Гении и прохиндеи - Бушин Владимир Сергеевич (читать книги онлайн полностью без регистрации .TXT) 📗
Оказывается, ещё давным давно, в далёком детстве, когда отец в припадке ревности орал и носился с топором в руке за женой, я, говорит, "стояла, слушала и в этом в дымину пьяном ленинце была для меня вся Октябрьская революция, все её идеи." Было ей года три-четыре, а уже какая политизированность! Как Хакамада. Но теперь-то?.. Вишневская всю жизнь прожила в театре и, надо думать, что сейчас, в старости, знает мировую драматургию, в частности, пьесы Шекспира, лучше, чем её гениальный супруг. Так вот, подумала бы: отец-коммунист лишь буйствовал в порыве ревности, имея на то веские причины, а венецианский мавр Отелло, которого едва ли можно причислить к ленинцам, и не был он членом ни РСДРП, ни ВКП(б), однако же в приступе ревности взял да и задушил свою супругу, как выяснилось потом, совершенно невиновную перед ним. Судебная ошибка... А Евгений Арбенин из лермонтовского "Маскарада"? Тоже едва ли читал Маркса и не состоял ни в КПСС, ни в КПРФ, не был знаком с Геннадием Зюгановым, но и он в ослеплении ревности предал смерти свою жену. Судебная ошибка... Так что, Галина Павловна, вы с Ельциным, Сванидзе и Новодворской защищаете "общечеловеческие ценности", а мы напоминаем, что есть и общечеловеческие беспартийные страсти, увы, порой небезвредные... Много еще сногсшибательного в этой книге, нескончаема чреда её персонажей от Шостаковича до Солженицына, от Прокофьева до Евтушенко, от Сталина до Марка Ильича Рубина... Но об этом при случае - в другой раз.
"КУШАЙТЕ, ДРУЗЬЯ МОИ. ВСЕ ВАШЕ"
Фигура эта возникла, как и в прошлый раз, внезапно...
Б. Окуджава
В один прекрасный день поэт-гитарист Булат Окуджава, почти совсем оставив песни, лучшие из которых снискали ему большую популярность, вдруг принялся писать романы и повести из русской жизни прошлого века. Все они публиковались в журнале "Дружба народов".
Роман "Бедный Авросимов" - первый из них - вызвал несколько противоречивые суждения критики. Одни, как главный редактор помянутого журнала, уверяли, что это "новое слово" в нашей лигературе; другие позволили себе, видите ли, иронические сомнения.
Вопреки иронистам роман имел большой издательский успех. По данным Библиотеки иностранной литературы, его появлением первыми заинтересовались любознательные жители итальянской провинции Апулия: в губернском издательстве города Бари (это на заднике Апеннинского сапога) они предали тиснению "новое слово" с поразительным проворством. По тем же сведениям, после апулийцев роман перевели и в некоторых других темпераментных точках планеты. Внагон, уже чуть ли не пятым или шестым, опубликовали его отдельной книгой и у нас в Политиздате.
Позже на страницах той же "Дружбы народов" возник новый ромчп Б. Окуджавы "Путешествие дилетантов", состоящий из двух частей. Есть основания предполагать, что как только была напечатана первая книга, нетерпеливые граждане Бари, обложившись русско-апулийскими словарями, засели за работу... Во всяком случае в США под названием "Ноктюрн" роман вышел.
Новоданное заглавие немного смутило Б. Окуджаву. "Странно, - сказал он. - Ну да пусть уж!" Вероятно, его смутило то, что у Габриэля д'Лннунцио тоже было сочинение под названием "Ноктюрн" ("Notturno"). А ведь знаменитого итальянца очень часто и очень многие именовали представителем "всеобъемлющего дилетантизма". Так вот, мол, не стали бы путать американские читатели эти два "Ноктюрна". Но нам такие опасения представляются совершенно напрасными. На наш взгляд, странно в некоторой мере только то, что имя дитяти меняется за океаном безо всякого участия его родителя. Само же новое заглавие - надеемся, романист нас извинит - кажется нам, право же, гораздо более удачным, чем исходное.
