Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Между новыми писателями по философии права вопрос о происхождении наследства из естественного закона подвергся однако сомнению и спорам.
Отец философии права нового времени, Гуго Гроций, стоял еще за происхождение наследственного права из естественного закона, причем, согласно с субъективною исходною точкою новой философии, первенствующее значение получает у него завещание. Гроций выводит завещание из присущего собственности права отчуждения: как скоро установлена собственность, так отчуждение вытекает из нее по естественному закону. В отчуждении же заключается и завещание, которое, следовательно, прямо проистекает из естественного права. Ибо, говорит Гроций, я могу свою вещь отчуждать не только просто, но и под известным условием, и не только безвозвратно, но и с правом отмены, а также с сохранением временного владения и с полным правом пользования. Отчуждение же на случай смерти, с возможностью отмены до этого времени и с сохранением владения и пользования, есть именно завещание [89].
Что касается до наследования по закону, то, по теории Гроция, оно не что иное как молчаливое завещание на основании предполагаемой воли умершего. Ибо, если из права собственности вытекает право распоряжаться имуществом после смерти, то невероятно, чтобы человек, умерший без завещания, хотел оставить свое имущество первому, кто им овладеет. В этом случае надобно исследовать, какова была его вероятная воля; когда есть сомнение, всегда предполагается, что человек хотел то, что справедливо и честно. Отсюда передача имущества детям, даже помимо всякого гражданского установления, ибо предполагается, что родители хотели рожденным от них доставить не только необходимые средства пропитания, но и все, что способствует приятной и честной жизни, в возможно большем количестве, в особенности когда они сами уже не могут пользоваться своим имуществом. За недостатком же детей надобно исследовать естественный порядок благодеяний. На этом основано наследование родственников, по мере их близости к умершему (II, cap. 7, § 3, 5, 9).
Таково воззрение Гроция. Но уже Пуфендорф усомнился в правильности этих выводов. Он, так же как Гроций, производит наследство от права завещания, за недостатком которого следует, по естественному закону, держаться предполагаемой воли умершего. Но он сомневается в том, что самое завещание установляется в силу естественного закона. Нельзя сказать, чтобы оно противоречило последнему. Для счастья и блага человечества недостаточно было установить собственность в пределах человеческой жизни: надобно было дать собственнику право распорядиться своим имуществом после смерти в пользу тех, которые ему близки. Но такое право распоряжения не вытекает необходимым образом из начала собственности. Конечно, отчуждение при жизни, с правом сохранить владение до смерти, неразрывно связано с понятием о собственности. Но завещание не есть отчуждение, ибо завещатель волен всегда отменить свое решение, а наследнику часто оно вовсе неизвестно, так что необходимое для переноса права соглашение воль никогда не совпадает, но всегда протекает известный промежуток между предложением и принятием. Поэтому, заключает Пуфендорф, как бы полезно ни было установление завещания, нельзя сказать, что это право проистекает из естественного закона, а можно думать, напротив, что источником его служит человеческое установление. Так как умершие не участвуют уже в делах мира сего, то от воли остающихся зависело оказать или не оказать уважение к их последней воле, и если они хотели дать силу завещаниям, то надобно было сделать это посредством взаимного соглашения [90].
Против этих сомнений уже в то время последовали возражения. В своих примечаниях к сочинению Пуфендорфа Барбейрак говорит, что он не видит, почему бы собственнику дозволено было отчуждать имущество при жизни на случай смерти и не дозволено было передавать имущество путем завещания. Если первое заключается в праве собственности, как признает Пуфендорф, то и последнее не менее из него вытекает. Собственность есть приобретенное право, которое неотъемлемо присваивается лицу, и если пользование им прекращается смертью, то единственное утешение для человека заключается в праве передать свое имущество после смерти близкому лицу. Это требуется справедливостью и еще необходимее в естественном состоянии, нежели в гражданском, ибо там еще скорее могут возникнуть распри за оставленное умершим имущество. Из того, что умершие не участвуют в делах мира сего, вовсе не следует, чтобы они при жизни не могли распорядиться своим имуществом. Для этого не требуется, чтобы изъявление воль обеих сторон не разделялось никаким промежутком. Дар, сделанный при жизни и принятый после смерти, имеет силу по признанию самого Пуфендорфа. Актом завещания наследник приобретает уже известное право, и от него зависит воспользоваться им или нет. Наконец, признанное Пуфендорфом предположение воли умершего в наследовании по закону опровергает его теорию. Таким образом, надобно признать, что завещания установлены в силу естественного закона; от положительного же закона проистекают ограничения и формальности, которые при этом требуются [91].
