Политэкономия войны. Как Америка стала мировым лидером - Галин Василий Васильевич (книги онлайн TXT) 📗
Банкира и дипломата Н. Дэвиса, занимавшегося подготовкой конференций по разоружению, в конце 1937 г. волновал уже только один вопрос: «Смогут ли Соединенные Штаты, Англия, Франция и Россия по-настоящему сотрудничать? Если да, то можно будет остановить японцев и в конце концов принудить европейских диктаторов занять более мирные позиции. Можно ли говорить о шансах на сотрудничество, если Англия до сих пор не может прийти к соглашению с Соединенными Штатами даже по вопросам торговли?»{730}.
Попытки сближения все же были. Так, продолжая добиваться договоренности с Германией, Англия 17 ноября 1938 г. заключила с США торговый договор, предоставив Штатам режим наибольшего благоприятствования, что приоткрыло для американской экономики дверь в Британскую империю. Однако англосаксонский союз нарушал мировое равновесие и автоматически вел к обострению отношений в Европе. В ответ Париж и Лондон предложили Берлину возможности взаимного финансово-экономического сотрудничества, разграничения сфер влияния и интересов. Лондон предлагал крупные кредиты, а Париж был готов открыть свою колониальную империю, для ее совместной эксплуатации. Интенсивно обсуждалось создание англо-германских и франко-германских консорциумов для совместной экспансии на мировом рынке. 22 февраля 1939 г. Чемберлен заявлял: «Сближение между Англией и Германией в области торговли окажется лучшим и быстрейшим путем для достижения взаимопонимания между обеими странами»{731}. Аналогичные переговоры британские и французские представители в январе-феврале вели с Муссолини в Италии.
В марте 1939 г. в Лондоне прозвучала речь министра внутренних дел С. Хора. Министр призывал: «Что, если бы в обстановке возросшего доверия был осуществлен пятилетний план, неизмеримо более великий, чем любой пятилетний план, который в последнее время пыталась реализовать любая отдельная страна? Что, если бы в течение пяти лет не было ни войн, ни слухов о войнах, если бы народы Европы могли отдохнуть от давящего их кошмара и от сокрушительной тяжести расходов на вооружение? Разве не могли бы они в этом случае использовать все поразительные открытия и изобретения нашего времени для создания золотого века, в котором бедность была бы сведена к крайнему минимуму, а общий уровень жизни поднят до небывалой высоты? Для вождей мира здесь открывается величайшая возможность. Пять человек в Европе, если бы они были связаны единством цели и действия, могли бы в невероятно короткий срок перестроить всю мировую историю… Пять человек — это Чемберлен, Даладье, Гитлер, Муссолини и Сталин». Рузвельта, как видим, — пишет С. Кремлев, — Хор в компанию не брал{732}.
Правда Сталин, да и Россия вообще, для многих в Европе казались немыслимым перебором. Русские, тем более «красные» представлялись не потенциальными партнерами, а скорее угрозой европейской цивилизации. Не случайно Лондон и Париж предприняли целенаправленные шаги по срыву германо-советских переговоров. Взамен Франция 11 марта 1939 г. предложила Германии заключить обширное экономическое соглашение. А 14 марта в Дюссельдорфе было подписано англо-германское картельное соглашение, которое давало возможность изменить торговую структуру мира в пользу англо-германских монополий, отказ США присоединится к нему, мог вызвать совместные ответные действия Англии и Германии{733}.
Сближение Лондона и Парижа с Берлином и Римом не осталось не замеченным в Вашингтоне. Очевидно именно оно вызвало недовольное замечание Г. Икерса, министра внутренних дел в правительстве Рузвельта, который еще 3 февраля писал: «Могу Вас заверить в том, что Англия и Франция руководствуются в своей внешней политике эгоистическими интересами корыстолюбивого привилегированного класса»… «Уверяю Вас, что Англия и Франция с большей выгодой для себя воспользовались нашей наивностью, втянув нас в ту, Первую мировую войну, которая к нам не имела никакого отношения. Они задолжали нам миллиарды долларов, которые они сейчас отказываются платить и никогда не заплатят»{734}. И в марте 1939 г. США вводят запретительные, по сути, тарифы на германские товары{735}. Англии и Франции фактически был выставлен ультиматум с Америкой против Германии, или с Германией против Америки.
