Русский вопрос и институт будущего - Кургинян Сергей Ервандович (книга регистрации txt) 📗
Националист в строгом смысле этого слова является "предкосмополитом". Стирая в национальном все своеобразие сложных форм и нюансов, в которых кроется специфика различных способов организации человеческой общности, националист готовит космополита. Обидно, но факт. Национальное государство есть унифицированный элемент в структуре космополитической мировой бюрократии. Нации – формы общности, вылепленные всемирным буржуазным классом для себя и по своему образу и подобию.
Признав национальное во всей полноте этого непростого понятия, мы тем самым уже признаем, что для нас нет проблемы, каковы будут формы всемирного общежития в XXI столетии. Доделав свое дело, нации создадут единое унифицированное человечество. Поделив рынки (для чего и нужен национализм), буржуазия сынтегрируется в мировой спрут. Место пролетарской интернации займет транснациональное сообщество, сумевшее преодолеть противоречия между центрами власти. Националист – это тот, кто признает безальтернативность версии мирового развития, но стремится обеспечить для своей национальной общности некое место в рамках этой версии, обеспечивающее определенный приоритет. В этом смысле националист – союзник для всех, кто отстаивает какие-то интересы своего народа. Как отстаиватель, он входит в единство сил, стремящихся предотвратить народное бедствие и конец истории своего народа.
Но разве есть одна версия?
Величайшие народы мира, народы-создатели цивилизованных миров, в своем историческом творчестве по-разному видели всечеловеческое единство. Можно выделить следующие основные модели.
1. Унификационный муравейник. Творение европейского буржуазного гения.
2. Единство в вере. Модель народов-создателей мировых религий.
3. Единство через прямое доминирование одной макрообщности (расы, народа) над другой. Модель, адресующая не к духовной, а к чисто силовой экспансии (легитимированной через ту или иную формулу расовой исключительности).
4. Единство как многообразие форм и способов исторического движения.
Вторая и третья модели предполагают "всего лишь" разные субъекты чистого доминирования. И там, и там идет навязывание некой формы, либо духовной, либо обнаженно силовой. Разница огромна, но велико и общее стремление к моноформизму. При этом моноформа может быть достаточно тонкой и сложной. Первая модель не подавляет, а конвейеризирует. В сущности, речь идет о более тонких формах подавления. Их, по видимости, бессиловой характер компенсируется примитивизмом моноформ. Выбирайте – в чем жить: в штампующей формы цивилизации статуса или, например, в духовно тонкой, но все подминающей под себя мировой цивилизации, построенной на фундаменте любой из победивших мировых религий. Или же – в режиме, где какая-то из биосоциальных коллективных особей, обосновав свою исключительность тем или иным мифом XXI столетия, подавила все оставшееся человечество.
Честно говоря, ни в одной из этих трех печальных альтернатив я лично жить не хочу. И любую победу рассматриваю здесь как поражение. Но, может быть, дело лишь в личном вкусе? Отнюдь. Ибо закон продуктивного многообразия говорит о том, что любая моноформа обречена, что в рамках моноформизма может быть организована лишь гибель, деградация человечества. Однако и общего планетарного будущего на все более тесной планете не избежать. Что же остается? Только четвертая версия. Авторство ее несомненно. И поскольку оно наличествует, русский народ при любых бедствиях, любых лишениях, любой смуте и в любом унижении остается одним из величайших народов мира: народом-автором одной из версий мировой истории. Эта версия проглядывается сквозь все фазы и циклы исторического движения моего многострадального Отечества.
Находясь на стыке с другими авторскими вариантами, Россия терпела страшные лишения в этой своей роли межцивилизационного коммуникатора. Процветание было для нее недоступно, ибо, находясь на семи ветрах, она слишком много должна была тратить просто на выживание. Сформировавшийся военно-аскетический идеал блокировал становление буржуазных отношений. Об этом сказано много. Но меньше -о том, что цепь "буржуазность – национализм – унификационизм" противоречила четвертому авторскому варианту движения мировой истории. И потому отторгалась.
Как назвать ту общность, которая формировалась на базе четвертой версии? Конечно, это не нация… Но не потому, что наличествует нечто меньшее, недонациональное, как утверждают многие из отрицателей русской нации. А потому, что есть нечто большее, не сверх-, не транс-, не интернациональное, а, если уж отстраивать от национального корня, МЕТАНАЦИОНАЛЬНОЕ. Говоря о метанациональном, я вновь возвращаюсь к тому, с чего начал статью, – к анализу ошибок оппозиции в сфере методологической. Ибо, соединяя правое с левым и ужа с ежом при сохранении их самости и отсутствии синтезирующего начала, оппозиция стала на путь игры, на путь постмодерна с его множеством суверенных и несовместимых языков. Вавилонская башня политических языков, "ячеистая структура" политического континуума не могла не породить аналогичную структуру общностей ("наций") и территориальных образований. Дальше – либо распад, либо террор, либо… Сведение к одному знаменателю. Провокация классической теории операций, претендующей на роль объединителя в науке, постмодерна, претендующего на роль объединителя в культуре, и космополитизма, претендующего на роль объединителя наций (или – "цивилизационных типов"), состоит в том, что подобный тип объединения отнимает у человечества право на единство в многообразии, право на Большую Форму, на единство Большой теории. Русские особым чутьем ощущали этот подвох и постоянно искали иную модель всеобщего. Она и описывается для меня с помощью превращения некоей совокупности начал в сложное и слиянно-многообразное метаначало. Это касается всего. Метаязыка и языковых систем, группы теории и метатеории, национальных типов и метанации. Не гнить в постмодерне ("многообразие без единства") и не стричь под одну гребенку ("единство в ущерб многообразию"), а через метакачество искать "цветущую сложность", – вот к чему стремились русские во всем: в государственном строительстве, культуре, политике. И в этом всемирно-историческое значение русской идеи, ее притягательность для вошедших в ее поле народов, её значение для будущего человечества.
Русский народ, отстаивающий себя как народа-творца мировой истории, – это метанация. Может ли он стать чем-то другим? Чем? Народом, вписывающимся в первую модель, т.е. нацией, возглавляемой националистами? Наверное, может. И упрекнуть его за это нельзя. Но шанс на выживание в этом качестве с потерей первородства и статуса народа – творца мировой истории – меньше, чем при отстаивании этого статуса. Слишком многое надо перестраивать в коде, слишком слаба и неэффективна буржуазия. А главное – слишком поздно. И слишком горько для народа. Психологическая травма исторической личности делает на этом пути чересчур высоковероятным срыв, мутацию. И – следующую за ней гибель.
Мутацией (причем весьма и весьма непродуктивной) как раз и будет фашизм. Отождествлять русский фашизм с русским национализмом не просто непродуктивно, а, мягко говоря, странно. Русский националист требует своего уравнивания в правах с националистом европейским (французским, англосаксонским, немецким). Он так же адресует к культурно-историческому типу, так же секуляризован, так же прагматичен, так же "покорно предкосмополитичен". Отрицать за ним это право – значит однозначно свидетельствовать, что в первой версии мировой истории, в которую он согласился войти фактически на коленях, ему нет места вообще, при любом сокращении амбиций, даже в хвосте общемировой очереди. В таком отказе русские читают знакомый текст: "Хороший русский – это мертвый русский". И восстают, вливаясь в другую версию – скорее всего в третью.
В этом качестве они могут быть использованы для перевода всемирной стрелки с космополитизма на этноплюральный еврофашизм в модели черного интернационала. Но катализатор исчезнет в реакции. Народ-мутант будет поглощен чуждой ему и омерзительной для него исторической версией. Русская Октябрьская революция 1917 г. была провидческой реакцией на угрозу перевода стрелок мировой истории, Великая Отечественная война – ответом на вызов переводящих стрелки мировых сил. Такое не забывается. Фашизм антинационален для русских, ибо, отстаивая модель доминирования избранных, он никогда в эти избранные русских не включал и не включит.
