Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Принципиальную противоположность этому в последнем отношении могли бы образовать организации потребителей, которые задавали бы вопрос: какие потребности должны удовлетворяться в этом государственном хозяйственном секторе? Вы хорошо знаете, что многочисленные общества потребителей, особенно в Бельгии, перешли к созданию собственных фабрик. Если эту ситуацию представить себе обобщенной и вверенной какой–нибудь государственной организации, то социализм получился бы совершенно и принципиально иным: это был бы социализм потребителей, о котором сегодня еще ни в малейшей степени неизвестно, откуда взять руководителей, и насчет которого абсолютно непонятно, где должны быть заинтересованные лица, которые могли бы воплотить его в жизнь. Ибо потребители как таковые, судя по разнообразному опыту, способны к организации лишь в весьма ограниченном объеме. Людей же, имеющих общий интерес прибыли, сегодня легко сплотить, если показать им, что благодаря этой сплоченности они получат прибыль или добьются гарантированной рентабельности; на этом основана возможность создать такой социализм предпринимателей, как он получается при «огосударствлении». Зато чрезвычайно трудно сплотить людей, у которых нет между собой ничего общего, кроме того, что они хотят именно что–то закупать или заботиться о своем собственном существовании, так как положение покупателя, в общем–то, препятствует социализации; ведь теперь даже голод, по меньшей мере, в Германии не способствовал или с большим трудом способствовал тому, чтобы домохозяйки предпочли еду с полевых кухонь, которую каждый находил отменно приготовленной и вкусной, своей дилетантской и кустарной стряпне, хотя первое было бы для них несравненно дешевле.
Предпослав своему докладу эти вводные замечания, я, наконец, перехожу к тому типу социализма, с которым связаны своими программами социалистические партии масс, т. е. современные социал–демократические партии. Основополагающим документом этого социализма является «Коммунистический Манифест», написанный Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом в 1847 году, опубликованный и расширенный в январе 1848 года. Как бы мы ни отвергали этот документ в его решающих тезисах (по крайней мере, это делаю я), в своем роде он представляет собой научное достижение первостепенного значения. Это невозможно опровергать, и это не будет опровергнуто, поскольку опровергателю никто не поверит и поскольку это невозможно опровергать с чистой совестью. Даже в тезисах, которые мы сегодня отвергаем, содержится одухотворенное заблуждение, возымевшее политически весьма значительные и, вероятно, не всегда приятные последствия, но принесшее для науки результаты более плодотворные, чем зачастую приносит бездуховная правильность. И о «Коммунистическом Манифесте», не задумываясь, можно сказать вот что: по крайней мере, по замыслу, хотя и не всегда по оформлению, он воздерживается от морализаторства. Авторам «Коммунистического Манифеста», по крайней мере, судя по их утверждениям, — в действительности это были очень страстные люди и совершенно не старались, чтобы так получилось, — вообще не приходит в голову сетовать на гнусность и подлость мира. Они также не придерживаются мнения, что их задача состоит в том, чтобы сказать: то–то и то–то в мире устроено так–то, а должно быть устроенным иначе, а именно — так–то и так–то. Нет, «Коммунистический Манифест» — это пророческий документ; он пророчит закат частнохозяйственной, как принято говорить — капиталистической, организации общества и предрекает замену этого общества первоначально — на переходной стадии — диктатурой пролетариата. Однако за этой переходной ситуацией кроется подлинное и окончательное упование: пролетариат не может освободиться от рабства, не положив конец любому господству человека над человеком. Это, собственно, и есть пророчество, центральный тезис «Манифеста», без которого он вообще не был бы написан: пролетариат, рабочая масса, благодаря своим вождям поначалу захватит политическую власть. Но это только переходное состояние, которое, как сказано, приведет к созданию некоей «ассоциации индивидов», которая будет конечным состоянием.
О том же, как эта ассоциация будет выглядеть, «Коммунистический Манифест» молчит; молчат об этом и все программы всех социалистических партий вместе взятых. Мы получаем информацию о том, что узнать это невозможно. Можно лишь сказать: это сегодняшнее общество обречено на гибель, оно погибнет в силу закона природы, оно будет заменено, и сначала — диктатурой пролетариата. Но вот что будет потом — здесь ничего невозможно сказать заранее, кроме одного — отсутствия господства человека над человеком.
И какие же основания приводятся в пользу предрешенной законами природы и неизбежной гибели современного общества? Ибо она свершится строго по законам природы: таким был второй основной тезис этого патетического пророчества; если бы вы его сообщили массам, они бы с ликованием в него поверили. Энгельс как–то раз воспользовался таким образом: подобно тому, как в отдаленном будущем планета Земля рухнет на Солнце, так и нынешнее капиталистическое общество обречено на гибель. Какие же основания в пользу этого приводятся?
Первое таково: такой общественный класс, как буржуазия, под которым, в первую очередь, подразумеваются предприниматели и все, кто прямо или косвенно имеет с ними жизненную общность интересов, такой господствующий класс может утвердить свое господство лишь тогда, когда сможет гарантировать угнетенному классу — т. е. наемным рабочим — хотя бы физическое существование. Так было при рабовладельческом строе — считают авторы — так было и при крепостном праве и т. д. Тогда господствующие классы обеспечивали порабощенным как минимум одно лишь существование, и потому они могли удерживать господство. Но современная буржуазия добиться этого не может. Это происходит потому, что конкуренция предпринимателей вынуждает их непрерывно сбивать цену и непрестанно создавать новые машины, оставляя рабочих без средств к существованию. Предприниматели должны иметь в распоряжении обширную прослойку безработных — так называемую «промышленную резервную армию» — из которой они в любой момент могут набирать сколько угодно рабочих для своих предприятий, и как раз эта прослойка создается машинной автоматизацией. Вследствие этого, — так считал еще «Коммунистический Манифест», — возникает непрерывно растущий класс постоянно безработных, «пауперов», в результате чего прожиточный минимум снижается, а прослойка пролетариев гарантированно не получает от этого общественного порядка даже поддержания собственной жизни. Но там, где это происходит, общество становится шатким, т. е. когда–нибудь оно обрушится, что приведет к революции.
Эта так называемая теория обнищания в такой форме решительно отброшена всеми без исключения слоями социал–демократов как неправильная. В юбилейном издании «Коммунистического Манифеста» его ответственный редактор Карл Каутский[112] недвусмысленно признал, что развитие событий пошло не этим, а другим путем. Указанный тезис сохраняется в другой, истолкованной по–иному форме, которая, заметим, тоже не является неоспоримой, во всяком случае, она утратила прежний патетический характер. Но как бы там ни было, на чем основаны шансы успешной революции? Не могут ли быть предрешенными все новые и новые ее неудачи?
Тем самым мы переходим ко второму аргументу: конкуренция предпринимателей между собой означает победу благодаря капиталу и коммерческим способностям, но, в первую очередь, победу того, кто благодаря своему капиталу сильнее других. Это означает непрерывное уменьшение количества предпринимателей, ибо те, кто слабее, устраняются. И чем меньше будет предпринимателей, тем больше — в относительном и абсолютном выражении — будет пролетариев. Но когда–нибудь это количество предпринимателей уменьшится до такой степени, что они не смогут поддерживать собственное господство, и тогда этих «экспроприаторов», вероятно, совершенно мирно и по всем правилам учтивости можно будет экспроприировать (а мы бы сказали, за пожизненную ренту), ибо они увидят, что земля горит у них под ногами и что их осталось так мало, что они не могут утверждать свое господство.