Собственно говоря, почему "Путешествие дилетантов"? Во-первых, в книге нет ни дилетантов, ни дилетантизма, а только эрудиты, знатоки, одна сплошная всеобъемлющая интеллектуальность. Во-вторых, нет и путешествия, а есть бегство: во второй книге несколько глав посвящены описанию бегства из Петербурга главного героя - немолодого уже князя Мятлева и юной Лавинии соблазненной им жены статского советника Ладимировского. Путешествие и бегство вещи совершенно разные. Мы же не говорим "Бегство Афанасия Никитина в Индию" или "Путешествие Наполеона из Москвы".
А "Ноктюрн" - это прекрасно! Такое заглавие гораздо ближе к сути дела. Само слово "контюрн" (nocturne) в переводе с французского, которым Окуджава владеет легко и охотно, означает "ночной". Словарь дает такое толкование этого слова, как термина искусства: "художественное произведение, изображающее ночь, ночные сцены, ночные настроения". Но в романе "Путешествие дилетантов" как раз пропасть ночных сцен и ночных настроении. Сколько здесь путевых ночлегов, ночных застолий, кутежей и всяких иных эпизодов, сцен, происходящих ночью. То и дело абзац или глава начинаются фразами вроде таких: "Была ночь"... "Был второй час ночи"... "Уже стояла глухая ночь"... "Поздней ночью коляска полковника остановилась у постоялого двора"... "Южная ночь, стремительная и непроглядная, опустилась на город"... "Майская ночь"... "Я пробудился ночью весь в поту. Сердце мое билось учащенно. Мне показалось, что я слышу глухие голоса"... и т. д.
Крайне любопытно и характерно, что один из важнейших эпизодов романа бегство героев - начинается фразой: "Мы были у Гостиного Двора в двенадцать часов пополудни". Судя по всему, автор хотел сказать "в двенадцать часов дня", "в полдень", но перо, привычное к ночным сценам, само невольно перенесло действие в полночь: ведь хотя так никто и не говорит "двенадцать часов пополудни", но по прямому грамматическому смыслу эти слова могут означать только одно - полночь.
В романс мастерски описываются ночи зимние и летние, осенние и весенние, северные и южные, городские и деревенские, тихие и бурные, звездные и беззвездные, русские и грузинские... Что касается "ночных настроений", то иные персонажи романа просто немыслимы вне их. Такое, например, бравый поручик Катакази, преследующий беглеца: "На ночь он обязательно останавливался на станции Либо в деревне, .либо в гостинице... Он проявлял лёгкую, непринужденную заботу относительно собственных сердечных дел, и дамы всякого сорта, встречавшиеся на его пути, оставались обласканными им и сохраняли в своих сердцах самые трогательные воспоминания". Некоторые из этих дам описаны особенно подробно и выразительно. Например, "босая баба не первой молодости" па станции в Чудове. Врезается в память, как "баба поднялась в светелку, взбила подушку и откинула лоскутное одеяло", как "загорелые руки бабы и белые руки поручика переплелись, подобно вензелю, и пребывали так некоторое время".
О ночном эпизоде с другой дамой поручик расскажет сам: "Я долго, трудно и мучительно добивался ее расположения. Я что-то обещал, клялся, от чего-то отказывался. Она таяла, однако оставалась непреклонна... У нее были сильные цепкие руки, и она вертела меня, как зонтик. (Гак в тексте. - В. Б.). А время шло... Вакханалия, представьте, началась еще до сумерок, а уже стояла глухая ночь... Это была фурия - рыдающая в полный голос, хохочущая, проклинающая, сжимающая меня в объятиях, хлещущая меня по щекам со сладострастьем трактирщицы, падающая в обморок, зовущая на помощь. Наконец лишь под утро она угомонилась и все произошло скучно, пошло и бездарно".
Не ясно ли из всего этого, что Булат Окуджава - истинный поэт ночи и ночных страстей. И прямо-таки поразительно, как это заокеанский издатель все разглядел, понял и словно припечатал:
"Ноктюрн"!
Кстати, Б. Окуджаве и не привыкать уже к переименованию своих произведений: ведь в Политиздате его "Бедный Авросимов" вышел под названием "Глоток свободы". Ну, правда, при этом из журнального текста опустили несколько абзацев, которые уж слишком выпирали из строгого профиля издательства, например:
