Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху - Калдор Мэри (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
В-третьих, очень трудно разобрать, была ли гибель гражданских лиц побочным эффектом военных действий, результатом умышленного насилия (политического или криминального) или результатом косвенных следствий войны — тягот, лишений и болезней. Одной из проблем с теми количественными данными, на которые я опиралась для проведения своих собственных вычислений, было то, что я использовала цифры, относившиеся ко всем указанным причинам смерти, в то время как мой собственный тезис касался собственно изменившейся модели ведения военных действий (от столкновения противников в бою к прямому насилию против гражданского населения). В Докладе о безопасности человека говорится, что в современных войнах снизилась смертность от косвенных следствий войны. Это происходит потому, что часто войны являются низкоуровневыми и имеют в высшей степени локализованный характер, а также вследствие того, что процесс общего улучшения здравоохранения и иммунизации не прекращается и во время войн. Главный метод вычисления этих косвенных следствий — это вычисление избыточной смертности, превышающей ожидания на основе прежних трендов. ДБЧ, например, критикует доклад МКС (Международного комитета спасения) о потерях в войне в Демократической Республике Конго, по оценкам которого, в случае «если бы войны не было», умерших было бы на 5,4 миллиона человек меньше (согласно оценкам, более 90% умерло из-за усугубленных военными условиями болезней и недоедания). ДБЧ полагает, что оценка МКС основывалась на предположительном уровне младенческой смертности до конфликта и была заниженной и что в проведенных МКС опросах существует уклон в сторону районов с малочисленным населением и большим количеством жертв, а поэтому истинная цифра, вероятно, гораздо ниже.
Итак, что же можно сказать относительно данных о потерях? Во-первых, эти данные говорят об общем спаде смертности в результате войн. В числе прочей некорректной критики тезиса о новых войнах фигурирует мнение о том, что исследователи новых войн утверждают, будто зверства в новых войнах тяжелее зверств в войнах предшествующих периодов. Единственным утверждением, связанным с тезисом о новых войнах, является утверждение о том, что насилие в новых войнах — это в большинстве случаев не столкновение противников в бою, а насилие против гражданского населения. Было бы безумием утверждать, что насилие против гражданского населения хуже, чем зверства государственной машины в Новое время (наподобие холокоста или советских чисток). Во-вторых, произошло заметное сокращение боевых потерь. Если мы сравним не военные и гражданские потери, а боевые потери и общую смертность в результате войн, то можно будет утверждать, что это соотношение достигло уровня, соизмеримого с моим исходным утверждением23. В-третьих, потери среди военнослужащих регулярных сил составляют очень малую долю в общем количестве погибших в войнах, причиной чего является как уменьшение их участия в войнах, так и спад количества сражений.
И наконец, потрясает во всем этом споре тот факт, что у нас есть хорошая и точная статистика по смертности мужчин в казенной униформе, но при этом сведения о подавляющем большинстве пострадавших полностью неадекватны.
Вынужденное перемещение
Второе количественное утверждение, сделанное мной в первом издании этой книги, состояло в том, что масштабы вынужденного перемещения увеличиваются. Я пользовалась общими цифрами, предоставленными УВКБ ООН и американским обзором World Refugee Survey24, а также оценками количества перемещенных лиц на один конфликт в течение нескольких лет вплоть до 1992 года, сделанными Майроном Вайнером25.
Никто не спорит, что общая совокупная численность перемещенного населения увеличилась. Более того, согласно УВКБ ООН, в 2010 году цифры по принудительно перемещенным лицам достигли своей высшей отметки за 15 лет — 43,7 миллиона человек, включая 15,4 миллиона беженцев, около 27,5 миллиона внутренне перемещенных лиц и 837 500 человек, чьи заявления на предоставление убежища еще не были обработаны. Однако критики считают, что эти числа следует уточнить в двух отношениях. Во-первых, сильно усовершенствовался сбор данных, особенно что касается внутренне перемещенных лиц. В частности, основной источник данных по ВПЛ — Центр мониторинга внутренне перемещенных лиц Норвежского совета по делам беженцев, который собирает данные только с 1998 года151. До этого момента основным источником служили оценки УВКБ ООН по тем ВПЛ, которые входили в зону его ответственности, и это была гораздо более низкая цифра. Во-вторых, данные о беженцах и ВПЛ, как правило, имеют кумулятивный характер, поскольку многие так и не возвращаются на родину.
Тем не менее недавние конфликты, особенно в Ираке, Сомали и Пакистане, по-видимому, подтверждают сформулированный мной тезис, что принудительному перемещению отводится центральное место в совокупности методов новых войн. Например, в Ираке в разгар войны в 2006-2008 годах было перемещено около 4 миллионов человек, приблизительно половину которых составляли беженцы, а другую половину — внутренне перемещенные лица. Более того, можно полагать, что одна из причин более низких показателей смертности на войне состоит в том, что с помощью новых средств сообщения сейчас легче, чем прежде, сеять страх и панику, так чтобы больше людей покидало свои дома. Я дополнила пятую главу своими последними оценками роста числа беженцев и внутренне перемещенных лиц в странах, переживающих конфликт (при всех вышеупомянутых оговорках).
Эта дискуссия позволяет сделать заключение о необходимости повысить качество данных о перемещенных лицах, которые вполне могли бы стать более верным индикатором проблем с безопасностью человека, чем некоторые другие количественные показатели, используемые в настоящее время.
Спор о Клаузевице
Заключительная группа критических высказываний против тезиса «новых войн» имеет отношение к утверждению о том, что новые войны — это войны постклаузевицевские27. Я уже разобрала этот вопрос в одной более пространной статье, где делаю заключение, что новые войны действительно являются постклаузевицевскими, однако же не на тех основаниях, какие обычно указываются в литературе о «новых войнах»28. Более того, этот вопрос приобрел большую важность, помогая мне продумывать и переформулировать следствия из тезиса о «новых войнах».
Основания, традиционно выдвигаемые для утверждения, что новые войны являются постклау-зевицевскими, имеют отношение к тройственной концепции войны, первенству политики и роли рассудка. И Джон Киган, и Мартин ван Кревельд предположили, что тройственная концепция войны, с ее трехсторонним различением государства, армии и народа, перестала быть релевантной 2 9.
Другие авторы предполагают, что война уже не является инструментом политики и, более того, что «развод войны с политикой» характерен как для доклаузевицевских, так и для постклаузевицевских войн30. Наряду с этими аргументами критики поставили под сомнение также и рациональность войны. Ван Кревельд, например, считает, что «нет ничего более нелепого, чем полагать, что именно из-за того, что люди располагают властью, они действуют как автоматы или вычислительные машины, лишенные страстей. На самом деле они поступают не рациональнее других смертных»з1.
По моему мнению, все эти аргументы довольно тривиальны и могут быть опровергнуты в зависимости от того, как интерпретируется Клаузевиц. Я согласна с Хью Стрэченом, что эта троица отсылает к «тенденциям» или мотивациям, а не к эмпирическим категориям32. Суть этого понятия, как я его понимаю, в том, чтобы объяснить, как сложная социальная организация, составленная из многих разных индивидов, имеющих много разных мотиваций, может стать, говоря его словами, «персонализированным государством» — «стороной» или партией в войне. Война, говорит Клаузевиц,
не только бывает настоящим хамелеоном, так как она в каждом конкретном случае несколько изменяет свою природу, но также и в своих общих формах по отношению к господствующим в ней тенденциям она представляет собой странную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, ненависти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, что делает ее свободной душевной деятельностью; из подчиненности ее в качестве орудия
