Здравый смысл. О происхождении и назначении правительственной власти, с краткими замечаниями по пово - Пейн Томас
Я призываю самых горячих защитников политики примирения показать хотя бы одно преимущество, какое континент может получить от связи с Великобританией. Я повторяю этот вызов; таких преимуществ нет. Хлеб наш найдет свой сбыт на любом европейском рынке, а за привозные товары нужно платить, где бы мы их ни покупали.
Неудобства же и убытки, какие мы терпим от этой связи, неисчислимы; и долг наш перед всем человечеством, как и перед самими собой, велит нам расторгнуть союз: ибо всякое подчинение Великобритании или зависимость от нее грозят непосредственно втянуть наш континент в европейские войны и распри, и ссорят нас с нациями, которые иначе искали бы нашей дружбы и на которых у нас нет ни зла, ни жалоб. Поскольку Европа является нашим рынком, нам не следует вступать в предпочтительную связь с какой-либо ее частью. Истинный интерес Америки — избегать европейских раздоров, но этого она никогда не сможет сделать, пока, в силу своей зависимости от Британии, она служит довеском на весах британской политики.
Европа слишком густо засажена королевствами, чтобы долго жить в мире, и всякий раз, когда между Англией и любой иностранной державой возникает война, торговля Америки гибнет по причине ее связи с Британией. Очередная война может обернуться не так, как последняя, и тогда нынешние адвокаты примирения будут ратовать за отделение, так как нейтралитет в этом случае послужит более надежным конвоем, чем военный корабль. Все, что есть верного и разумного, молит об отделении. Кровь убитых, рыдающий голос природы вопиют: "Пора расстаться". Даже то расстояние, на какое Всемогущий удалил Англию от Америки, есть сильное и естественное доказательство того, что власть одной над другой никогда не была Божиим умыслом. И время, в которое был открыт континент, и обстоятельства его заселения, подкрепляют вес нашего довода. Реформации предшествовало открытие Америки: словно Всемогущий милостиво вознамерился открыть убежище гонимым грядущих времен, когда дома у них не станет ни друзей, ни безопасности.
Власть Великобритании над этим континентом — это форма правления, которая рано или поздно должна иметь конец. И, заглядывая в будущее, проницательный ум не найдет для себя радости, ибо он питает тягостное и твердое убеждение, что то, что он называет "существующей конституцией", есть всего лишь временное [состояние]. Как родителей нас не может радовать мысль о том, что это правление недостаточно долговечно и не способно обеспечить чего бы то ни было из того, что мы хотим завещать потомству. Простое рассуждение убеждает нас, что раз мы вводим в долги будущее поколение, то мы обязаны и трудиться для него, иначе наше отношение к нему подло и жалко. Чтобы найти верный путь к выполнению своего долга, нам следует взять на себя заботу о наших детях и укрепить свое положение на несколько лет вперед. С этой возвышенной позиции нам откроется перспектива, которую скрывают от нашего взора некоторые имеющиеся страхи и предрассудки.
Хотя мне бы хотелось избежать лишних оскорблений, однако я склонен полагать, что всех сторонников доктрины примирения можно распределить по следующим категориям:
Заинтересованные лица, которым нельзя доверять, слабые, которые не могут видеть, предубежденные, которые не хотят видеть, и особый род умеренных людей, думающих о Европе лучше, нежели она этого заслуживает; эта последняя категория людей в результате своего необоснованного суждения станет причиной больших бедствий для континента, чем первые три.
Многие имеют счастье жить далеко от места сегодняшних невзгод; зло еще не настолько близко к их порогу, чтобы почувствовать, насколько непрочно обладание собственностью в Америке. Но вообразим на несколько мгновений, что мы в Бостоне; это место страданий и скорби образумит нас и научит раз и навсегда порвать с державой, которой мы не можем доверять. Жители этого несчастного города, лишь несколько месяцев тому назад пребывавшие в спокойствии и изобилии, теперь не имеют другого выбора, как сидеть по домам и умирать с голоду или идти просить милостыню. Попадая под огонь своих друзей, если они остаются в городе, и подвергаясь грабежу солдатни, если они его покидают, в их нынешнем положении эти люди суть пленники без надежды на избавление, а при генеральном штурме, предпринятом для их освобождения, на них обрушилась бы ярость обеих армий.
Люди пассивные сносят обиды Великобритании и, все еще уповая на лучшее, способны взывать — приди, приди, мы вновь будем друзьями, несмотря ни на что. Но вникните в страсти и чувства человечества; проверьте доктрину примирения на пробном камне природы и тогда скажите мне, сможете ли вы после этого любить, почитать и верно служить державе, пришедшей с огнем и мечом в вашу страну? Если вы не способны на все это, тогда вы только обманываете себя и своей медлительностью несете гибель потомству. В будущем ваша связь с Британией, которую вы не можете ни любить, ни уважать, окажется вынужденной и противоестественной; созданная лишь ради текущих выгод, она в скором времени выльется в повторное бедствие, более ужасное, чем первое. Но если вы скажете, что все же способны забыть обиды, тогда я спрашиваю — сожжен ли ваш дом? Уничтожено ли на ваших глазах ваше достояние? Лишены ли ваша жена и дети хлеба и угла, чтобы преклонить голову? Потеряли ли вы родственника или ребенка, остались ли вы сами одиноко доживать свою разбитую жизнь? Если нет, то вы и не судья тем, кто перенес это. Но если да и вы все еще способны пожать руки убийцам, тогда вы недостойны носить имя мужа, отца, друга или возлюбленного, и какие бы у вас ни были чин или звание в жизни, в вас сердце труса и дух сикофанта.
Это вовсе не подстрекательство или преувеличение, но лишь оценка [происходящего], посредством тех чувств и привязанностей, которые оправданы самой природой и без коих мы были бы неспособны ни выполнять свой гражданский долг, ни наслаждаться радостями жизни. Я не стремлюсь рисовать ужасы для возбуждения мести, но хочу пробудить нас от пагубной и малодушной спячки, с тем чтобы мы могли решительно добиваться твердо намеченной цели. Не под силу Британии или Европе завоевать Америку, если Америка сама не даст себя завоевать медлительностью и робостью. Нынешняя зима стоит целой эпохи, если ее правильно использовать, но если мы упустим это время или пренебрежем им, несчастье падет на весь континент; человек, по вине которого будет потеряно это столь драгоценное и полезное время, кто бы, кем бы и где бы он ни был, заслуживает любого наказания.
Предположение, что континент сможет долго оставаться в подчинении какой-либо внешней власти, противоречит рассудку, общему порядку вещей и всем примерам предшествующих веков. В Британии даже самые крайние оптимисты не думают этого. Даже величайшее напряжение человеческой мудрости не может в настоящее время придумать план, который бы мог без отделения обещать континенту хотя бы год безопасности. Примирение — это теперь обманчивая мечта. Сама природа определила теперь разрыв, и никакое искусство не может больше помочь, ибо, как мудро сказал Мильтон, "истинное примирение невозможно там, где столь глубоки раны смертельной ненависти".
Все бескровные способы достижения мира оказались бесплодными. Наши мольбы отвергались с презрением, и это убедило нас в том, что ничто так не льстит тщеславию королей, не потакает их упрямству, как повторные петиции, — мероприятие это, как ни одно другое, помогло установлению в Европе королевского абсолютизма. Свидетельство тому — Дания и Швеция. Поэтому, раз ничто кроме драки не поможет, ради Бога отделимся и окончательно помешаем грядущим поколениям резать друг другу горло, прикрываясь оскверненными и бессмысленными словами о сынах одной отчизны.
Сказать, что они никогда вновь не пойдут на это, — пустая фантазия; так мы полагали при отмене закона о гербовом сборе, однако год или два образумили нас; можно с таким же успехом предположить, что народы, однажды потерпевшие поражение, никогда не возобновят ссору.
Что касается дел управления, то не с силах Британии явить справедливость нашему континенту; дело это для власти, которая столь удалена от нас и столь плохо нас знает, скоро окажется слишком тяжким и сложным; ибо если она не может нас покорить, она не может и управлять нами. Постоянные поездки за три или четыре тысячи миль с докладом или петицией, ожидание по четыре или пять месяцев ответа, который в свою очередь потребует еще пяти-шести месяцев разъяснений, — все это через несколько лет будет выглядеть безрассудным ребячеством. Было время, когда такой порядок годился, но сейчас пора покончить с ним.
