Дипломатия - Киссинджер Генри (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Секретность данного соглашения была ярчайшим подтверждением конфликта между требованиями кабинетной дипломатии и требованиями, предъявляемыми все больше демократизирующейся внешней политикой. Вопросы до такой степени усложнились, что внутри секретного Договора перестраховки наличествовали целые две степени секретности. На втором, более высоком уровне секретности находилось строго конфиденциальное приложение, в котором Бисмарк обещал не чинить помех русским попыткам обретения Константинополя и содействовать расширению русского влияния в Болгарии. Ни одна из этих гарантий не пришлась бы по вкусу союзнику Германии Австрии, не говоря уже о Великобритании, – хотя Бисмарк вряд ли опечалился, если бы Великобритания и Россия впутались в спор по поводу будущего проливов.
Несмотря на все эти сложности, Договор перестраховки обеспечивал столь необходимую связь между Санкт-Петербургом и Берлином. К тому же он заверял Санкт-Петербург в том, что, хотя Германия и будет защищать целостность Австро-Венгерской империи, она не будет ей помогать в экспансии в ущерб России. Германия, таким образом, получала, по крайней мере, отсрочку в вопросе создания франко-русского союза.
Тот факт, что Бисмарк поставил свою сложнейшую внешнюю политику на службу сдерживания и сохранения мира, подтверждается его реакцией на давление со стороны немецких военных руководителей, требовавших упреждающей войны против России после ликвидации «Союза трех императоров» в 1887 году. Бисмарк погасил такого рода спекуляции своим выступлением в рейхстаге, в котором он попытался поддержать на высоте репутацию Санкт-Петербурга ради предотвращения франко-русского альянса:
«Мир с Россией не будет нарушен с нашей стороны; и я не верю в то, что Россия нападет на нас. Не верю я и в то, что русские ищут повсюду союзников для того, чтобы совместно с другими напасть на нас, или что они намереваются воспользоваться трудностями, которые могли бы у нас возникнуть на противоположном направлении, с тем, чтобы без труда напасть на нас» [221].
Тем не менее, несмотря на всю гибкость и сдержанность, балансирование Бисмарка должно было вскоре прекратиться. Манипуляции становились слишком сложными даже для такого мастера. Перекрывающие друг друга союзы, предназначенные для обеспечения сдержанности, вместо этого вызывали подозрения, в то время как растущее значение общественного мнения сковывало всем свободу маневрирования.
Какой бы умелой ни была дипломатия Бисмарка, необходимость в таких усложненных до максимума манипуляциях была подтверждением тех перегрузок, которые мощная объединенная Германия возложила на европейский баланс сил. Даже когда Бисмарк еще находился у руля, имперская Германия вызывала беспокойство. И действительно, интриги Бисмарка, задуманные с целью обеспечения всеобщего успокоения, со временем приобрели непривычно беспокойный характер, отчасти от того, что его современники с таким трудом понимали суть все более запутанных комбинаций. Боясь, что их переиграют, они стали страховаться от непредвиденных ситуаций. Но такого рода действия также ограничивали гибкость, эту главную движущую силу реальной политики, как подмену конфликта.
Хотя дипломатия в стиле Бисмарка, возможно, уже была обречена к концу срока его пребывания на своем посту, вовсе не обязательно было, чтобы ей на смену пришла бездумная гонка вооружений и жесткая система союзов, сопоставимая скорее с холодной войной, чем с традиционным поддержанием баланса сил. В течение почти 20 лет Бисмарк сохранял мир и ослаблял международную напряженность, демонстрируя сдержанность и гибкость. Но он заплатил свою цену за это непонятое величие, поскольку его преемники и предполагаемые подражатели не смогли из его урока извлечь ничего лучшего, как нарастить вооружения и развязать войну, которая едва не стала причиной самоубийства европейской цивилизации.
К 1890 году концепция баланса сил исчерпала весь свой потенциал. Это стало неизбежностью, прежде всего, в результате появления множества государств из пепла средневековых устремлений к всемирной империи. В XVIII веке ставший следствием этого принцип главенства интересов государства, raison d’etat, приводил к многочисленным войнам, главной задачей которых было не допустить возникновения какой-то господствующей державы и воссоздания европейской империи. Баланс сил сохранял свободу отдельных государств, но не сохранил мир в Европе.
Глава 7
Политическая машина Судного дня. Европейская дипломатия перед Первой мировой войной
K концу первого десятилетия XX века «Европейский концерт», поддерживавший мир в течение столетия, по целому ряду практических причин прекратил свое существование. Великие державы в беспечной слепоте увлеклись биполярной борьбой группировок, приведшей к формированию двух организованных по жесткому принципу блоков, что явилось предтечей расстановки сил в холодной войне через 50 лет. Имелась, однако, одна существенная разница. В век ядерных вооружений предотвращение войны явилось главной, быть может, даже основной, внешнеполитической целью. В начале XX века войны еще могли начинаться с определенной долей беспечности. Действительно, отдельные европейские мыслители придерживались того взгляда, будто периодические кровопускания носят очистительный характер типа катарсиса – наивная гипотеза, которую грубейшим образом разрушила Первая мировая война.
В течение десятилетий историки спорят, кто должен нести ответственность за возникновение Первой мировой войны. И тем не менее ни одна страна не может быть обвинена за этот безумный рывок к катастрофе. Каждая из великих держав внесла свой вклад близорукости и безответственности, причем делала это с такой удивительной беззаботностью, какая уже никогда не сможет повториться, так как эта сотворенная ими катастрофа врезалась в коллективную память Европы. Они позабыли предупреждение Паскаля в «Мыслях» – если они вообще его знали – «Мы беспечно устремляемся к пропасти, заслонив глаза, чем попало, чтобы не видеть, куда бежим».
А виноватых было, разумеется, хоть пруд пруди. Европейские нации превратили баланс сил в гонку вооружений, не понимая, что современные технологии и всеобщая воинская повинность превратили всеобщую войну в величайшую угрозу их собственной безопасности и европейской цивилизации в целом. Хотя все нации Европы собственной политикой внесли свой вклад в приближение катастрофы, именно Германия и Россия в силу своей природы подорвали чувство сдержанности.
На протяжении процесса объединения Германии никто не задумывался относительно потенциального влияния объединения на баланс сил. В течение 200 лет Германия была жертвой, а не инициатором войн в Европе. Во время Тридцатилетней войны Германия понесла потери, оцениваемые в размере 30 процентов всего населения того времени, а самые решающие битвы династических войн XVIII столетия и Наполеоновских войн проходили на германской земле.
Отсюда почти неизбежно следовало, что объединенная Германия поставит перед собой цель предотвратить повторение всех этих трагедий. Но вовсе не было неизбежным то, что новое немецкое государство должно было воспринять этот вызов в основном как военную проблему или что немецкие дипломаты после Бисмарка должны были бы проводить внешнюю политику со столь пугающей самоуверенностью. Если Пруссия Фридриха Великого была самой слабой из великих держав, то вскоре после объединения Германия стала самой сильной и, будучи таковой, оказалась вызывающей беспокойство у своих соседей. Для принятия участия в «Европейском концерте» ей требовалось проявлять особую сдержанность во внешней политике [222]. К сожалению, после ухода Бисмарка сдержанность была тем качеством, которого больше всего недоставало Германии.
Причиной, по которой германские государственные деятели были одержимы идеей грубой силы, было то, что Германия, в отличие от других национальных государств, не обладала интеграционной философской базой. Ни один из идеалов, формировавших национальные государства в остальной части Европы, в бисмарковских построениях не присутствовал – ни акцент Великобритании на традиционные свободы, ни призыв Великой французской революции к всеобщей вольности, ни даже мягкий универсалистский империализм Австрии. Строго говоря, бисмарковская Германия вообще не была воплощением чаяний о создании национального государства, поскольку он преднамеренно исключил из нее австрийских немцев. Бисмарковское германское государство, рейх, Reich, было некоей уловкой, в основном представляющей собой Большую Пруссию, чьей главной целью было усиление собственной мощи.
