Кремлевский визит Фюрера - Кремлев Сергей (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
Как видим, еще в середине августа фюрер не исключал все же политического решения проблемы, если бы к нему была готова Польша, но прекрасно понимал, что она к нему не готова.
И даже если бы Гитлер поставил вопрос о довоенной границе, то разве он был бы — с позиций декларированного «демократиями» права на самоопределение вплоть до отделения — не прав?
Фактор Англии он, Гитлер, не мог не учитывать, но мог ли он — при самом неблагоприятном влиянии этого фактора — отказаться на этом основании от действий в Польше? Ведь «английский» фактор исчезнуть не мог, а поляки — раз уж каша заварилась — с течением времени только наглели бы…
Гитлер не исключал военной реакции той же Англии, о чем говорил 14 августа в Оберзальцберге. В тот день начальник генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер пометил в своем дневнике: «Теперь следует показать для заграницы, что при любых обстоятельствах, даже если Англия вмешается, дело все равно дойдет до столкновения».
Полностью исключить военной реакции Запада Гитлер не мог еще и потому, что с середины августа французы приводили в боевую готовность свой мощный пояс оборонительных укреплений на германской границе — «линию Мажино». Французы боялись ее обхода с юга, и на проходах к Базелю устанавливались тяжелые орудия. В середине августа Черчилль в сопровождении начальника французского генерального штаба Гамелена посетил «линию Мажино». И все это от внимания немцев, конечно же, не ускользнуло, как и от итальянцев.
Гитлер вполне сознавал риск и без обиняков произносил это слово в те дни в доверенном служебном кругу— перед генералами — часто. Тем не менее он вполне сознательно на этот риск шел.
Итальянцы же форсирования событий боялись…
15 августа бывший посол Германии в СССР, а ныне — ее посол в Англии Герберт фон Дирксен зашел к итальянскому послу в Берлине Аттолико, с которым был дружен еще со времени совместного пребывания в Москве. Зашел по-дружески, без предупреждения и застал у Аттолико посетителя…
— Обождите пару минут, Герберт, и я буду располагать неограниченным временем для беседы с вами, — попросил Аттолико.
— Конечно, конечно, Бернардо, — успокоил его Дирксен. Вдруг в кабинет Аттолико прошел помощник и срочно вызвал к телефону… Вскоре немецкий гость был приглашен к возбужденному послу, и тот взволнованно выпалил:
— Мне только что звонил Чиано и сообщил, что приняты решения, чреватые войной с Польшей. При этом исходят из того, что Англия не вмешается. Но это же не так!
— Да, — согласился Дирксен, — но не может быть, чтобы в Берлине и Риме этого не учитывали.
— Нет-нет, вы обязаны их предупредить!
— Как раз собираюсь представить соответствующий доклад.
Даже это Аттолико не успокоило. Он был по-прежнему взволнован, спешил, и через пять минут гость и хозяин друг с другом распрощались…
В Москве тоже готовились вежливо прощаться — с английской и французской военными делегациями. В Москве уже ждали Риббентропа…
22 АВГУСТА все и так быстро происходящие события слились в нечто вообще калейдоскопическое… В утреннем выпуске «Известия» (как официоз правительства, а не партии) сообщили о близком приезде в Москву Риббентропа. В Лондоне из-за разницы во времени это сообщение было получено 21-го поздно вечером и вызвало, как доносил в Москву полпред Майский, «величайшее волнение в политических и правительственных кругах»…
«Чувства были разные —удивление, растерянность, раздражение, страх, — писал Майский, — Сегодня утром (22-го. — С. К.) настроение было близким к панике… Ллойд-Джордж настроен хорошо: он находит, что Советское правительство проявило даже слишком много терпения в переговорах с Англией и Францией. Он ждал нашего удара раньше…»
22-го маршал Ворошилов имел беседу с главой французской военной миссии генералом Думенком и сказал ему прямо:
— Прошло одиннадцать дней, и вся наша работа за это время сводилась к топтанию на месте… Позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна…
— Я согласен с вами, — это все, что мог сказать француз в ответ. И он повторял это раз за разом, переливая по сути из пустого в порожнее…
Но старался генерал зря… Уже через день он начнет паковать чемоданы, как и его неудалый коллега адмирал Дракс.
