Оппозиция: выбор есть - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (смотреть онлайн бесплатно книга .TXT) 📗
Толкование фактов, данное Б.П.Курашвили в свете истмата, логично. Именно в самой логике у меня с ним расхождения. Мы как бы видим одну и ту же историю в разном свете. И сталинизм – жгучий, прокаленный предмет истории – позволяет яснее понять, в чем же различие разных подходов. Различие, из-за которого столько копий ломается в среде оппозиции, столько непонимания и даже вражды возникает. Покажу расхождение на ряде «точек».
Истмат, предполагая существование неких «правильных» этапов развития, формаций, законов и соответствий, незаметно загоняет историка в евроцентризм. Запад подсознательно воспринимается почти как условность, как воображаемая Атлантида, где сбылись законы истмата. Все остальное (Восток) – более или менее «неправильно» и даже вряд ли имеет самостоятельную, не соотнесенную с Западом ценность.
Читаем: «Рождение социализма в России было в известном смысле одним из исторических зигзагов… Причем, бывает, зигзаги органично включаются в исторический процесс, получают свое оправдание в его широком контексте. Советский социализм стал решающей силой коалиции, сокрушившей фашизм и тем предотвратившей мрачный перелом в развитии человеческой цивилизации. Таким оказался высший смысл советского социализма». Здесь советский проект видится не как шаг в траектории России-цивилизации, он – зигзаг относительно «линейки Запада», и его «оправдание», его «высший смысл» выводится не из судьбы России, а из полезности для Запада (спас его от фашизма).
Именно в «неправильности» революции в России видит автор корни сталинизма: «Главные корни уходят в фундаментальные особенности Октября и мирового развития в первой половине ХХ века. Социалистическая революция в капиталистически недостаточно развитой стране была отягощена первородным грехом волюнтаризма». С таким видением «корней» сталинизма я не могу согласиться – они гораздо глубже. Продуктом ближнего предреволюционного времени я бы назвал именно «ленинскую гвардию» – модернизаторов России, отщепившихся от ее цивилизационного «тела». «Европейски образованные», они были, по выражению Горького, «мужикоборцами», не знавшими крестьянской России, чуждыми ей и даже враждебными. Совершенно иное дело – Сталин и «почвенные» большевики. Они представляли собой особое и глубинное течение в большевизме, порожденное буквально всей историей России. В сталинизме дышит именно тысячелетняя история, с космическим чувством Евразии, с имперским инстинктом Чингис-хана, со шрамами от хазар и тевтонов, с интригами Смуты, с Иваном Грозным и Петром, с Кутузовым и Скобелевым.
Все это как будто сжалось в три десятилетия, но это ни в коем случае не продукт этих коротких лет. А как отбросить духовную семинарию? Я думаю, роль этой подготовки Сталина еще совершенно не оценена. Б.П.Курашвили вскользь отмечает наличие у Сталина апокалиптического чувства и связывает это с изучением Евангелия. Думаю, Евангелие лишь оформило это чувство, вытекающее из мессианского восприятия времени у крестьянства. Но еще более важно, по-моему, глубокое проникновение в Ветхий Завет, которое просвечивает в политической практике Сталина. Он как будто насквозь видел своих противников – все их маневры описаны в Пятикнижии.
Вот мой главный тезис. Россия была цивилизацией, сохранившей основные черты т.н. традиционного общества, которое пережило все бури нескольких волн модернизации. Сталинизм явился выразителем огромной внутренней энергии этого общества. Причина необычной силы и успехов Сталина как руководителя в том, что он глубоко понимал и чувствовал сущность и мощь традиционного общества России – и дал им возможность претвориться в жизнь. Вместо того, чтобы подавлять и искоренять их, как поступали западники и до, и после него.
Но этого мало. Цивилизации, «атакуемые Западом», нередко порождают мощные охранительные движения и великих людей. Назову хоть такие разные явления, как Инквизиция и иезуиты в Испании, Лев Толстой и анархизм в России. Иное дело люди, которые, воплощая чувство принимающей удар цивилизации, понимают, что сохранить себя она может только через прорыв. Только обнявшись с врагом, хотя бы и в рукопашной схватке – так, чтобы перетекла в тебя его сила. Это – смертельный риск и требует огромного напряжения сил. До недавнего времени история знала два успешных прорыва такого рода: революция Мэйдзи в Японии и сталинизм. (Китай – иное дело, он может «впускать» Запад большими порциями, он защищен людской и временной несоизмеримостью, его не переварить).
