Руководящие идеи русской жизни - Тихомиров Лев Александрович (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
В какой же степени эта секта, ставящая своей задачей уничтожение Православия и Церкви Православной, достигает своей цели, и насколько она в этом отношении опасна? Собственно, со стороны численности штундо-баптистов статистика, которой мы располагаем, приводит к заключениям довольно неожиданным в сравнении с шумом, ссорами, скандалами, похвальбами и страхами, вот уже 50 лет сопровождающими деятельность этой секты. Штундо-баптисты где могут хвалятся необычайными успехами. Даже на последнем Петербургском съезде была получена телеграмма Клиффорда, который радуется успехам русских баптистов и свидетельствует, что «баптисты по всему миру обрадованы деятельностью русских братьев». Тем не менее, во время всеобщей переписи 1897 года статистика зарегистрировала по всей Империи 16 400 штундо-баптистов. Данным переписи в отношении сектантства вообще у нас не доверяют. Однако теперь, когда свобода исповеданий сняла с сектантов всякую узду страха, когда они даже преднамеренно стараются не скрывать своих успехов, а скорее преувеличивают их, — статистика самого Фетлера определяет к 1910 году всего-навсего 10 935 членов русских баптистских общин, 26 126 членов в немецко-латышско-эстонских общинах и 2970 человек в финляндских общинах.
На американском съезде русский делегат хвалился 150 тысячами последователей в России. Но какую цифру ни взять, поразительно слышать, что эта грозная штунда, о захвате которой всего юга России, а теперь и центра, кричат уже с 1862 года, числит теперь, в 1911 году, в своих общинах только 10 935 человек русских, отнятых у Православия. Допуская даже не 10 тысяч, а 100, во всяком случае, мы не можем не признать успехов баптистов совершенно ничтожными.
Что, в самом деле, значат 100 тысяч человек в сравнении с почти 90 миллионами православных? А ведь более компетентный Фетлер говорит не о 100 тысячах, а только о 10 935 членах.
Рассуждая хладнокровно, мы должны считать фактом, что хотя штундо-баптизм производит страшный шум и смуту среди православных и захватывает своей проповедью, может быть, сотни тысяч и миллионы, которые в течение 50 лет то отпадали от Церкви, то снова возвращались, но окончательные успехи баптизма ничтожны, так что он в течение полустолетия удержал за собой всего немногие десятки тысяч прозелитов. Таким образом, положительная притягательная сила баптизма едва ли может быть признана значительной. Но отсюда нельзя заключать о его безвредности. Может быть, даже совершенно наоборот.
Аналогичное явление представляет наш «нигилизм». Что такое нигилизм, какие его положительные успехи? Да, пожалуй, никаких. Но этот самый нигилизм, не умеющий ничего сорганизовать прочно, разлагает в течение десятков лет миллионы людей, отрывая их от родной веры, национальности, государства и приготовляя огромные массы отщепенцев для всякого разрушительного дела и движения. Сам по себе нигилизм — как будто ничто, но революционеры всевозможных оттенков, все эти анархисты, экспроприаторы, террористы и т. д. являются из его недр. Это как бы приготовительный класс всего разрушающего общество и государство.
Таким же приготовительным классом разрушения является баптизм. При его бессодержательной «духовной пище» при нем не останется много лиц, им оторванных от действительно полной глубокого содержания «духовной пищи» Православия. Уже если кто покинул Православие, то, конечно, не удовлетворится баптизмом. Но кто исчислит сотни тысяч или миллионы, которые, отпав от веры и Церкви, а потом с тем большим пренебрежением отбросивши баптизм, остались просто ни при чем, без веры, без духовного содержания, отчасти погружаясь в грубо материальную жизнь, отчасти переходя в разряд отрицателей и разрушителей социальных и политических?
