Перестройка как преступление - Платонов Олег Анатольевич (мир бесплатных книг TXT) 📗
кроме того, Народный Общественный Трибунал учитывал, что многие деяния подсудимого не квалифицируются Уголовным кодексом, так как законодатель на момент составления и принятия законодательных актов не мог и предположить существование таких преступлений.
Народный Общественный Трибунал
ПРИГОВОРИЛ
ГОРБАЧЕВА Михаила Сергеевича
за измену Родине, предательство трехсотмиллионного народа СССР, смерть сотен тысяч людей, кровь сотен тысяч раненых, обнищание миллионов тружеников и муки миллионов беженцев к ВЕЧНОМУ проклятию и позору.
Народный Общественный Трибунал обращается к Верховному суду Российской Федерации с просьбой возбудить уголовное дело в отношении Горбачева Михаила Сергеевича и применить при его рассмотрении положение постановляющей части настоящего Приговора».
Хотя постановление и приговор Общественного Трибунала относились только к Горбачеву, они в равной степени могли быть справедливо применены к Ельцину и ко всем другим деятелям космополитических объединений «Межрегиональная депутатская группа» и «Демократическая Россия».
ГЛАВА 15
ЕВРЕЙСКИЕ БЕСЧИНСТВА В СОЮЗЕ ПИСАТЕЛЕЙ. -УЗУРПАЦИИ ВЛАСТИ И ПРИСВОЕНИЕ ИМУЩЕСТВА. -ЗАХВАТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ СОБСТВЕННОСТИ. -СОЗДАНИЕ КРИМИНАЛЬНО-КОСМОПОЛИТИЧЕСКОГО РЕЖИМА. - ФОРМИРОВАНИЕ ЕВРЕЙСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА. - ЕДИНЕНИЕ НОВОЙ ВЛАСТИ И ВОРОВ В ЗАКОНЕ. - ВОЙНА ГОСУДАРСТВЕННОКРИМИНАЛЬНЫХ КЛАНОВ
Уже 23 августа в Союз писателей СССР явилось несколько лиц еврейской национальности, в частности, Гирш Бакланов, Евтушенко (Гангнус), А. Ананьев, М. Шатров, Оскоцкий, Ю. Черниченко. Они отстранили выборных лиц и назначили сами себя руководителями Союза писателей. Мой приятель, ставший свидетелем этой безобразной сцены, рассказывал мне, что Евтушенко явно подражал Янкелю Свердлову, а Шатров своему родственнику Льву Троцкому, как наследники еврейских комиссаров они выставили из здания Союза писателей его рабочих секретарей Скворцова, Грибова, Колова, а после их позорного бегства устроили пьянку в кабинете последнего. Оскоцкий, рассказывают, вспоминал добрым словом своего родственника (?) Якова Блюмкина, чекиста-палача, настоящего, по Оскоцкому, «романтика революции».
Нынешние романтики революции, ободренные первым успехом по захвату власти в Союзе писателей, создали из своих единоплеменников Следственный комитет по антиконституционной деятельности и от его имени стали рассылать грозные письма во все инстанции. Злоба их и жажда мести за справедливо уничтоженных при Сталине еврейских комиссаров была такова, что, будь у них оружие, они немедленно приступили бы к физическому террору. Еврейские романтики революции, и прежде всего Черниченко, вели себя так вызывающе, потому что чувствовали поддержку сверху в лице Лужкова, Музыкантского и В. Боксера. Последний, член руководства Всемирного союза сионистов, был одним из инициаторов создания еврейской террористической организации «Бейтар».
По примеру Боксера Черниченко создал бейтаровскую организацию из числа еврейских окололитературных жучков. Вокруг него сплотилось около 400 «боевых ребят», которых мы в союзе писателей России за их типическую наружность прозвали «швондерами». Подобно «соколам» Л. Троцкого, многие из них ходили в темных куртках. Этих боевиков Черниченко стал рассылать по писательским организациям.
Лично я столкнулся с ними в редакциях русских газет «Литературная Россия» и «День», а позже в союзе писателей России.