Возражения Пуфендорфа очевидно имели мало силы. Они были основаны на юридических тонкостях, которые не могли установить принципиального различия между отчуждением имущества при жизни на случай смерти и правом завещания. И начало собственности и связь поколений слишком громко говорили в пользу наследственного права. Поэтому высшие представители нравственной школы решительно склонялись в пользу происхождения его из естественного закона. Лейбниц возводил право завещания к бессмертию души. "Завещания, - говорит он, - не имели бы значения в силу чистого права, если бы душа не была бессмертна; но так как умершие в действительности продолжают жить, то они остаются собственниками вещей; наследники же, которых они оставляют, должны рассматриваться как их поверенные в заведовании имуществом" [92]. Лейбниц связывал даже это начало с происхождением одной души от другой путем рождения, вследствие чего он естественным наследством считал только наследование детьми того имущества, которым отец владел при их рождении. Остальное, по его мнению, проистекает от закона.
Эти мысли основаны на преувеличении начала самого по себе верного. Идея завещания предполагает не реальное продолжение существования, и еще менее реальное происхождение одной души от другой, а идеальное продолжение, то есть продолжение воли, которое, в свою очередь, основано на том, что человек и в настоящем живет будущим, простирающимся далеко за пределы физической его жизни. Бессмертие души составляет дальнейший постулат этой идеальной природы человека, но не оно заключает в себе юридическое основание наследования, и вовсе не требуется, чтобы умерший рассматривался как вечный хозяин своего имущества: достаточно, чтобы уважалась его воля. Преувеличение в понятиях Лейбница объясняется тем, что "Новая метода правоведения", в которой он высказал этот взгляд, была не более как юношеское произведение, которому он сам впоследствии придавал мало значения.
Вернее взглянул на этот предмет Вольф. Он, подобно Гуго Гроцию, производил завещание прямо из права собственности. Так как собственнику принадлежит право располагать вещью по усмотрению, то от него зависит, передать ее другому под теми условиями, какие он сам положит, следовательно, и после смерти, с сохранением до того времени права пользования и права отмены; а таково именно значение завещаний [93].
Но Вольф не остановился на праве завещания. Возводя все юридические отношения к нравственным обязанностям, он и наследование по закону выводил не из подразумеваемой воли умершего, а из обязанности родителей заботиться по возможности о благосостоянии детей. На этот раз вывод из нравственного начала был верен, ибо в семейном праве сочетаются нравственные начала с юридическими. Однако для вывода юридических отношений односторонней нравственной обязанности было недостаточно. Поэтому Вольф в наследственном праве, так же как и в отношении родителей к детям, видел подобие договора (quasi contractus), в силу которого дети приобретают собственное право на наследие родителей, право, которое не может быть у них отнято иначе как по справедливой причине (§ 921, 924, 928). Что касается до боковых родственников, то в отношении к ним нет прямой юридической обязанности. Предоставление им наследства основано, по мнению Вольфа, на воздаянии за благодеяния общего родоначальника. Но так как эта обязанность несовершенная, то умирающему предоставляется право передать наследство и постороннему. Только при недостатке завещания следует толковать волю умершего сообразно с его нравственными обязанностями, вследствие чего наследство идет к боковым родственникам по степени их близости к умершему (§ 830, 933).
