Наука Управлять Людьми. Изложение Для Каждого - Мухин Юрий Игнатьевич (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Кстати, и во время монголо-татарского рабства на Руси были места, куда ордынцы не добрались из-за глухих лесов и болот, например Новгород. Поэтому там мудрацкая демократия существовала очень долго. Когда город подвергался нападениям Литвы или Ордена, новгородцы приглашали для своей защиты опытного в боях князя Александра Невского. Но когда князь отбивал нападение врага, его почти сразу изгоняли из города. Мудракам — новгородцам не нравился крутой нрав Александра, заставлявшего жителей тратить излишние по их мнению силы на оборону города. Тем не менее и старые, и новые наши историки-мудраки всегда говорят о Новгороде как образце народной демократии.
Постоянная угроза смерти или рабства изменила представления русских о демократии. Стала подвергаться сомнению логика мудраков, которая выражалась следующим образом: «Если народ — это я, то служить я должен сам себе, то есть своей чести и своей славе. И если во имя своей чести мне надо умереть, я умру, так как этим прославлю себя, а в себе свой народ. Но если мне предстоит погибнуть, но ни чести, ни славы моя гибель мне не принесет, то вместе со мной умрет мой народ. Это бессмысленно. Лучше сдаться на милость победителя, тогда я спасу себя и в себе народ. Идти в бой и на смерть, в том числе, и на такую смерть, которая не принесет ни чести, ни славы, меня заставляет государство и его глава — царь, князь. Чем больше я буду рабом государства, тем больше я буду подвергать себя лишениям и смертельному риску. А чем более я буду свободен от государства, тем больше буду служить себе и в себе народу, следовательно, тем больше я демократ!»
Но для русича сдача в плен почти без вариантов означала либо смерть, либо рабство. Это продолжалось столетиями, то есть было время все обдумать. И постепенно образ мыслей русских стал меняться и стал примерно таким: «А народ ли я, один человек? А может быть, народ — это все живущие в моей стране, в том числе и дети, в том числе и еще не родившиеся дети моих детей? Тогда я не народ, я только частица народа. И если я хочу быть демократом, то мне нужно служить не себе, а всему народу. При этом, если я испытываю лишения, то это еще не значит, что народ испытывает их, мои лишения могут обернуться отсутствием лишений у моих детей. Если я умираю, защищая свою страну, то вместе со мной умирает только очень малая частица народа, а народ будет жить, так как я спас его своей смертью. И не важно, умер ли я на глазах восхищенных моим героизмом или незаметно, в мучениях скончался от болезней в осажденной крепости. Враг, стоящий под ее стенами, не пройдет в глубь моей страны, не будет убивать мой народ. Но если я сдамся, то враг, не сдерживаемый мною, пойдет убивать мой народ дальше».
Вот свидетельство ливонского летописца Рюссова: «Русские в крепости являются сильными боевыми людьми. Происходит это от следующих причин. Во-первых, русские — работящий народ: русский в случае надобности неутомим во всякой опасной и тяжелой работе, днем и ночью, и молится Богу о том, чтобы праведно умереть за своего государя. Во-вторых, русский с юности привык поститься и обходиться скудной пищей; если только у него есть вода, мука, соль и водка, то он долго может прожить ими, а немец не может. В-третьих, если русские добровольно сдадут крепость, как бы ничтожна она ни была, то не смеют показаться в своей земле, так как их умерщвляют с позором; в чужих же землях они не могут, да и не хотят оставаться. Поэтому они держатся в крепости до последнего человека, скорее согласятся погибнуть до единого, чем идти под конвоем в чужую землю. Немцу же решительно все равно где бы ни жить, была бы только возможность вдоволь наедаться и напиваться. В-четвертых, у русских считалось не только позором, но смертным грехом сдать крепость».
Да, жестокое монголо-татарское иго научило русских думать так: «Если я демократ, то я должен быть рабом своего народа и отдать ему все. На службу народу нас организует государство и его глава — царь. Следовательно, я должен быть не наемником, а рабом, добросовестным рабом государства и царя. Только став рабом народа, я освобожу народ от любого гнета, и он будет свободным. Но мудраки считают народом только себя лично и хотят быть, как на Западе, свободными от службы и ему (народу), и государству. Чем их больше, тем больше тягот и по защите народа, и по защите их, мудраков, падает на меня, на раба народа. Это несправедливо. И если царь действительно служит народу, как и я, то он должен либо заставить мудраков служить народу, как это делаю я, либо уничтожить, чтобы другим было неповадно становиться мудраками и перекладывать на меня, раба народа, все трудности и опасности службы».
Таким образом, трехсотлетнее монголо-татарское иго привело к тому, что все больше и больше россиян по своему мировоззрению становились истинными демократами — рабами своего народа и своего государства.
Между прочим, подобный образ мыслей был не понятен не только на Западе, но и большинству наших историков. Сложилось устойчивое мнение, что Россия — страна рабов (и это правильно), но мало кто понимал, чьи это рабы, кому они служат. Считалось, что русский не может жить без плети. При этом историки и исследователи обходили вниманием то, что за пятьсот лет после рабства русские не склонили головы ни перед кем, ни один захватчик не смог поставить их на колени, в то время как почти все западные страны по паре раз в столетие были в роли побежденных. Причем Русь была свободной даже тогда, когда численность ее населения была вдвое меньше, чем численность любого их западного государства-соседа.
Что касается плети, то на Западе не понимали, кому она предназначается, не понимали, что раб-россиянин, раб своего народа, меньше всего боится этой плети, так как она в идее своей не ему предназначалась. Правда, доставалось этой плетью и преданным рабам, но лишь тогда, когда в руки ее брали холуи-мудраки, желающие показать свою мудрость и преданность царю. Такое бывало, и от этого ненависть россиян-рабов к мудракам возрастала еще больше.
Сейчас наши мудраки-демократы, ненавидящие Ивана Грозного, указывают, что в его царствование были казнены от 4 до 5 тысяч князей, бояр и прочей тогдашней интеллигенции. Но ведь Иван Грозный давно умер и, чтобы правильно оценить личность Грозного, надо выяснить, как относились к нему его современники. Иван Грозный вел очень неудачные войны с польским королем Стефаном Баторием, в рядах последнего дрался наблюдательный немец Гейденштейн. Впоследствии он писал о Грозном: «Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки. Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране крепостей, а перебежчиков вообще очень мало. Много, напротив, нашлось во время этой войны таких, которые предпочли верность князю, даже с опасностью для себя, величайшим наградам».
Иван Грозный так и остался для мудраков кровопийцей, а в сказаниях народа — очень добрым царем. Историк Ключевский, исходя из этого примера, делает такой вывод: вот, дескать, русский народ — очень незлобивый народ. Но это не так. Русские в своей ярости жестоки и злы. Но у раба-русского не может не вызвать добрых чувств раб-царь, царь — раб своего народа.
Идею о том, что русские — рабы своего царя, своего государства, не могут понять наши мудраки. Упорство русских при защите своего Отечества они объясняют боязнью царя или государства. Это и понятно: ведь мудрак все мерит на свой аршин, царя и государства страшно боится, так как не хочет им служить. Мудрак обычно говорил: «Россияне потому так упорно защищались, что иначе царь их убил бы!», — не задумываясь, что человеку в принципе все равно, кто его убьет, враг или свой царь. Но в России царю как таковому не служили — служили Отечеству.
