Противники России в войнах ХХ века (Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества) - Сенявская Елена Спартаковна
«Кукушки» — это особая тема. В последнее время многие, прежде всего финские исследователи ставят их существование под сомнение, считая одним из военных мифов. [405] Так, Охто Маннинен утверждает, что «никто не встречал таких ветеранов, которые вспоминали бы о том, как они лазили по деревьям… Кажется маловероятным, чтобы солдата могли заставить залезть на дерево, ибо у него всегда должна была быть возможность отступать. Спуск с дерева потребовал бы слишком много времени». [406] Однако в воспоминаниях советских участников обеих войн упоминания о снайперах-«кукушках» встречаются как обязательный элемент, причем со ссылкой на личный опыт: ««Кукушки» были! Не верьте, когда говорят, будто их не было — это все равно, что сказать, что мы были с автоматами [в финскую войну — Е.С.]. Я лично снимал «кукушку» на 600 метров. Врут они, что это разведчики были, а не снайпера. Бедой они для нас были…». [407] (Д.А.Крутских.); «Еще «кукушки» «куковали» наверху… У них были курносые такие сапоги, он прыгнет с дерева на лыжи и всё… Помню, как-то раз «кукушку» поймали, спустили вниз, начали допрашивать. Он говорит: «Я девять москалей убил, надо десять убить было». Я ему говорю: «А вот шиш тебе! Не сумеешь ты меня убить!». Он смотрит на меня, видит, что я [тоже] финн, и еще больше рассердился. Потом я стал его спрашивать: «Зачем на дерево полез, чтобы нас убивать?». «Надо убивать, — говорит. — Девять убил. Десять надо было убить, но не пришлось…» А пуля для меня была у него уже готова. Десять москалей… «Москали» они нас называли…» [408] (Т.М.Каттонен).
Среди рассказов о «кукушках» встречаются и почти фантастические, в которых хорошо заметны отзвуки пропаганды того времени. Например, упоминание о «смертниках», оставленных своими же на верную гибель. «Нам очень досаждали «кукушки» — снайперы с деревьев, — вспоминал М.И.Лукинов. — Финны при отходе сажали их на деревья с автоматом и большим запасом патронов. Одни из них, постреляв, убегали на лыжах, которые оставляли под деревом. Другие били до последнего, пока их самих не сбивали с дерева, а упавших с ненавистью добивали. Иногда четыре «кукушки» располагались как бы по углам лесного квадрата, и тогда каждый, кто попадал в этот квадрат, неизбежно погибал. А сбить их было трудно, т. к. при таких попытках они сосредотачивали огонь четырех автоматов на одной цели. Ночью они меняли позицию, уходя на следующий «квадрат». Некоторых снайперов, сажая на деревья, финны разували, чтобы не убежали, заменяя обувь одеялом. В нашем полку был случай, когда солдаты, увидев на дереве сидящую «кукушку», ее обстреляли. И она сразу бросила оттуда автомат и одеяло с ног. «Кукушкой» оказалась молоденькая девушка, рыжеволосая, бледная, как смерть. Ее пожалели, а когда обули в какие-то обгорелые валенки, то она поняла, что убивать не будут, и зарыдала. Сердца растопились, и ее в неприкосновенности отправили под конвоем в тыл…». [409] Отметим, что финскими историками существование женщин-снайперов в Зимней войне категорически отрицается. М.И.Лукинов же описывает не только обстоятельства пленения, но даже внешние приметы захваченной девушки… Что это — военное мифотворчество или все-таки реальная история? Передает ветеран услышанное с чужих слов или говорит о том, что видел собственными глазами? Ведь и в других подобных рассказах мы находим немало подробностей, а также имен свидетелей и участников событий…
Примечательно, что, рассуждая о своих бывших противниках-финнах, советские ветераны часто находят оправдание их действиям. Когда разговор идет о врагах-немцах, ничего подобного не происходит. Приведем достаточно типичное высказывание на этот счет Д.Ф.Златкина: «Мы, конечно, имели колоссальные потери от финской армии. Они жестокие были ужасно. Они не могли нам, наверное, простить многолетнего владения Финляндией нашими царями, и, кроме того, 39–40-й год, конечно, так озлобили финнов… Они же потери колоссальные имели. А мы еще большие потери имели, чем они. Но они защищали свою землю, а мы что? Для чего мы полезли туда? Что это нам дало? Позор, только и всего… Я осуждаю их за жестокость, но они защищали себя тоже. Так же как советские солдаты защищали себя от немцев, от врагов, они защищали свой участок земли от тех же врагов, как они считали, — наших советских войск…». [410]
