Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Восстановление рынка Троцкий характеризовал как показатель того, что суеверие административного плана и иллюзия административной цены потерпели окончательное крушение. Упразднение карточной системы и унификацию цен он рассматривал как установление своего рода неонэпа, призванное смягчить накопившиеся глубокие противоречия советской экономики. «Экономические отношения трудящихся города и деревни к государству и друг к другу переводятся на денежный язык. Рубль оказывается орудием воздействия населения на хозяйственные планы, начиная с количества и качества предметов потребления. Никакими другими путями нельзя рационализировать советское хозяйство… Вытеснение карточки рублём есть лишь отказ от фикций и открытое признание необходимости создавать предпосылки для социализма посредством возвращения к буржуазным методам распределения» [24].
Троцкий отмечал, что новый курс Сталина имел целью и некоторое облегчение положения колхозного крестьянства ради повышения производительности его труда. «Главная цель возвращения к рынку и к устойчивой денежной системе (последняя пока ещё в проекте),— писал он,— состоит в том, чтобы непосредственно заинтересовать колхозников в результатах их собственного труда и тем устранить наиболее отрицательные последствия принудительной коллективизации» [25].
Отмена карточной системы представляла известный шаг на пути поворота от чисто административных методов руководства экономикой к экономическим методам. Ради создания колхозникам хотя бы ограниченных стимулов в результатах собственного труда бюрократия ещё в 1932 году пошла на частичное восстановление рыночных отношений, разрешив колхозам, колхозникам и единоличникам реализовывать излишки своей продукции на колхозном рынке, где цены определялись спросом и предложением. Эта мера, как подчёркивал Троцкий, явилась фактическим признанием несвоевременности ликвидации нэпа, но признанием эмпирическим, частичным, непродуманным и противоречивым. «Упразднив рынок и восстановив азиатские базары, бюрократия создала, в довершение всего, условия самой варварской пляски цен, следовательно, подвела мину и под план и под коммерческий расчёт». Восстановление базаров в условиях замены взаимовыгодных рыночных взаимоотношений между государством и колхозами натуральным налогом дало импульс развитию спекулятивных тенденций и усилению социального расслоения. «Базарная торговля даже со стороны колхоза, как целого,— писал Троцкий,— является спекуляцией на нужде ближайшего города в предметах продовольствия и, по последствиям своим, ведёт к социальной дифференциации, т. е. к обогащению меньшинства более счастливо расположенных колхозов. Но главное место в торговле (на базарах.— В. Р.) занимают не колхозы, а отдельные колхозники, наряду с единоличниками. Торговля колхозников, продающих свои избытки по спекулятивным ценам, ведёт к дифференциации внутри колхозов. Так базар развивает в „социалистической“ деревне центробежные силы» [26].
Ещё одной отдушиной для колхозников стало поощрение личных подсобных хозяйств, содержания в них коров, свиней, коз и домашней птицы. В обмен на эти уступки со стороны государства, как констатировал Троцкий, «крестьянин соглашается мирно, хотя пока и без большого усердия, работать в колхозах, которые дают ему возможность выполнить свои обязательства по отношению к государству и получить кое-что в собственное распоряжение» [27]. Стабилизации положения в деревне способствовала и ликвидация ноябрьским пленумом 1934 года введённых в начале 1933 года политотделов при МТС, которые Троцкий называл «сверхпартийными и сверхсоветскими милитаризованными аппаратами для жестокого контроля над колхозами».
Все эти меры способствовали росту благосостояния сельского населения (хотя этот рост шёл с очень низкой исходной отметки). По данным бюджетов колхозников, потребление основных продуктов питания в среднем на душу населения увеличилось за вторую пятилетку более чем в два раза.
