Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости - Кампфнер Джон
Как и Берлускони, Саркози признал важность телевидения. Он ответственен за слияние французской политики с деловыми интересами, освещением событий в СМИ и культом знаменитостей. В январе 2009 года парламент принял закон, усиливший правительственный контроль над общественными телеканалами. Согласно этому закону, показ коммерческой рекламы должен быть прекращен, а возникшую вследствие этого нехватку денег должно восполнить государство. Таким образом, эти каналы становятся зависимыми от доброй воли президента. Чтобы закрепить это положение, главу «Франс телевизьон» будет назначать не Высший совет по аудиовизуальным СМИ, а президент страны, который сможет в любой момент разорвать контракт. Саркози снискал прозвище «телепрезидента» за то, что «дирижировал» политикой так, как если бы это было реалити–шоу. «Франция сформировала новую модель управления СМИ, которая находится где‑то между моделями Берлускони и Путина, — комментирует «Лe Монд», газета, которая остается за пределами президентской досягаемости. — Саркози не нужно подражать Берлускони и приобретать СМИ: его друзья сделают это вместо него».
Студия Паоло Флореса Д'Арке заполнена акварелями и картинами маслом. Д'Арке — художник, философ, журналист и литератор — один из наиболее известных критиков режима Берлускони. В 2002 году он был одним из зачинателей джиротонди, демонстраций–хороводов. Д'Арке выглядит несколько уставшим, когда здоровается со мной в своей элегантной римской квартире. Он немедленно увлекает меня к окну и указывает на оживленный уличный рынок с обилием мяса, рыбы, фруктов и овощей. Эта типичная сцена итальянского буржуазного довольства поражает меня. Хозяин объясняет мне суть дела. В начале каждого торгового дня сюда приезжает один и тот же инспектор. Он кивает владельцам палаток, с серьезным видом осматривает товар и сообщает, что надо проверить его соответствие санитарным нормам. За несколько минут его фургон чудесным образом наполняется подношениями, и инспектор уезжает. Все довольны. Все, что нужно, заявляет Д'Арке, — это решительное неприятие любых форм преступного поведения, снизу доверху. Но с чего начинать, когда столь многие извлекают выгоду из сложившегося положения?
Вечером накануне нашей встречи Д'Арке обратился примерно к 50 тысячам человек на Пьяцца Навона. Число манифестантов резко упало: на один из прошлых митингов пришло около миллиона человек. Реакция утренних газет оказалась в основном пренебрежительной: они сообщили, например, что большинство выступавших потратило большую часть времени на препирательства друг с другом. Д'Арке пессимистично оценивает состояние оппозиции. По его словам, у итальянских левых не было ни значимой цели, ни идеологии, и они почти не интересовались демократией: «Было ли когда‑либо в Италии высоконравственное, храброе левоцентристское правительство?» Он смеется и сам отвечает: нет. Кракси не был отклонением от нормы. Социалисты потворствовали нападкам Берлускони на СМИ: «Это поколение левых выросло со сталинистским взглядом на мир. Либеральные власти, свободная журналистика и независимость работников прокуратуры не вписываются в их мировоззрение. Они систематически помогали Берлускони». Д'Арке напоминает о конституционных реформах конца 90–х годов, проведенных социалистическим правительством и нацеленных на формирование более сильного и стабильного правительства: «В тот момент Берлускони был в безнадежной ситуации — и в политическом отношении, и в финансовом, и в смысле отношений с правосудием. Эти реформы вызволили его из беды. Все эти политики — в одной упряжке».
Удерживая мертвой хваткой СМИ, Берлускони переключился на судебную власть или, по крайней мере, на ту ее часть, которая еще оказывала некоторое сопротивление. Он принялся урезать полномочия судей, чтобы они оставили его в покое. Д'Арке приводит поразительную статистику: Берлускони избежал осуждения по 12 крупным делам. Он вообще никогда не был осужден. Берлускони привлекали к суду шесть раз — по обвинению в растрате, нарушении налогового законодательства, подделке бухгалтерской отчетности и попытке подкупа судьи. В нескольких случаях он был оправдан. В других его признали виновным, но приговор был отменен апелляционной инстанцией. В остальных истек срок давности привлечения к ответственности.