Германский посол в Англии Дирксен определял суть происходящего в своем письме Риббентропу 20 февраля 1939 г.: «Перед британским правительством стоит следующий вопрос: должна ли английская торговая политика тащиться на буксире у Соединенных Штатов, или же ей следует попытаться сохранить свою независимость с помощью более тесного сотрудничества с Германией и, соответственно, с Европой? Эта альтернатива возникла в результате американского давления на Англию и общей нестабильности мирового хозяйства. Еврейские финансовые магнаты в Соединенных Штатах хотят заставить Англию идти вместе с Америкой и удержать Англию от сотрудничества с тоталитарными государствами»{736}.
Непримиримые разногласия между основными противоборствующими сторонами определялись их жизненными приоритетами: Великобритании для сохранения своего статуса Великой Державы жизненно важным было сохранение ее величайшей в мире колониальной империи. Будущее США заключалось в разрушении имперских барьеров европейских держав и открытии мирового рынка для неограниченной американской экспансии. Положение США наглядно демонстрировали слова, сказанные во время выступления в сенате в сентябре 1939 г. сенатором К. Питтменом: «Положение с промышленным производством и занятостью в нашей стране столь плачевно, что дальнейшие препятствия на пути экспорта приведут к банкротству значительные промышленные районы США»{737}.
Вместе с тем Великобритания и США еще обладали достаточными ресурсами, для того чтобы продолжать противостояние. Этих ресурсов не было у Германии. У Германии не было колониальной империи, как у Британии, не было таких богатств и возможностей, как у Америки. Германии удалось вклиниться в борьбу двух англосаксонских держав только благодаря их взаимной борьбе и отчаянной мобилизации собственной экономики. Но мобилизация — это исчерпание последних ресурсов и к 1939 г. они были почти полностью исчерпаны. Германия в отличие от Англии и США больше не могла ждать[75]. Указывая на этот факт в 1939 г., Л. Троцкий приходил к выводу, что: «…Гитлер не может разрешить своей исторической миссии иными путями. Победоносная наступательная война должна обеспечить экономическое будущее германского капитализма…»{738}.
Гитлер совершено четко определял причины мировой войны: «В Германии перед войной самым широким образом была распространена вера в то, что именно через торговую и колониальную политику удастся открыть Германии путь во все страны мира или даже просто завоевать весь мир…». Но теория «мирного экономического проникновения» (экономической экспансии) потерпела поражение, мир уже был поделен между Великими демократиями. Для Германии оставался только один выход — «приобрести новые земли на Востоке Европы, люди знали, что этого нельзя сделать без борьбы»{739}.
Направление экспансии задавала германская промышленность. Так, еще в 1934 г., Э. Генри указывал: «Вся тяжесть рурского блока и его надстройки, вся тяжесть германского хозяйства давит на него и толкает его с большой силой, чем когда-либо, на завоевание Востока»{740}. Еще до прихода к власти Гитлер заявлял: «Восток будет для Западной Европы рынком сбыта и источником сырья»{741}.
Восточное направление германской экспансии, казалось, давало шанс правящим кругам Великих Европейских Демократий сохранить свое доминирующее положение в мире. Л. Коллье, глава северного департамента британского Форин Офис, в год начала Второй мировой, в этой связи, говоря о политике кабинета Чемберлена, замечал: «…трудно избавиться от ощущения, что настоящий мотив поведения кабинета… указать Германии путь экспансии на восток, за счет России…»{742}. А французская «Matin» на первой полосе открыто призывала: «Направьте германскую экспансию на восток… и мы на западе сможем отдохнуть спокойно»{743}.
