Сербия о себе. Сборник - Йованович Мирослав (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
Параллельно этому уже десятки лет после «освобождения» продолжается террор над косовскими албанцами, проводимый полицией под руководством Александра-Леки Ранковича. Частично террор был приостановлен только после его отставки на Брионском пленуме 1966 года. Кроме того, непосредственно после войны имели место интернирование в концентрационные лагеря и массовые высылки немецкого национального меньшинства, самого многочисленного в довоенной Югославии («этническая чистка», не так ли?). В большинстве случаев пострадали совершенно невинные люди, чья единственная вина была в том, что они немцы по национальности, а их богатые дома понравились новым власть имущим, намеревавшимся поселить туда своих «закаленных» и «проверенных» сторонников из Лики, Бании, Боснии и т. д. (Коммунисты искали свои «проверенные кадры» среди выходцев из более пассивных и бедных регионов, потому что таким образом они получали экономически зависимых индивидуумов, которые платили им абсолютной лояльностью. Благодаря этой модели «гуманного переселения» и искусственному созданию экономически зависимых индивидуумов появилось ядро, из которого генерировался тоталитарный коммунистический режим.) Конечно, излишне говорить, что судьба немцев из Баната и по сегодняшний день является закрытой темой.
В 60-е годы появилась еще одна форма государственного террора, которая до недавнего времени была также окутана завесой тайны и ограждена стеной молчания: убийства и покушения, которые за границей исполняла пресловутая титовская тайная полиция. Жертвами являлись представители сербской и хорватской политической эмиграции, считавшиеся политически опасными и «ведущими подрывную деятельность». В течение одного только десятилетия были убиты 37 видных сербских эмигрантов в США и Канаде, самым же сенсационным, конечно, стало злодейское убийство писателя Драгиши Кашиковича. В мае 1977 года в его чикагской квартире вместе с ним была зверски убита и его девятилетняя внучка. (Будучи таким «экспортером террора», титовская Югославия параллельно являлась и одним из надежнейших убежищ для известных международных террористов. Самым блестящим примером является «прием» известного коммунистического террориста Че Гевары на острове Бриони, где он отдыхал в «паузах» между своими действиями по «распространению социализма в мире».)
Сербская интеллектуальная элита с самого начала была соучастником всего этого. Известно, что механизм тоталитарной власти всегда выстраивался при содействии террора и лжи, а большая часть сербской интеллигенции в течение десятилетий коммунистической власти только и делала, что цементировала это содействие и придавала ему эффективность. Поэтому когда мы говорим о вине и интеллектуальном предательстве, мы подразумеваем десятилетия идеологической лжи и монополии коммунистов на правду, в укреплении которой сербская интеллигенция сыграла ведущую роль.
Из сказанного следует, что вина за войны и преступления нашего недавнего прошлого не может рассматриваться изолированно. Это предполагало бы существование неких стандартов политической нормы, действовавших до прихода к власти Милошевича. Как видно, вряд ли дело обстояло таким образом. Поэтому с его приходом и не произошел антропологическо-политический перелом, ставший началом некой новой эры, а просто в очень кровавом, доведшем до войны варианте продолжилась старая тоталитарная практика. Нельзя сказать, что тогда вдруг на поверхность всплыли «мрачные стороны балканского менталитета», которые Милошевич использовал, чтобы «конденсировать» свою новую националистическую идеологию; скорее это была прозрачная метафизика, которую его интеллектуальные соучастники извлекли из нафталина XIX века, дабы оправдать его правление. Причиной войн и преступлений являются не архаический национализм и иррациональная ненависть, а сам коммунистический режим, логика функционирования которого опирается на террор, угнетение и тыловую поддержку «национальной интеллигенции». Что же тогда странного в соучастии сербской интеллектуальной элиты в новейших войнах Милошевича, чему так поражаются наши постмодернистские гражданские просветители? Разве элита таким образом вышла за рамки своей обычной роли при титовском режиме? С другой стороны, разве сам народ, десятилетиями мирившийся с осознанием преступления сербских коммунистов по отношению к нации, государству и тысячам граждан (и сербов, и не сербов), не сможет примириться и с мыслью об ужасных преступлениях сербских неокоммунистов по отношению к представителям других народов?