В «Литературную Россию» бейтаровцы ворвались толпой и, сославшись на «новую демократическую власть», заявили о переходе помещения редакции к «демократической прессе». Пользуясь своим большинством, бейтаровцы учинили в редакции обыск, при этом было украдено много ценных материалов и книг. Меня они, можно сказать, арестовали, заставили предъявить документы (переписали сведения из моего паспорта), открыть портфель... А затем один из них в черной кожанке попытался учинить мне допрос. В свою очередь, я попросил его показать документы. Это он сделать отказался. Продержав около часа, новые чекисты меня отпустили. Я зашел к Сафонову, он сидел грустный и подавленный, а какой-то швондер перебирал бумаги в его большом сейфе. «Жизнь продолжается, — сказал я, — принес новую статью». «Оставьте ее пока у себя, — ответил Сафонов, — нас могут запретить».
Из «Литературной России» я направился в «День», находившийся в том же здании. Там меня встретила другая группа «романтиков», снова потребовавших у меня документы и заглянувших в мой портфель. Затем меня провели в кабинет Проханова. Его самого там не было, зато на широком столе закусывали несколько «гостей». Толстые нарезанные куски колбасы, шпроты, пиво, тресковая печень, огурцы, помидоры. Не прекращая трапезы, они снова попытались меня допросить. В середине комнаты были свалены рукописи и книги, которые приносил из других комнат хрупкий еврейчик. «Садись, студент, поешь», — по-родственному обратился к нему «романтик», сидевший на месте главного редактора.
Отвечать на вопросы еврейского комиссара я отказался, ограничившись замечанием, что я автор газеты, разделяющий ее патриотическое направление. «Романтики» стали объяснять, что газету они закроют. Спорить с ними я не стал. «Иди пока», — с угрозой сказал мне старший, один из еврейских комиссаров.
Журнал «Наш современник» находился в особняке рядом с многоэтажным зданием «Литературной России». Дверь редакции была закрыта. Позвонив и не дождавшись ответа, я Бульварным кольцом доехал до Московского отделения ВООПИК, в двух комнатах которого тогда располагалась газета «Русский вестник». Дверь ее тоже была закрыта. Впоследствии я узнал от Алексея Алексеевича Сенина, что швондеры приходили и к нему, но воровать и захватывать им здесь особенно было нечего. В отличие от «Литературной России», имевшей прекрасные помещения, «Русский вестник» был беден.
В конце августа Черниченко устроил общий сбор своих бейтаровцев и привел их на заседание Московской писательской организации. Около 400 непрошеных гостей без писательских билетов обеспечили Черниченко большинство при голосовании и избрали его руководителем Московской писательской организации. Одного из настоящих ее руководителей, Сергея Артамоновича Лыкошина, захватчики по приказу Черниченко силой увели с трибуны. Торжествующий Черниченко обещал Лыкошину засудить его, как Смирнова-Осташвили. «Одного засудили, — орал еврейский изувер, в буквальном смысле с пеной у рта, — засудим и тебя». Передаю все эти подробности, чтобы можно было понять — осенью 1991 года антирусские силы перешли все границы и готовы были начать русские погромы.
В это же время Черниченко, Евтушенко и ряд других еврейских литераторов делают попытку отобрать у русских писателей большой дом на Комсомольском проспекте, который те занимали вот уже много лет. «Романтики» еврейской революции обратились к Г. Попову, и он немедленно поддержал просьбу, подписав распоряжение о «закрытии союза писателей России как контрреволюционной организации». Исполнение распоряжения было поручено еврейскому комиссару, префекту Центрального округа Москвы Музыкантскому. Последний поручил реквизировать дом русских писателей.
Облаченный такими полномочиями, некто Дюскин пришел на комсомольский проспект с большой группой бейтаровцев и потребовал от русских писателей немедленно освободить помещение.
Каждый бейтаровец был снабжен мандатом, дающим ему широкие полномочия:
«Следственный комитет по антиконституционной деятельности
МАНДАТ
По предъявлении сего мандата тов. (Ф. И. О.) предоставляется право участвовать в расследовании антиконституционной деятельности граждан, их причастности к государственному перевороту».
Пламенные революционеры рассчитывали на поддержку ОМОНа. Однако новая власть штурмовать дом, в котором день и ночь находились сотни русских писателей, не решилась. Писатели приходили и уходили. Несколько часов провел в этом доме и я. Это был самый первый, самый тревожный день. Затем чувство опасности ушло. Передавали слухи, что не всем заговорщикам нравилась еврейская ретивость, желание захватить все и сразу. Даже Ельцин якобы сказал одному из своих приближенных: «Уйми жидов».
