Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793 - 1914) - Бовуа Даниэль
Ни одному поляку не удалось достичь в царской России подобного уровня. Несчастный Станислав Август Понятовский после низложения, возможно вспомнив о временах своего романа с будущей царицей Екатериной II, приехал доживать свой век (ум. в 1798 г.) в Петербург, где остановился в пожалованном ему Павлом I Мраморном дворце. Однако это жалкое 11-месячное существование можно рассматривать как проявление привязанности к России разве что в плане горькой иронии истории 6. Оплатить все долги короля могла лишь Россия, сперва вознесшая его на престол, а затем низвергшая.
Крупнейшие магнаты Украины быстрее и лучше других поняли, откуда ветер дует. Станислав Щенсны Потоцкий, владелец пышной резиденции в Тульчине, чей портрет – в латах (!) кисти И.Б. Лампи Старшего хранится в Лувре, смог ценой подписания Тарговицкой конфедерации и оказания содействия Екатерине II при разделах Речи Посполитой сохранить свои несметные владения, насчитывавшие 312 местечек и сел, а к 1805 г. создать один из лучших в Центральной и Восточной Европе садово-парковых ансамблей, названный Софиевка, в честь его третьей жены Софии де Витте. Жизнь и удивительная судьба Потоцкого – наиболее типичный пример безболезненного превращения гражданина Речи Посполитой, в которой существовала выборная монархия, в подданного Российского государства с установившейся абсолютной монархической властью. Хотя фигура Потоцкого уже привлекала внимание историков, исследователи еще не раз будут обращаться к ней в будущем 7.
Не меньшим состоянием обладал еще один участник Тарговицкой конфедерации – Франтишек Ксаверий Браницкий. В середине XVIII в. при дворе в Петербурге он участвовал в похождениях будущего польского короля, потом, выступая на стороне России, он командовал малочисленными отрядами того же короля против барских конфедератов в 1768 – 1772 гг. Затем, отвернувшись от него, Браницкий стал частым гостем при дворе Екатерины II, где раскрывал перед царицей со всей широтой души – «по-сарматски» – суть так называемой природной склонности Варшавы к «деспотии». Прежде чем вырыть могилу польской независимости, он позаботился о приумножении своих богатств, женившись в 1781 г. на Александре Васильевне Энгельгардт, принадлежавшей к одному из самых богатых семейств империи. В ее честь он также разбил парк «Александрия» неподалеку от столицы своего небольшого «удельного княжества» – Белой Церкви. Согласно ходившим сплетням, его жена была первой среди внебрачных детей – плодов любовных утех Екатерины II. Это, несомненно, дает повод для размышлений о существовавших семейных и матримониальных стратегиях, как принято «ученым образом» называть альковные тайны. Сущность менталитета этого магната выражена в совете, который он дал юным братьям Чарторыйским, собиравшимся с визитом в Царское Село и не знавшим, как этикетом предписано целовать руку Екатерине II. Итак, согласно «Мемуарам князя Адама Чарторыйского», изданным на французском языке в Париже, Браницкий сказал: «Целуйте туда, куда пожелает, лишь бы вернула вам поместья» 8.
Третьим ответственным за создание пророссийского вооруженного союза в Тарговице был Северин Жевуский. Несмотря на то что его жизненный путь завершился в австрийской Галиции в 1811 г., он был одним из тех богатейших польских магнатов в украинских землях, кто отдал душу и тело служению России. Правда, во времена Барской конфедерации его по приказу Н.В. Репнина арестовали и сослали в Калугу, но при поддержке Ф.К. Браницкого в 1775 г. он вновь завоевал милость Екатерины II. Ему довелось возглавлять аристократическую фронду, а в период Великого (Четырехлетнего) сейма 1788 – 1792 гг. резко критиковать идею введения наследственной монархии. В его лице императрица обрела решительного врага Конституции 3 мая 1791 г., устанавливавшей принцип наследования и являвшейся, по мнению Екатерины, воплощением французского якобинства. Среди украинских поместий Жевуского французам известно имение Верховня, которое досталось в наследство его дочери Эвелине, в будущем жене Вацлава Ганского, а затем Оноре де Бальзака, которое последний называл «маленьким Версалем». Сама Эвелина, ее сестра (в замужестве Собанская, тайный агент царской полиции и любовница Мицкевича), а также их брат Хенрик Жевуский (прекрасный писатель, известный своими ультраконсервативными взглядами) так афишировали свое восхищение российским самодержавием, что это повлияло на восторженную оценку царизма Бальзаком.