В этом отношении баптизм, конечно, должен быть считаем одной из зловреднейших сект, более разрушительной, чем, может быть, все другие. Свобода исповеданий, распространяясь на него, является орудием не умножения кадров баптистских общин, а орудием умножения отщепенцев, отрицателей всякой веры, а вместе с тем и всего русского, национального, откуда истекает затем отрицание и всего русскогосударственного элемента. С этой точки зрения баптизм приходится рассматривать не как разновидность христианского учения, а как орудие антихристианского и антиобщественного разложения народа.
Сознают ли вожаки баптизма эту свою действительную историческую роль? Это безразлично. От этого не уменьшается разрушительное значение их секты и их деятельности. Пусть они, разрушая Православие, в конце концов работают вовсе не для себя и для своей секты не достигают прочных успехов. Но легче ли от этого народу, в котором из сотен тысяч бывших православных, деморализованных баптизмом, оторванных от всякой веры, вырабатываются орды социальных и политических разрушителей? Баптисты могут сказать, что они не этого хотели. Но для России важно не то, что хотят сделать они, а то, что они делают и чем грозят нашему будущему в своей хотя бы и бессознательной разрушительной работе.
И потому-то пора бы государству взглянуть на их деятельность более сознательно, чем смотрят сами баптисты, и соответственно с этим не раздувать свободы, допускаемой для действий этих разрушителей народной души и общественного мира.
Римско-католическая пропаганда
Мы, русские, напоминаем собой тот град, который «разделился на ся» [96] и посему не может устоять. Разделение у нас во всем, и поэтому во всем пропадает наша сила. Наши патриотически настроенные люди со всех сторон кричат о «засилье»: засилье еврейское, армянское, польское, масонское и т. д. и т. д. Нет конца этим «засильям», и, что всего назидательнее, — угнетают нас везде и всюду группы численно слабейшие, иногда ничтожно слабые. Теперь приходится говорить еще о новом «засилье» — римского католицизма, да не где-нибудь в Западном крае, а в самой Москве…
Только что опубликованные правительственные данные о римско-католической пропаганде в Москве не могут особенно удивлять, так как за последнее время в связи с расследованиями Департамента духовных дел иностранных исповеданий всплыло наружу многое, тайно действовавшее не день, не два, а целые десятилетия. К стыду нашему, московские любители и любительницы всего новенького сотнями переходили к поклонению Римскому престолу и лобызанию папской туфли. Даже и в старообрядчестве явилось то же самое движение. Это, конечно, еще раз доказывает, что не прочно верование, держащееся буквой. Как бы то ни было, пока мы со старообрядцами грызем друг друга, патеры верцинские и сестры ордена Святого Иосифа [97] преисправно подбирают в лоно Римско-Католической Церкви все, что мы соединенными силами расшатываем в Православии.
Теперь господ Индриха [98] с Верцинским и сестер Св. Иосифа, однако, потревожили и изгнали. Будет ли лучше? Это увидит кто доживет до следующих расследований. Несомненно только одно: что всякое верование сохраняется прежде всего своей внутренней силой, а не внешними подпорками.
Для нас в констатированных успехах римско-католической пропаганды в Москве наиболее грустную сторону составляет не то, что около тысячи русских перешли к лобызанию туфли святейшего отца, а то, что это произошло от безжизненности духовной, в которой их держало «православие по метрике».
По метрике это были православные, иногда старообрядцы. Но по душе? Огромное большинство, вероятно, ничего не имели в душе, не знали своей веры, не любили ее, не жили ею. И потому-то так легко они стали добычей отцов-иезуитов и сестер-иосифлянок. Но горе в том, что мы теряем людей и получше. Казалось бы, трудно представить себе сознательного православного, который бы мог перейти в римский католицизм. А ведь есть и такие. Откуда они появляются? Конечно, из тех, которых бьет в самое сердце положение Церкви нашей, в особенности и по преимуществу — положение управления церковного. Для многих оказывается выше сил сохранить свою веру, даже понимаемую и любимую, при виде того подчиненного положения, в каком находится управление церковное, принужденное до такой степени сообразоваться не с задачами веры и церковного устроения, а с задачами случайной, постоянно преходящей и меняющейся политики светских властей.