22-го же августа посол Франции в СССР Наджиар направил министру иностранных дел Боннэ телеграмму, в начале которой сообщал:
«Агентство Гавас получило разрешение от советской пресс-службы опубликовать следующее:
«Переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идет о содействии делу мира: одно направлено на уменьшение международной напряженности, другое — на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдет».
Я рекомендую комментировать если не точно в этих терминах, то, по крайней мере, в подобном духе и с самым большим спокойствием…»
Однако о спокойствии речи уже не было… Что могло снять напряженность? И кто ее мог снять?
Напряженность могли снять два события…
Первое решало бы вопрос кардинально и обеспечивало бы Европе прочный мир. Это произошло бы в случае согласия Польши на включение Данцига в состав Германии и согласия на, как минимум, экстерриториальные коммуникации через «Коридор». Хотя, надо заметить, честнее было бы провести внутри «Коридора» референдум по вопросу о том, в составе Польши или рейха желает быть само его население (Гитлер и такой вариант предлагал). Да и в Силезии с Познанью такой референдум был бы и не лишним, и справедливым. Как-никак благодаря Версалю в «германской» Польше проживало полтора миллиона человек.
Вторым, хотя и менее кардинальным, но тоже стабилизирующим событием могла стать громко заявленная готовность Польши в случае вторжения Гитлера немедленно и безоговорочно принять советскую военную помощь в рамках англо-франко-советского соглашения, заключение которого фактически блокировала позиция Лондона (читай — Вашингтона), а формально — как раз позиция Варшавы (тоже, впрочем, читай — Вашингтона)…
Гитлер был полон решимости решить «польский» вопрос силой до осени 1939 года и был прав. Вермахт изготовился, он — тоже, Европа была в идейном разброде, и «тянуть резину» до 1940 года или еще дольше было бы со стороны Германии просто глупо.
Но при переориентации Польши на гарантии СССР Гитлер сталкивался бы в случае нападения на Польшу уже не с коварными французами, много обещающими и часто предающими, не с лидерами типа Даладье, Боннэ и прочей политиканской швалью, а с державой, слов на ветер не бросающей, и с лидером, покрупнее и порешительнее его — фюрера, самого… И тут надо было бы и задуматься…
Фюрер и задумался бы…
То есть на второй вопрос о том, кто мог снять напряженность и спасти ситуацию, ответ был один — поляки. Но это был ответ без реальной базы. Власть имущие поляки сами вели Польшу на заклание золотому долларовому тельцу, который — в отличие от своих собратьев по крови и плоти — никогда не становился объектом жертвоприношений, но всегда — их субъектом…
Французы, хотя Наджиар и призывал к спокойствию, конечно, тревожились и в отличие от Лондона и Варшавы (в обоих случаях читай, повторяю, — Вашингтона) хотели бы войны избежать. На увертки времени уже не было, для Парижа наступал момент истины, и приходилось смотреть ситуации в глаза и хотя бы самим себе говорить правду. Поэтому Боннэ того же емкого на события 22 августа отбил послу в Варшаве Ноэлю вполне честную телеграмму:
«Ввиду новой перспективы, созданной объявлением о предстоящем подписании германо-советского пакта о ненападении, мне кажется необходимым попробовать предпринять в самом срочном порядке новые усилия перед маршалом Рыдз-Смиглы с целью устранить, пока еще есть время, единственное препятствие, которое вместе с тем мешает заключению трехсторонних соглашений в Москве.
Единственным возможным ответом на русско-германский договор было бы немедленное предоставление польским правительством, по крайней мере молчаливого (это у многоречивых-то, если им надо, польских панов? — С. К.), права подписи, позволяющего генералу Думенку занять от имени Польши твердую позицию, имея в виду уникальную эвентуальность войны, при которой Россия пришла бы последней на помощь…