Беглый перечень польских аристократов на Украине, связанных с Россией в период второго и третьего разделов Речи Посполитой (1792 и 1795 гг.), можно с легкостью продолжить, обратившись к работе Людвика Базылева 9, где предлагается заглянуть за первые деревья, скрывающие глубину леса, которую мы как раз постараемся раскрыть. Представление в этой книге нескольких «ярких фигур», выбранных в качестве примера среди 1200 поляков, более или менее постоянно проживавших в столице империи около 1820 г. наряду с другими 35 тыс. иностранцев (23 600 немцев, 4000 французов и 2360 шведов), свидетельствует о том, что подобный фрагментарный подход не дает возможности описать феномен интеграции целиком, хотя бы потому, что этот процесс необязательно связан с пребыванием в Петербурге. Скорее стоит сразу и a contrario заметить, что такое незначительное число подвергшихся интеграции в Петербурге свидетельствует о тех неимоверных трудностях, которые испытает империя, желающая включить в свои властные структуры: министерства, администрацию, армию, несколько сотен тысяч поляков в присоединенных украинских землях Речи Посполитой. А потому продолжим знакомство с аристократией, которая спешно демонстрировала свою привязанность новой российской власти, широко раскрывшей свои объятья.
Уже во время безнадежных для польской стороны военных действий апреля – мая 1793 г. между временно расположенными на Украине малочисленными польскими отрядами и российской армией среди высшего польского командования наблюдались случаи перехода на сторону неприятеля. Генерал Стефан Любовидзкий, действовавший в Сквирском повете на Киевщине, призвал священника и приказал своим солдатам присягнуть на распятии в верности императрице России, за что в награду получил орден и 20 тыс. дукатов. Антоний Злотницкий, комендант Каменец-Подольского, сдал известную своей неприступностью крепость без единого выстрела 10.
В середине 1793 г. Любовидзкого при объезде войск сопровождал молодой офицер Северин Букар. Одновременно с этим по приказу российского генерала Кречетникова они заезжали к отдельным крупным землевладельцам Украины с целью уговорить их выслать в Петербург делегацию с прошением о сохранении за ними поместий. Этот юноша, чьи владения располагались в Янушполе Житомирского повета, за год до того сражался на стороне Костюшко, но в связи с новыми обстоятельствами по совету отца примкнул к Любовидзкому. Подобным образом поступали многие офицеры и аристократы, присягавшие на верность Платону Зубову, юному фавориту Екатерины II (вскоре мы увидим его в новой роли), самой императрице, ее сыну Павлу и внукам Александру и Константину 11.
Среди когорты новых подданных, готовых на любые реверансы в сторону власти ради сохранения своих владений, князь Антоний Станислав Четвертинский 12 стоит особняком. Он возложил к царскому трону печатный экземпляр генеалогического древа, свидетельствующего о происхождении его рода со времен Киевской Руси, поскольку видел себя в качестве наследника княжества Св. Владимира и полагал, что многочисленные проявления преданности, подкрепленные российскими субсидиями, получаемыми им с 1773 г., являются достаточным основанием для подобного рода притязаний. Хотя теория «триединого русского народа» еще ждала будущих теоретиков славянофилов, странной кажется неосведомленность Четвертинского о том, что Россия завладела духовным наследием Киевской Руси уже в XVI ст.