Такие отсылки к негативному опыту Зимней войны встречаются постоянно. И если сами финны называют боевые действия против СССР в 1941–1944 гг. Войной-Продолжением, то и советские ветераны прослеживают четкую взаимосвязь двух этапов вооруженного противостояния с Финляндией, испытывая за ту, первую войну, более или менее явный комплекс вины. «Одной из особенностей этой войны было то, что мы воевали по приказу, — размышляет М.И.Лукинов. — Это было не то, что в последующую Отечественную войну, когда мы ненавидели врага, напавшего на нашу Родину. Здесь нам просто сказали: «Шагом марш!»— даже не разъяснив, куда и зачем. На финской войне мы просто выполняли наш воинский долг, только потом поняв смысл и необходимость военных действий. Ненависти к финнам у нас сначала не было, и только потом, видя отдельные случаи зверств со стороны противника, наши солдаты иногда проникались к нему злобой. Как, например, с остервенением убивали «кукушек», наносящих нам большой вред…». [411] Еще более жестко и обобщенно высказался Д.А.Крутских: «Что я скажу о финской войне… В политическом плане — проигрыш, в военном — поражение. Финская война оставила тяжелый след. Горя мы навидались. Потери мы несли очень большие — ни в какое сравнение с их потерями. Убитые так и остались лежать на чужой земле… Хотя финская компания считалась победоносной, но нам-то фронтовикам была известна ее цена…». [412]
И еще одна характерная черта. В воспоминаниях о Великой Отечественной часто встречаются попытки сравнить поведение финнов в период Зимней войны и в ходе боевых действий на Карельском фронте. Очень показательны в этом плане фронтовые записки Константина Симонова о наступлении советских войск на Карельском перешейке летом 1944 г. Рассказывая о стремительном взятии Выборга («В сороковом году, во время финской войны, на все это понадобилось три месяца боев с тяжелейшими жертвами, а теперь всего одиннадцать суток со сравнительно небольшими потерями с нашей стороны…»), он отмечает: «Надо отдать должное финнам — они не переменились, остались такими же стойкими солдатами, какими были. Просто мы научились воевать». [413] И здесь же упоминает свои беседы с фронтовиками: «Один из офицеров говорит, что финны не привыкли воевать летом. Начинается спор про финнов — те они или не те, какие были тогда. Один говорит, что совсем не те, что были, другой — тоже участник финской войны — говорит, что те же самые, ничуть не хуже воюют, все дело не в них, а в нас. Наверное, правильно…». [414] Затем К.Симонов приводит мнение генерала Н.Г.Лященко, который «говорит про финнов, что вояки они, как и были, так и есть, храбрые. Но в этих боях выяснилось, что они исключительно чувствительны к обходам. Как проткнул, вышел им в тыл — теряются!». [415]
Но даже эта, отмеченная многими «растерянность», «с каждым днем все большая ошеломленность происходящим», [416] охватившая финскую армию в период успешного советского наступления, не делала финнов менее серьезным противником. По свидетельству Ю.П.Шарапова, в конце июля 1944 г., когда наши войска вышли к государственной границе и перешли ее, углубившись на финскую территорию до 25 км, они получили шифровку Генерального штаба с приказом немедленно возвращаться, так как уже начались переговоры о выходе Финляндии из войны. Но пробиваться обратно им пришлось с упорными боями, так как финны не собирались их выпускать. Сравнивая эту ситуацию с положением на других фронтах, ходом освободительной миссии и последующим насаждением социализма в странах Восточной Европы, Ю.П.Шарапов отмечает: «Мы, те, кто воевал на Севере, относились к этому по-другому. Как только пришла шифровка не пускать нас в Финляндию, мы сразу поняли, что дело пахнет керосином, что нечего нам там делать, — потому что там была бы война до самого Хельсинки. Уж если они в лесу воюют, и надо было стрелять в затылок, чтобы финн из-за этого валуна перестал стрелять, то можете представить, что было бы, когда бы мы шли дальше и прошли еще 240 километров. Тут и Сталин, и его окружение понимали, что с кем с кем, а с финнами связываться не надо. Это не немцы, не румыны, не болгары и не поляки…». [417]