Японии было легче: почти целый век она «высасывала» Запад в мирных объятьях, а после войны – как «побежденный друг», союзник против России. Сталинизм – это проект ускоренной модернизации разрушенной страны в условиях милитаризации и войны. То, что этот проект в целом был выполнен, с точки зрения «нормальных» законов невероятно. Только соотнося условия, цель и результат, можно оценивать все частные свойства сталинизма.
Б.П.Курашвили выводит природу сталинизма («мобилизационный социализм») из жестких условий войны (подготовка – сама война – восстановление). Я же считаю, что это – лишь фон, внешние условия, в которых выявилась природа сталинизма. А природа эта задана – как задается набором генов вырастающий в конкретных внешних условиях организм – генетической матрицей российской цивилизации, которая сложилась к XV-XVI веку. Корни же еще глубже. Сталинизм порожден типом человека (и типом общества), который сформировался в Евразии за 2 тысячи лет, в том числе и всеми прошумевшими здесь войнами. Этот тип четко выявлен и описан уже Марко Поло в XIII веке («неторговый народ»).
Так по-разному видя природу, корни сталинизма, мы по-разному видим и его частные проявления. Б.П.Курашвили пишет о культе Сталина: «Культ первого руководителя – это средство управления. Да, „всего лишь“ средство управления, притом довольно сильное, а временами решающее». То есть, культ Сталина представлен как чисто инструментальное средство, как бы «сконструированное» хитрым Сталиным и «принятое» доверчивым народом из-за его низкого культурного уровня. На мой взгляд, это неверно.
Культ Сталина невозможно было ни сконструировать, ни навязать. Его можно было понять и использовать как драгоценную жертву – а можно было испоганить и прожрать. Сталин был в основном на высоте, но даже не это главное, речь о самом явлении. Культ был порождением глубокого религиозного чувства, которое всегда было присуще нашей цивилизации (что прямо не связано с конфессиями). Это чувство – один из цементов, соединявших людей в народ через создание авторитетов, символов. Обычно уже в виде предания (как в фигуре Петра Великого). Но в моменты особого напряжения, при ощущении войны это чувство «работало» в режиме реального времени в виде «культа командира» – и оно буквально создавало этого командира, обязывало его соответствовать. В культе Сталина, как и Жукова, невозможно различить причину и следствие – самого командира и его культ. Разве это – всего лишь средство управления? Это все равно, что считать средством управления религию.
Взрыв энергии традиционного общества, вызванный революцией, сталинизм направил в русло развития, модернизации, прорыва – а мог уйти в махновщину. Но этот взрыв не мог быть лишь благостным, надеяться на это – детские иллюзии. Фанатизм и репрессии, самоистязание общества – оборотная сторона медали. Б.П.Курашвили с большим тактом говорит об «инструментальной стороне» репрессий, об их неотвратимости в том коридоре, по которому пошел весь проект, но сожалеет, что при этом возникла «сталинщина» – чрезмерность репрессий. Но в этом деле меру установить невозможно. Трагедией, волны которой мы переживаем и будем переживать еще неоднократно, было само это явление в целом. Если джинн выпущен из бутылки, трудно назвать «позволительное» число сшибленных голов. Лучше бы нам сегодня не меру искать, а природу явлений выяснять.
Б.П.Курашвили пишет, что фоном репрессий был «элемент массового психоза, патологического психоза». Но это – просто негодование из гражданского общества. То, что для него патология, для общества религиозного есть «страстное состояние», особый тип экстаза. Это и было одним из актов сталинизма, и отказаться от него, назвав «сталинщиной», невозможно. Такие стадии мы наблюдаем во всех мощных религиозных движениях. Вот, близкое по времени и самое рациональное – протестантизм, который по сути был новой религией, давшей основу современной западной цивилизации. Экстаз на заре этой религии вылился в сожжение в Западной Европе одного миллиона «ведьм». Можно это назвать «протестантщиной» и осудить как искажение, деформацию, преступление?
