Социал-традиция - Щипков Александр (электронная книга .TXT) 📗
Перед исчезновением СССР была модной мысль о том, что идеология марксизма-ленинизма не даёт развиваться свободному изучению русской истории и плодит множество стереотипов. Времена изменились, идеология стала формально необязательной. Но акции гуманитариев в обществе резко упали, и количество стереотипов в массовом сознании не уменьшилось, а увеличилось. В лучшем случае в школьных учебниках просто поменяли «плюс» на «минус».
Если мы возьмём выпущенную в 2013 году книгу Александра Эткинда «Внутренняя колонизация», мы встретим в ней знакомую нам с советских времён характеристику дореволюционной Российской империи: «Чуждая либерализму империя опиралась на союз монархической власти сверху и практического коммунитаризма снизу: оба они препятствовали индивидуальной ответственности и капиталистическому развитию».
Привычная модель: самодержавие сверху, отсталость снизу и отсутствие признаков «европеизма» и «цивилизации» в итоге. И сегодня, через четверть века после социализма, эта окаменевшая схема не ставится под сомнение никем, кроме крайних консерваторов и левых публицистов немарксистского толка. Хотя её условность очевидна: «Есть рамка, в которую легко укладываются все или почти все объяснительные модели русской истории. Это сюжет о пути России к вожделенной “европеизации”. С точки зрения либерала — пути долгом и безуспешном (впрочем, в имперской и советской версиях — наоборот, успешном). С системой штрафных кругов и досадных развилок. Вот если бы Иоанн IV не прибрал к рукам Новгород. Вот если бы Александра II не убили за день до объявления Конституции… Злой рок, да и только. То ли на пути “до городу Парижу” русского человека водит леший, то ли просто дурная голова ногам покою не даёт. Этот сюжет должен настораживать своей навязчивой абсурдностью. Однако он пользуется повышенным спросом, а любой шаг в сторону объявляется ересью, уводящей с единственно верного пути. Но нельзя понять происходящее, оставаясь в смещённой системе координат» [163].
То, что описано в рамках данной цитаты, — это либерально-патриотическая идеологическая матрица русской истории, устраивающая как западников-либералов, так и «патриотов-почвенников». И напоминает она циклический сюжет, это дежавю. Есть мнение, что такое развитие — в духе сюжета «Замка» Кафки — вообще характерно для истории России. Отчасти это так и есть, но хождение по кругу связано отнюдь не с периодами политической моды на либерализм и патриотизм, как хотелось бы думать сторонникам данного взгляда. Чтобы объяснить указанную закономерность, необходимо отойти от ложной системы понятий.
Большая по европейским меркам территория России в целях лучшей управляемости требует от управляющего сословия сохранить некоторые элементы общинной модели, без которых обеспечить единство государства было бы невозможно. Этой «промежуточной» ситуацией вызваны такие особенности российской государственности, как феномен зависимой метрополии, ассимиляционизм вместо колониализма, широкий слой образованного населения и европейский уровень культуры, а также эгалитаризм и консерватизм как свойства коллективного сознания. Иными словами, то «полупериферийное» положение, которое занимает Россия в современной миросистеме.
Хотя Россия выступает как подчинённое звено в глобальной мир-экономике, это никогда не исключало расширения её внешнего политического пространства. Правда, это расширение совершалось по законам мир-империи, а не мир-экономики. Это значит, что в силу своего полуколониального статуса Россия нередко (хотя и не всегда) проводила не колонизацию западноевропейского типа, а ассимиляцию территорий, причём в ущерб собственному населению [164]. Причина — в собственной зависимости и особенностях континентального типа социума, которые исключали наличие модели полноценной экономической экспансии, а без такой экспансии нет и «колонизации», которая обычно приводит к угнетению окраин с целью извлечения прибыли.
В процессе ассимиляции окраин «метрополия» и «колонии» находились в равном положении, но порой баланс нарушался в пользу окраин. Один из ярких примеров — изменение границ между Россией и окраинами после крушения СССР по сравнению с ситуацией вековой давности. На южных и западных окраинах страны было больше экономических и политических свобод и гораздо более выраженная национальная политика, чем в РСФСР (например, имела место политика украинизации, но не русификации).
Польша в период пребывания в составе России получила Конституцию, которой ещё не было в самой России. Существовала и сильная обратная зависимость центральных элит от элит окраин. В процессе украинской интеграции Россия испытывала сильное культурно-религиозное влияние Украины и пошла на проведение церковной реформы, инициировавшей церковный раскол. Нынешняя ситуация на Украине лишний раз показывает бесперспективность этого пути. Характерно, что именно украинский узел вновь ставит вопрос об освобождении России от глобальной финансово-экономической зависимости, а главным тормозом на этом пути вновь оказались российские финансово-сырьевые кланы. Правда, теперь ресурсная зависимость страны связана не с хлебом, а с углеводородами.
В советское время национальная политика предполагала включение представителей местных элит в состав имперской элиты на равных основаниях, а также единое правовое, культурное и экономическое пространство, тогда как при классической модели колонизации всегда существует культурная дистанция между центром и окраинами и происходит подчёркивание стабильных различий: расовых, национальных, религиозных, культурных, языковых… Всё это на классическую колониальную модель не похоже и позволяет политологам говорить о России как об «асимметричной федерации». Таково происхождение феномена «зависимой метрополии», который особенно ярко проявился в период СССР.
Дополнительный интерес в этом контексте представляет так называемый «парадокс Кёнигсберга» — тот случай, когда форпост евроколониализма, частица Восточной Пруссии Кёнигсберг сам оказался ассимилирован усилиями полуколонии (России).
Статус понятия «европеизация», вообще говоря, сомнителен. Есть две разные Европы. Одна — историческая — христианский мир, «Европа Христа». Вторая — военно-экономическая, существующая как мировой жандарм и выгодополучатель политики колониальных завоеваний. Это Европа Ксеркса [165]. Совершенно очевидно, что исторические рамки этих двух феноменов не совпадают. Основы европейской христианской идентичности складывались в доколониальные времена, с наступлением эпохи колониальных завоеваний они начали утрачиваться, поскольку легитимация захватов земель, угнетения и уничтожения «варварских» народов неизбежно требовала корректировки христианской ценностной парадигмы.
Если говорить об идентичности русских как христианской нации, то таковая идентичность вполне благополучно и без особых исторических «опозданий» укреплялась в России на протяжении нескольких веков. Главную роль в этом процессе сыграли креститель Руси князь Владимир и Иван III (Великий). Иван завершает дело князя Владимира и создаёт национальное православное государство. Именно он собирает русские земли и впервые чётко формулирует национальные ценности и исторические задачи страны на основе православия. Правда, после его царствования оставались и проблемы: например, Иван не решил полностью вопрос с новгородским олигархатом и литовским влиянием.
Но главное было сделано. Утверждение в качестве идеологической формулы Руси концепции «Москва — Третий Рим», а с ним и модели народной теократии под защитой сильного монарха, стало логичным этапом становления национального государства и национальной идентичности. По недоразумению формула «Москва — Третий Рим» считалась декларацией автаркии, признаком «изоляционизма» и необоснованных претензий на особый путь. Но такая трактовка имеет мало общего с исторической действительностью. Сформулированная в XVI веке в двух посланиях старцем псковского Елеазарова монастыря Филофеем дьяку Михаилу Григорьевичу Мисюрю-Мунехину и великому князю Московскому Василию III Ивановичу, эта фраза для своего времени означала ровно противоположное: Россия вписывала себя в «семью европейских народов» на основании духовной общности и религиозных корней.
