Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Далее пошел Мабли. Извращая истинное отношение свободы и равенства, он последнее признавал коренным свойством человека, а в свободе видел только средство для охранения равенства. Природа, по его учению, прежде всего предназначила людей к тому, чтобы быть равными между собою. Доказательство Мабли видел в том, что для человека необходимо общежитие, а между тем, вступая в общество, он должен жертвовать своею свободою, тогда как равенство он может сохранять постоянно, и только в равенстве он может обрести внутреннее и внешнее согласие и счастие, между тем как неравенство, извращая естественные чувства человека, возбуждает в нем пагубные для него потребности и пороки. Тем, которые утверждали, что неравенство лежит в самой природе вещей, ибо люди рождаются с различными наклонностями, силами и способностями, Мабли возражал, что мы об истинной природе человека не должны судить по настоящему его состоянию. Различие способностей происходит главным образом от искусственного воспитания; при одинаковом же воспитании у всех были бы почти одинаковые таланты, а тот, кто возвышался бы над другими, находил бы себе вознаграждение в большем почете. Различие сил точно так же не может вести к неравенству, ибо силы одного далеко перевешиваются соединенными силами других. Что же касается до наклонностей, то их различие ведет лишь к теснейшему сближению между людьми, заставляя их искать помощи других. Самое установление правительств, пока они основаны на выборном начале, не может водворить постоянного неравенства между людьми, ибо каждый гражданин, при таком устройстве, имеет одинаковые права с другими, одинаково остается участником верховной власти и в свою очередь может занимать все общественные должности. Одна только собственность неизбежно ведет к неравенству; но было ли установление собственности необходимо для общежития? Мабли полагает, что нет. В первобытные времена могло существовать и действительно существовало общение имуществ, что же мешало ему сохраниться и позднее? Утверждают, что такого рода устройством отнимается побуждение к труду; но опять же не следует приписывать неиспорченному человеку тех чувств, которые развиваются только в развращенных обществах. Более трудолюбивые могут награждаться почетом. К сожалению, говорит Мабли, вместо того чтобы прибегнуть к этому средству, люди, негодуя на ленивых, положили правилом, что каждый должен жить плодами своего труда. Этот безрассудный шаг повлек за собою и другие. Как скоро установлена была собственность, так неравенство неудержимо распространилось на все общественные отношения.
Однако и Мабли, подобно Руссо, понимал невозможность осуществления своего идеала. Поэтому он предлагал только паллиативные меры. Законодатель должен стараться уменьшать, по возможности, потребности людей и более или менее уравнивать состояния посредством регламентации, охватывающей всю частную жизнь граждан. Эта цель достигается строгими законами о роскоши, ограничением наследства, стеснением торговли, наконец, аграрными законами, определяющими дозволенный каждому размер собственности. Мабли понимал вместе с тем, что материальное равенство немыслимо без равенства умственного и нравственного. Поэтому он требовал, чтобы воспитание было общее и равное для всех. Он требовал и установления общественной религии, с которою законодатель должен соглашать философию. Нетерпимость, по его учению, должна составлять основное правило законодательства; терпимость же, равно как и право собственности, является не более как уступкою извращенному человечеству.
При таком гражданском порядке, очевидно, о свободе не может быть речи. Отсюда оставался только один шаг до полного общения имуществ. Если философы XVIII столетия, жившие среди веками установленных учреждений, считали невозможным возвращение к первобытному состоянию, то людям, прожившим Французскую революцию, такого рода затруднения должны были казаться ничтожными. Почему, в самом деле, не разрушить разом все существующее экономическое здание, также как был разрушен старый политический быт? Если равенство состояний представляется идеалом человеческого общежития, то почему же не осуществить его на земле даже в настоящее время? Такова именно была цель заговора Бабёфа, которым ознаменовался последний период движения 1789 г.
Заговорщики исходили от того положения, что природа дала каждому человеку одинаковое право на вкушение всех жизненных благ. Отсюда требование равенства. Но для того чтобы равенство не осталось пустым словом, недостаточно одной равноправности, надобно уничтожить всякие преимущества одного человека перед другим. Поэтому не только материальные средства должны быть у всех равны, что достигается общением имуществ, но и умственный уровень должен быть одинаковый у всех.
Иначе дух неравенства неизбежно поведет к разложению общества, с этою целью все должны получить одинаковое воспитание, ограничивающееся самым необходимым. Читать, писать и считать, знать немного истории и законы отечества, вот все, что нужно гражданину. Все остальное есть роскошь, которая ведет к развитию искусственных потребностей и к искажению естественных свойств человека. Свобода мысли, разумеется, не допускается; все бесполезные занятия изгоняются из государства. Человеческие потребности сводятся к наименьшей мере. Сообразно с этим промышленность ограничивается земледелием и немногими ремеслами. Работа становится обязательною. Одним словом, установляется общая, принудительная мерка, приноровленная к незатейливым потребностям массы, и все, что возвышается над этим уровнем, отсекается как зло.
Более последовательного проведения начала равенства невозможно представить. Но в результате оказывается, что для этого необходимо совершенное подавление свободы. Противоречие между этими двумя началами обнаруживается в полном свете. И точно, если равенство формальное или равенство прав составляет логическое последствие одинаковой для всех свободы, то равенство материальное является прямым отрицанием свободы. Последняя состоит в возможности располагать по собственному усмотрению своими силами и средствами. Но так как силы и средства у людей неравны, то и плоды человеческой деятельности будут разные. Сильный приобретает более, нежели слабый, умный более, нежели глупый, трудолюбивый более, нежели ленивый; а если у них есть дети, и мы не захотим насиловать естественные человеческие чувства, то они и детям передадут неравное достояние.
Невозможно ссылаться, как делает Мабли, на то, что мы по развращенному человеку не должны судить о том, чем он был, когда он вышел из рук природы. Конечно, если мы умственно откинем все жизненное разнообразие и путем отвлечения будем восходить к состоянию полного безразличия, то мы получим наконец иного человека, нежели тот, которого мы знаем; но это будет не более как пустая единица, которая потому только равна другой, что у нее нет никакого содержания. Как же скоро эта единица начинает жить и наполняется содержанием, так неизбежно проявляется неравенство, и тогда приходится принимать искусственные меры, чтобы его устранить. Мабли, не надеясь осуществить свой идеал, предлагает паллиативные меры; Бабёф последовательно проводит свое начало до конца; но оба сходятся в одном, именно в том, чтр материальное равенство немыслимо, если предоставить человеку свободу. Чтобы осуществить материальное равенство, надобно не только уравнять имущества, ограничивши право человека распоряжаться приобретенным или даже отнявши у него всякую собственность и превративши его работу в обязательный урок, но необходимо подавить в человеке всякие возвышающиеся над общим уровнем потребности и стремления; надобно, посредством воспитания, влить его, как мягкий воск, в общую форму, в которой бы могло вмещаться самое обыкновенное содержание и таким образом сделать его неспособным подняться над толпою. Греки этот способ действия изобразили в замысловатом мифе о разбойнике Прокрусте, который свои жертвы клал на железную кровать, и затем у одних обрезывал слишком длинные оконечности, а других насильственно вытягивал до указанной мерки. Но греки за такое изобретение осуждали Прокруста на вечные страдания в Тартаре; социалисты же нового времени выставляют эту адскую пытку идеалом человеческого общежития.