Однако уступки колхозному крестьянству простирались до определённой грани, за которой Сталин сознательно тормозил рост его благосостояния. На совещании в ЦК по вопросам коллективизации (июль 1934 года) он цинично заявил по поводу предложения о создании в колхозах подсобных промыслов, перерабатывающих предприятий и т. д.: «Откуда же вы рабочих получите в городах… если у колхозов дела пойдут лучше… Если колхознику дать вполне достаточную обеспеченность, то он никуда на завод не пойдёт, а вот на подземельные работы их и на аркане не затащишь» [28]. Иными словами, Сталин недвусмысленно провозгласил, что необходимо поддерживать заведомо более низкий уровень жизни колхозного крестьянства, чем рабочих,— дабы «экономическим способом» побуждать колхозников идти на самые тяжёлые и непривлекательные работы в промышленности.
Ещё более жёсткую политику Сталин проводил по отношению к единоличникам, составлявшим к началу второй пятилетки более трети сельского населения. На том же совещании в ЦК он потребовал «создать такое положение, при котором индивидуалу в смысле усадебного личного хозяйства жилось бы хуже, чтобы он имел меньше возможностей, чем колхозники… Надо усилить налоговый пресс» [29].
Эта установка была реализована осенью 1934 года, когда были повышены ставки сельхозналога для единоличных хозяйств. Кроме того, для них был введён единовременный налог и увеличены нормы обязательных поставок продукции государству. В 1935 году средняя сумма налога с единоличного хозяйства составила 191 руб. против 35,6 руб. в 1933 году. Для тех же единоличников, которые подпадали под индивидуальное обложение, средняя сумма налога составила 1312 руб.
Налоговый нажим сделал своё дело. В 1937 году колхозы охватили 93 % крестьянских хозяйств.
Ещё один классовый маневр Сталина был связан с известным облегчением положения «раскулаченных» или «спецпоселенцев». Как указывалось в записке Ягоды Сталину, к январю 1932 года в спецпоселениях было расселено около 1,4 млн. человек [30]. Весной 1935 года 640 тысяч спецпоселенцев трудились в промышленности (в основном лесной и добывающей), а 445 тысяч — в т. н. неуставных сельскохозяйственных артелях, отличавшихся от колхозов тем, что во главе их стоял комендант. С 1932 года началось снятие ограничений и предоставление гражданских прав отдельным категориям спецпоселенцев. 27 мая 1934 года было принято постановление ЦИК, восстанавливающее спецпоселенцев в гражданских правах. Однако спустя несколько месяцев Сталин одобрил предложение Ягоды добавить в это постановление положение о том, что данная мера не даёт спецпоселенцам права на выезд из мест вселения [31].
В сентябре 1938 года неуставные артели были переведены на общий устав сельхозартелей (колхозов). К началу 1941 года в местах бывших спецпоселений 930,2 тыс. чел. работали в условиях, близких к общим в стране.
Политически ослабленная репрессиями предшествующих лет и получившая некоторые уступки рыночного характера, советская деревня к середине 30-х годов оказалась «умиротворённой». Однако ограниченный характер этих уступок обусловил сохранение низкой производительности труда в колхозном производстве, по-прежнему скованном административными ограничениями и мелочной опекой со стороны партийных и государственных органов.
Глубокими противоречиями характеризовалось и положение рабочего класса, особенно его новых, неквалифицированных слоёв, на которых, как и раньше, падало социальное бремя форсированной индустриализации.
После отмены карточной системы государственные пайковые цены на все виды товаров были повышены в несколько раз. Хотя это повышение цен было частично компенсировано повышением зарплаты, а цены в свободной торговле стали ниже прежних коммерческих цен, приобретение товаров оставалось труднодоступным для основной массы рабочих. «Отмена продовольственных карточек,— констатировал Троцкий,— прямо и непосредственно бьёт по рабочим, особенно по их низшим, крайне плохо оплачиваемым слоям, т. е. по огромному большинству» [32].
Рост цен в сочетании с принудительным распределением государственных займов (займы, размещаемые среди населения, увеличились с 1 млрд. руб. в 1927 году до 17 млрд. руб. в середине 30-х годов) позволил сократить бумажно-денежную эмиссию и уменьшить находящуюся в обороте денежную массу. Эти меры, обеспечившие известную стабилизацию финансовой системы, однако, не приостановили инфляционные процессы. Государственные розничные цены продолжали расти более высокими темпами, чем рост средней заработной платы.
