них нет времени думать о высших идеалах. Тем из нас, кто мечтает о братстве, справедливости и человеческом счастье, нужно вовремя уйти со сцены, чтобы нас не столкнули с неё силой… В этом суть трагедии наших лидеров — от Троцкого до Бухарина» [598].