Те, кого все это должно было бы возмущать, например деятели политической оппозиции, кажутся поразительно спокойными. Д'Арке вспоминает частный обед в 1996 году с Массимо Д'Алема, ведущей фигурой у левых. Это произошло как раз в то время, когда первый срок Берлускони приближался к концу. Д'Алема изображал человека, желающего порвать с прошлым, чтобы помочь оздоровлению общественной жизни, однако, по словам Д'Арке, скоро выяснилось, что Д'Алема движут те же инстинкты: «Он был зол на судей. Я понял, что для левых независимость судебной системы было тем, с чем они решительно не могли бы смириться». Два года спустя, в 1998–м, Д'Алема стал премьер–министром. Новая конституция Второй республики сформировала новый тип политической ротации, но старые устремления политического класса, защищающего свои привилегии независимо от идеологии, остались.
Ощущение обреченности или отчаяния характерно для тех нескольких членов судебной системы, которые добивались изменений. В качестве главного прокурора Милана Герардо Коломбо был одной из ключевых фигур в операции «Чистые руки», преследовавшей чиновников за коррупцию. Он вышел в отставку в 2007 году. Сейчас он проводит время в поездках по стране, рассказывая о принципе верховенства закона везде — от университетов до начальных школ. Он говорит мне, что «в каждом итальянском суде есть табличка, напоминающая, что все равны перед законом. Сейчас они пытаются утвердить тот принцип, что Берлускони — помазанник божий, что он неприкосновенен». Он уверяет, что радикальная реформа судебной системы запаздывает, но добавляет, что проблема лежит глубже, в основе общественных приоритетов: «У нас настоящая проблема с правосудием. Люди считают его неэффективным». В 70–х годах сотни людей погибли в период террора «Красных бригад». Большинство дел осталось нераскрытыми — из‑за страха, взяточничества или полнейшей некомпетентности: «После этого многие итальянцы потеряли доверие к судебной системе».
Свое наступление на судебную систему Берлускони представлял как часть необходимого комплекса «реформ» отжившей системы. Он не был неправ, хотя, очевидно, имел гораздо более узкий мотив. Судебный процесс длится в среднем 12 лет. Процесс о банкротстве небольшой фирмы на юге начался в 1962 году и длился 46 лет. Чем дольше идет процесс, тем больше у защиты оснований утверждать, что время ослабило обвинения. Срок давности заканчивался для 20% дел, и главную выгоду из этого извлекали политические и деловые круги. Как в Индии и в других условно демократических странах, правовая система Италии благоволит богатым и влиятельным. Подавляющее большинство обвиняемых в «беловоротничковых» преступлениях оправдывают. Тех, кто получает наказание, редко отправляют в тюрьму больше, чем на символический срок в несколько дней или недель. В противоположность этому, бедняки–албанцы или африканцы, пойманные за магазинные или карманные кражи, имеют шанс почувствовать на себе всю строгость закона.
В апреле 2006 года Берлускони был вынужден выйти в отставку после пяти лет беспрецедентной конституционной стабильности. За это время он достиг предельно малого в сфере экономических и социальных реформ. В течение всего десятилетия финансовое положение Италии было проблемным, ухудшаясь чуть ли не по каждому экономическому показателю. Итальянская промышленность (изготовление промышленного оборудования, обуви, сумок, керамической плитки, дешевой мебели, одежды) постепенно разорялась из‑за более рентабельных товаров из развивающихся стран, особенно Китая. Мало что было сделано для противодействия этой тенденции. В 2001–2006 годах, при Берлускони, Италия опустилась с 14–го на 53–е место в глобальном рейтинге конкурентоспособности. Бюджетные расходы на образование продолжали падать (это происходило последние 20 лет), снизившись до менее чем 5% от ВВП. Только половина населения имеет образование выше обязательного среднего, что представляет собой один из самых низких уровней в Европе. При этом только пятая часть молодых людей продолжает образование, и большинство не заканчивает его. Доступность здравоохранения и его стандарты низки.
