В эпоху перемен. Мысли изреченные - Сидоренко Сергей Николаевич (чтение книг .txt) 📗
(1998)
«О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ». Россию часто укоряют в том, что у нас «закон что дышло», что русские люди привыкли жить не по законам, а «по понятиям». В этой связи многие продвинутые в западном направлении новые наши правители провозглашают намерение добиваться в России «диктатуры закона».
Однако, помимо всего прочего, на наше нежелание жить строго по законам существенно повлияло то обстоятельство, что мы на протяжении едва ли не всей нашей тысячелетней истории воспитывались как христианский народ. И потому всегда предпочитали, даже в советские годы, во времена гонений на христианскую веру, поступать не столько по закону, сколько по правде. Русский народ всегда, сознательно или неосознанно, следовал завету митрополита Иллариона, который еще в начале нашей истории противопоставил ветхозаветному Закону – Истину и Благодать Христову.
И дело не столько в неумении нашем жить по закону, сколько в упорном нежелании ограничиваться одним законом. Ведь всякая законодательная система в духовном смысле является наследницей ветхозаветного законничества, тогда как мы – народ новозаветный, христианский, понимающий или неосознанно ощущающий, что помимо законов и выше законов есть Благодать Правды Божьей. И потому, кроме законов, народ наш склонен судить еще и по совести, руководствуясь заложенным в нас Господом внутренним ощущением этой Правды.
Вместо мертвых и формальных законов, разграфивших на категории человеческие преступления перед обществом и перед другими людьми, в соответствии с которыми человек получает за свои преступления наказание в виде заключения под стражу на какое-то количество времени, мы предпочитаем судить по неким неопределенным «понятиям», ставя во главу угла ощущаемую нами степень преступности данного человека. Поэтому если мы чувствуем, что человек не совсем «пропащий», то вместо предписанной в законах «неотвратимости наказания» часто склонны по-христиански ему прощать. Особенно это касается тех случаев, когда «смягчающие обстоятельства» преступника нам известны.
В других же случаях очень часто, когда дело касается преступлений, за совершение которых законом предусмотрено сравнительно небольшое наказание, наши люди высказываются за всякого рода «драконовские меры», требуя «стрелять», «вешать» и т. п. Это происходит, опять же, потому, что они учитывают не только формальную сторону дела, но и степень нравственного падения преступника, губительные последствия этого преступления для всего народа, а также сопутствующую преступлению степень цинизма и надругательства над нашими устоями и святынями, на которых испокон веков держалась наша жизнь, то есть учитывая все то, что не может быть учтено формальной схемой. И они, по большому счету, правы, если принять во внимание хотя бы то, что все содеянное над нашим народом за последние два десятилетия делалось в основном в рамках существующих законов, не поспевающих за скоростью наших «преобразований» и неспособных охватить все многообразие явлений «переходного периода» (а иногда и намеренно сформулированных таким образом, чтобы «не замечать» многих преступлений, особо «близких сердцу» наших власть предержащих).
Конфликт между мертвым законом и той живой правдой, которая выше закона, нашел свое отражение в культовом советском фильме «Место встречи изменить нельзя». Авторы литературного произведения, по которому был поставлен этот фильм, люди западнического, либерального склада, ратовали в своем произведении за «диктатуру закона». Главный герой детективного романа, милиционер Шарапов, страстно убеждал своего оппонента в необходимости руководствоваться исключительно законом, не допуская отклонений и импровизаций. Однако жизненная правда, которую отстаивал его оппонент, капитан Жеглов, превратившийся благодаря обаянию и таланту Владимира Высоцкого, сыгравшего эту роль, из второстепенного персонажа романа в главного героя фильма, оказалась выше закона. Капитан Жеглов в своих действиях руководствовался в первую очередь не законом, а высшей справедливостью. Ведь как можно измерить мертвым законом беды и страдания нашего народа, пережитые за годы страшной войны, и степень циничности тех, кто наживался на этих бедах?! И именно эта позиция нашла сочувствие у подавляющего большинства наших телезрителей.
Кстати, возвращаясь к советскому времени, стоит заметить, что самым ненавистным тогда типом человека был бюрократ. А бюрократ – это тот, кто поступает строго по закону, но делает это формально, не учитывая высшей правды.
В отношении законов следует поступать так, как заповедовал поступать Христос по отношению к Закону Ветхому: «не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф 5, 17). Исполнить по духу, а не по букве, как фарисеи.
То, как следует относиться к законам, зависит еще и от состояния общества, от того, какие болезни этого общества следует лечить в первую очередь. Если общество (или отдельные люди) в нравственном отношении выше законов, по которым им предписано жить, то тогда оправдано свободное отношение к законам, как к своего рода ориентирам.
Но бывает наоборот. И в таком случае такому обществу (или отдельным людям) полезна «диктатура закона». Вспомним, как наши власть предержащие в конце ХХ века воспользовались нежеланием народа втискиваться в законы и стали попирать закон ради своей выгоды. Они охотно руководствовались принципом «что не запрещено – то разрешено», рассчитывая на то, что если «диктатуры закона» нет и нет опасности быть схваченным за руку – то, стало быть, можно и воровать.
А потому свободное отношение к законам оправдано лишь в одном случае: если законы отменены христианским отношением к делу… Отступление же от законов, без христианского отношения к проблеме, может обернуться торжеством зла и беззакония, ибо отказавшиеся от Христа начинают служить дьяволу.
Нечто подобное произошло с нами совсем недавно. Отменив советскую «диктатуру закона», однако не став христианами, мы на десятилетие погрузились в «диктатуру беззакония», выход из которой российские власти видят, к сожалению, в установлении новой «диктатуры закона», не более того…
(2008)
СТОЛЫПИНСКАЯ РЕФОРМА. Столыпин пытался создать из нашего человека трудолюбивого «русского американца», способного завалить нашу, и не только нашу, страну хлебом, маслом и прочими «продуктами народного потребления».
Однако «американец» – это далеко не лучшее из того, чем уже был русский человек и что можно, вообще, создать из русского православного человека.
Столыпин хотел реформировать тютчевские «бедные селения» – тот самый «край долготерпения» (и жертвенности, благодаря которой создавалось величие России), край, который «в рабском виде Царь Небесный исходил, благославляя». А русский народ, бывший единым целым и не искавший в мире ничего, кроме спасения души ради обретения Царства Небесного, Столыпин хотел превратить в сообщество индивидуумов, ищущих всегда своей выгоды и плодящих вокруг себя амбары и элеваторы, которые в Царстве Небесном без надобности.
Столыпин хотел сделать из русских буржуев, но высшее призвание русского человека – воплощать христианский идеал, а христианство – вера не буржуйская…
Что же касается наших «американцев», то при всех их похвальных качествах из них в трудные для страны времена гражданской войны как-то очень легко получались сепаратисты.
А накануне войны Великой Отечественной этих самых «американцев» пришлось, загоняя в колхозы, насильно заставлять служить общим интересам, потому что по своей воле они делать этого не хотели…
Вообще же, в православном государстве, каковым являлась и должна являться Россия, и хозяйственное устройство должно быть подчинено духовным, христианским целям, а не безумному желанию любой ценой заработать побольше денег.
Ясно, что в столыпинское время землепользование было неэффективным, сделавшись тормозом для развития сельского хозяйства. Причина была в том, что к этому времени ухудшилось духовное состояние русского человека, так что даже в среде крестьянства возникла некая критическая масса тех, у кого не было уже «интереса» должным образом трудиться над своим участком земли, вкладывать в него свои силы и средства, зная, что этот участок вскоре придется уступать другим землепользователям. (Хотя именно в этом один из главнейших рычагов общинного воспитания человека, формирующего его душу в православном, соборном направлении.)
