Сталинский неонеп - Роговин Вадим Захарович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
В свою очередь Гитлер в кругу своего ближайшего окружения также оценивал Сталина «очень высоко, но прежде всего как тирана». Советский публицист Э. Генри [392], которому принадлежит это наблюдение, приводил в его подтверждение высказывания Гитлера, выражавшие «классовую правду» этого наиболее жестокого врага коммунизма. В январе 1941 года Гитлер заявил: «Он (Сталин.— В. Р.) отождествляет себя с Россией царей. Большевизм для него только средство — прикрытие для обмана германских и латинских народов». О меткости политических наблюдений Гитлера свидетельствует и другая его мысль: «Сталину социальная сторона жизни совершенно безразлична. Что касается его, то народ может сгнить» [393].
Суммируя высказывания Гитлера в застольных беседах с приближёнными, Г. Пикер, тщательно записывавший эти беседы, подчёркивал, что Гитлер «считает Сталина гением и открыто восхищается им» [394]. Среди многочисленных высказываний Гитлера о «гениальности» Сталина выделяется мысль о том, что «к Сталину, безусловно, тоже нужно относиться с должным уважением. В своём роде он просто гениальный тип. Его идеал — Чингисхан и ему подобные, о них он знает буквально всё» [395]. Гитлер открыто признавался, что он многому научился у Сталина, в частности, осуществив после взятия власти «унификацию всей немецкой прессы (подобно тому как это сделал Сталин в СССР)» [396].
Глубоко презирая советский народ, Гитлер одобрял методы, применявшиеся по отношению к нему Сталиным, и заявлял, что «на восточных землях можно добиться цели, лишь действуя совершенно беспощадными методами a la Stalin» [397].
Для характеристики взаимоотношений двух диктаторов в период их «дружбы» небезынтересно то обстоятельство, что Сталин поверял гитлеровским посланцам мысли, которые в то время не решался открыто высказывать даже в кругу своего ближайшего окружения. Так, по словам Гитлера, в беседе с Риббентропом Сталин «не скрывал, что ждёт лишь того момента, когда в СССР будет достаточно своей интеллигенции, чтобы полностью покончить с засильем в руководстве евреев, которые на сегодняшний день пока ещё ему нужны» [398]. Так откровенно Сталин не позволял себе говорить даже в последние годы своей жизни, когда он прикрывал проводимую им политику государственного антисемитизма филиппиками против «безродных космополитов», «агентов Джойнта» и т. д.
Некоторые профашистские высказывания Сталина изумляли даже ближайших приспешников Гитлера. Так, А. Розенберг записал в своём дневнике свидетельство Риббентропа о том, что во время приёма последнего в 1939 году «Сталин провозгласил здравицу не только в честь фюрера, но также и в честь Гиммлера как гаранта порядка в Германии». «Гиммлер истребил коммунистов, то есть тех, кто верил Сталину,— комментировал этот факт Розенберг,— а тот без всякой на то необходимости провозглашает здравицу в честь истребителя своих приверженцев. „Великий человек“,— говорят Риббентроп и вся эта клика» [399].
В Сталине Гитлер видел не идейного, а геополитического противника, которого он надеялся переиграть в дипломатических маневрах, а затем сокрушить в войне. Даже в последние годы войны, когда стала очевидной беспочвенность этих надежд, Гитлер и его окружение не скрывали перед своими приближёнными своего восхищения Сталиным. Сообщая Шелленбергу о предложенном Риббентропом плане организации покушения на Сталина, Гиммлер добавил, что ему «очень нелегко отдавать такой приказ, поскольку он, как и Гитлер, верит в историческое провидение и считает Сталина великим вождём своего народа, призванным выполнять свою миссию». Риббентроп, в свою очередь, заявил, что «Сталин намного превосходит Рузвельта и Черчилля по своим военным и государственным способностям; он единственный, кто действительно заслуживает уважения» [400].
Весной 1945 года, когда Германия находилась уже в агонии, Гитлер, возлагавший свои последние надежды на развал антифашистской коалиции, полагал, что инициатором этого будет скорее всего не Черчилль или Рузвельт, а Сталин, с которым «мы могли бы скорее чего-нибудь добиться». В дневниках Геббельса, относящихся к этому времени, неоднократно приводятся высказывания Гитлера о том, что «если какая-то держава в лагере противника и захочет первой вступить в переговоры с нами, то при любых обстоятельствах это будет Советский Союз». Это соображение Гитлер мотивировал тем, что Рузвельту и Черчиллю очень трудно — если вообще не невозможно — повернуть курс своей военной политики, поскольку они вынуждены считаться с общественным мнением своих стран; Сталин же «избавлен от этой заботы» и поэтому «в состоянии в течение одной ночи изменить свою военную политику на 180 градусов» [401]. Хотя эти надежды в условиях безвыходного положения Германии были нереальны, соображения Гитлера о полной независимости Сталина от общественного мнения были, конечно, вполне резонными.
Перед второй мировой войной Гитлер видел своего главного политического врага не в Сталине, а в Троцком как потенциальном лидере сил, способных в ходе войны подняться на международную социалистическую революцию. За день до нападения Германии на Польшу во французской печати появилось сообщение о беседе между Гитлером и французским дипломатом Кулондром сразу же после заключения советско-германского пакта. На слова Кулондра: «Действительным победителем (в случае войны) будет Троцкий. Подумали ли вы об этом?» —Гитлер ответил как о само собой разумеющемся: «Я знаю,» — и тут же перешёл к упрёкам в адрес Франции и Англии, якобы провоцирующих его на войну тем, что «дали Польше полную свободу действий» [402].
О Троцком Гитлер и его приспешники отзывались с неизменной ненавистью, перемешивая обвинения в «губительном воздействии на другие народы» с неистовыми антисемитскими выпадами. Говоря о «деструктивном характере» евреев, Гитлер добавлял, что «из всех евреев наиболее достойны уважения Павел (христианский апостол.— В. Р.) и Троцкий, поскольку они в наибольшей степени способствовали этому (стимулированию активности других народов.— В. Р.)… Они вообще действуют подобно бацилле, проникающей в тело и парализующей его!» [403]
Получив известие о гибели Троцкого, Геббельс тут же записал в своём дневнике: «Этого дьявола не жалко… одной преступной еврейской свиньей стало меньше. Он заслужил куда худшей смерти» [404].
Если очистить эти и другие подобные высказывания от мракобесной юдофобской шелухи, можно прийти к выводу, что нацистские «вожди» вплоть до смерти Троцкого видели в нём потенциального вождя интернационального движения, которое способно смести с исторической арены тоталитарные режимы. Троцкий, лишённый всяких материальных ресурсов и находившийся в далёкой Мексике, представлялся им более опасным врагом, чем Сталин, в руках которого была сосредоточена военная и материальная мощь огромной страны.
XXVIII
Разрыв Сталина с идеей мировой революции
Позитивные оценки Сталина крупнейшими лидерами буржуазного мира 30-х — 40-х годов (начиная Гитлером и кончая Черчиллем) объяснялись в первую очередь тем, что последние видели в Сталине носителя национально-государственных задач, порвавшего с интернационалистской доктриной марксизма. Такой взгляд усиленно внушался политикам и общественному мнению Запада советской пропагандой, причем роль первой скрипки в этой идеологической кампании играл сам Сталин.
Разумеется, линия на окончательный разрыв со стратегией мировой революции развёртывалась Сталиным постепенно и осторожно. Её открытое провозглашение могло бы вызвать замешательство в зарубежных компартиях и оттолкнуть от них множество коммунистов. Поэтому в 1932 году Сталин опубликовал статью, специально посвящённую опровержению суждений о том, что он отказался от доктрины мировой революции. Эта статья была написана в связи с выходом в США книги американского технического специалиста Т. Кэмпбелла, работавшего в 20-х годах в Советском Союзе. В этой книге, озаглавленной «Россия — рынок или угроза», Кэмпбелл проводил идею о том, что Советский Союз больше не представляет угрозы для мирового капитализма, а является выгодным рынком для сбыта капиталистическими фирмами своих товаров. В подтверждение этого он ссылался на свою беседу со Сталиным, состоявшуюся в январе 1929 года. В этой беседе, как рассказывал Кэмпбелл, Сталин утверждал, что «при Троцком действительно пытались распространить коммунизм во всём мире, что это было первой причиной разрыва между Троцким и им (Сталиным.— В. Р.), что Троцкий верил в мировой коммунизм, тогда как он, Сталин, хотел ограничить свою деятельность собственной страной» [405].