Понятие вины должно быть основательно пересмотрено. Очевидна недостаточность его в том виде, в каком нам подают его наши гражданские просветители (плохо замаскированные левые). Рамки нужно раздвинуть намного шире, чем в дихотомии гражданская норма – взбесившийся национализм. Если верить им, у нас якобы было общество с универсальными, свободными рамками, которое при желании можно было бы трансформировать в свободное общество в соответствии с известными доктринами «критического мышления» и «общественного применения ума». Но потом пришел жестокий националист Милошевич со своей былинно-песенной интеллигенцией из Сербской академии наук и искусств (САНУ) и с Французской улицы, 7, и все наши усилия свел на нет. Он пропагандировал воинствующий этнический партикуляризм, который напрямую вел к конфронтации и войнам с другими народами, вместо того чтобы налаживать понимание, терпимость и т. д. Хотя это объяснение пользуется большой популярностью и даже завоевало себе статус своеобразного катехизиса антивоенной мудрости, мы настороженно относимся ко всем толкованиям, трактующим национализм и коммунизм как реальные системные альтернативы. Мы скорее согласимся с Адамом Михником, сказавшим, что национализм есть лишь «последняя стадия коммунизма», чем с нашими левыми, испытывающими ностальгию по универсализму титовского братства-единства. Сербский национализм не является причиной сербских преступлений, он всего лишь дополнительная, циничная сноска в мрачной исторической структуре сербского коммунистического авторитаризма. «Национализм» Милошевича (и не только его) является лишь точкой «невоздержанности», «выхода» коммунизма из его природного месторождения, точкой его эволюции в идеологического мутанта и бастарда, а не определяющим описанием его политической сущности. Национализм как таковой является объясняющим понятием лишь для бесполезного описания посткоммунистической идеологической эволюции коммунизма. Для описания сущности режима, способного на самые страшные после холокоста преступления, превратившего своих граждан в соучастников, понятие «национализм» не подходит. Поэтому и расчеты с этим режимом и его наследием не могут быть сведены к «критически-идеологическому» разоблачению неправильного, отклоняющегося от нормы идеологического направления его тоталитарной политики. Нужно отвергнуть эту политику в общем, «системном» плане. Нужно посмотреть на проблему глубже, а не только простить «невоздержанность» националистического безумия. Мы должны понять, что мир идеологической фикции и полицейского террора, в котором мы жили несколько десятилетий, создал интеллектуальное оружие и политическую культуру, сделавшие преступление возможным: обожание Государства и Власти, создание культа Вождя (Мессии), абсолютный примат коллективизма и пренебрежение индивидуальными свободами, апофеоз логики «государственного интереса» в противоположность эгоистическим индивидуальным проектам и т. д. Начало этому положил не Милошевич на VIII съезде, а Тито в 1945 году, посредством учреждения «революционной легитимности» государства, в котором мандат на применение любых средств для исправления мира. Милошевич унаследовал от старого режима готовые идеологические, полицейские и информационные инструменты, которые употребил для выполнения новых, более радикальных заданий – создания Великой Сербии вместо «строительства социализма». Проблема не в националистической природе цели, к которой Милошевич как коммунистический аппаратчик стремился, а в природе тех средств, которые были у него в распоряжении, и в согласии общества с использованием этих средств в любых целях по решению власти. Это не амнистия Милошевича и сербской интеллигенции за то, что они сделали, а скорее новая интерпретация их «заслуг». В редукционистском ключе можно сказать, что борьба против сербских преступлений в Боснии была борьбой за демократию в Сербии. Это совсем не означает, что сербских интеллектуалов, трубивших о «вековой ненависти», «справедливых границах» и «гуманном переселении», можно окрестить только криминальной командой, по которой плачет Гаагский трибунал. Напротив. Но практически единственной важной составляющей нашей вины является наша неспособность создать достаточно мощное средство для прекращения преступлений – установление демократического порядка. Проблема не в том, что мы допустили или недостаточно противостояли духу Меморандума САНУ (Сербской академии наук и искусств) и подобным вещам, а в том, что мы не построили демократические институты, которые помешали бы странной группе дезориентированных коммунистов стать влиятельным кланом пророков сербского нацизма. Мы, граждане, виноваты в том, что не смогли сломить диктатуру, а не в том, что принимали «объективное участие» в «подвигах» книнско-палянско-косовских хозяев войны и их интеллектуальной cosa nostra. Мы терпели тиранскую систему власти во всех ее зловредных проявлениях, и в этом наша основная вина, все остальное – бесплодная метафизика и дешевое морализаторство.
