Экспорт революции. Ющенко, Саакашвили... - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (лучшие книги онлайн txt) 📗
Н.Коровицына пишет: «Именно в среде чешской интеллигенции впервые возникло стремление к гуманистическому обновлению общественной системы советского типа. Оно вылилось в события Пражской весны. Но даже на пике реформаторских устремлений в июле 1968 г., по социологическим данным, только 5% отвечало положительно на вопрос о том „хотели бы вы возвращения капитализма?“. Самое любопытное, когда в следующий раз решалась судьба страны в ноябре-декабре 1989 г., опросы продемонстрировали завидную стабильность взглядов чешского человека: те же 5% хотели бы установления капиталистического порядка. А 90% разделились на две примерно равных части. Одна предпочитала „социализм с человеческим лицом“, другая – „экономику смешанного типа“.
Почему же население Восточной Европы обладало низким «уровнем классовости», почему оно в момент исторического выбора не смогло рационально взвесить свои интересы и изменить вектор своего революционного порыва? Причины имеют тот же характер, что и в СССР, только выражены они были еще острее, чем в СССР. Они заключаются в том мировоззренческом кризисе, который претерпевает традиционное аграрное общество в процессе форсированной модернизации и перехода к городскому образу жизни.
Вот культурологическая характеристика этого общества: «Урбанизация и образовательная революция 1970-х годов завершили переход к „современности“ в странах региона. Восточноевропейское общество стало не только индустриальным, но и городским: программа соцмодернизации была выполнена… В восточноевропейском человеке переплетаются сейчас черты самых различных исторических эпох, образуя специфический, характерный только для него, сплав архаики и постмодерна, социального и либерального начал, села и города, национального и глобального».
«Сплав архаики и постмодерна» – легковоспламеняющаяся субстанция. Это – аномальное состояние общества, краткий исторический миг, когда утрачена способность и желание прагматического расчета интересов. Этого мига наши общества не пережили, сорвались в революции, фундаментально противоречащие интересам большинства. Сорвались, потому что нашлись прагматически мыслящие силы, которые подтолкнули в пропасть. Разве не трагичен запоздалый вывод польских социологов о том, что «коллапс „реального социализма“ произошел не в результате отказа от ценностей современного гуманизма, а, напротив, благодаря „радикальному и последовательному следованию им“?
На этапе созревания «бархатных» революций на общественную арену вышло поколение, обладающее утопическим типом мышления. Оно считало, что социальные структуры, обеспечивающие стабильное благополучное жизнеустройство, не могут быть уничтожены или повреждены вследствие неосторожных политических действий. Любое изменение системы – к лучшему! С этой мыслью и ломали общественный строй.
Н.Коровицына пишет: «Амбициозные планы „догоняющего Запад потребления“ рождали у молодого восточноевропейца убеждение, что жизнь становится – или должна становиться – все лучше, и вскоре произойдет перелом к качественно новому состоянию… В опыте этой генерации воплотилось и доиндустриальное прошлое, и наступающее постсовременное будущее, дав ослепительный, но короткий всплеск духовной энергии в виде специфического историко-культурного феномена человечества – „социалистического постмодерна“.
Историческая ловушка социалистической модернизации, которой, видимо, нельзя было избежать, заключалась в том, что социализм, вырастающей из недр традиционного сословного общества, порождает своего могильщика в лице интеллигенции с ее высокой духовностью мессианского типа. И порождает этого могильщика гораздо более неуклонно, нежели буржуазия порождает своего могильщика в лице пролетариата.
Вот как это объясняет Н.Коровицына: «Городская интеллигенция, формировавшаяся в регионе, считала себя продолжательницей исторической миссии дворянства, хранительницей национальной идентичности, культуры, языка, традиции. Она брала на себя роль общественного лидера, ответственного за судьбы национального развития, передачу характерной системы ценностей из поколения в поколение. Интеллигенция воспринимала себя как особый, харизматический слой общества. Она фактически заняла социальные позиции буржуазии, сохранив ментальность аристократии.
Восточноевропейская интеллигенция – преимущественно «новая» – создала тип культуры, тесно связанный со «старой дворянской культурой» и, сохраняя преемственность с ней, воспринимала себя как национальную элиту. Госсоциализм, как принято называть этот период в Восточной Европе, даже получил определение «ортодоксальной и деформированной версии проекта Просвещения»… Именно высокообразованные слои населения выступали наиболее последовательными сторонниками свободного рынка. Это совершенно не было характерно для других регионов мира и составляло специфику посткоммунистической Восточной Европы, объяснение которой можно найти в интенсивных процессах «психотрансформации», интенсивно шедших в среде интеллигенции.
Массовая носительница идеалов романтизма и символизма, двухвековой дворянско-аристократической традиции восточноевропейская, особенно польская, как и русская, интеллигенция пережила уже в ходе «перестройки» беспрецедентный сдвиг в ментальности, жизненных ориентациях, ценностях… Не что иное, как традиционные ценности, исповедовавшиеся восточноевропейской интеллигенцией, были движущей силой бархатной революции».
Мысля в терминах исторического материализма, мы не могли понять, как традиционные ценности могли подвигнуть человека, воспитанного в солидарном обществе, поддержать революции, которые вели к господству ценностей либеральных, кардинально антитрадиционных. А ведь и мы в СССР наблюдали мировоззренческий кризис, вызванный быстрой урбанизацией. Он проявился в сдвиге к оккультизму и суевериям, в иррационализме и мистицизме множества образованных городских людей – во всем том, что сделало советского горожанина 80-х годов беззащитным перед самой грубой манипуляцией сознанием.
Н.Коровицына пишет об этом воздействии урбанизации на сознание в странах восточной Европы: «В период социализма изменился тип веры: традиционный сельский тип религиозности уступал место новому – городскому – с его мировоззренческой неопределенностью, размытостью идейных и нравственных ориентаций. Городской тип веры был одним из проявлений „городского нематериализма“ как некоторого „мировоззренческого синтеза“. Он возник в то десятилетие [1970-е годы] в среде новых горожан из числа массовой интеллигенции и служащих, став плодородной почвой для процессов „перестройки“, для всевозможных духовных превращений общества позднесоветского типа. „Городской нематериализм“ возникал на месте утраченной веры в Бога. Лишенные веры бывшие носители традиционного типа культуры и социальности представляли собой легко управляемую и манипулируемую „массу“. Она и явилась основой бархатной революции. Сама эта революция – не что иное, как феномен массового сознания восточноевропейского общества».
Рассмотрим некоторые конкретные случаи.
ГДР являлась ключевым объектом «бархатной» революции, поскольку именно здесь проходила западная граница советского геополитического блока. Здесь с особой остротой ощущался «демонстрационный эффект» западного образа жизни и западных потребительских стандартов, поскольку по обе стороны границы жили люди одного и того же народа. В условиях наступления общества массового потребления вся Восточная Европа проиграла соревнование с Западом в сфере «престижных» материальных условий жизни, что сыграло решающую роль в успехе революций 1989 г. В ГДР это проявилось крайне резко.
До конца 1980-х годов никаких массовых выступлений немцев не было. Приход к власти в СССР М.С.Горбачева и его политика перестройки кардинально изменили ситуацию – началась активная дестабилизация государственности ГДР. Передачи западногерманского телевидения, всегда свободно доступные в ГДР, широко освещали ход реформ в Восточной Европе. Все большее число людей решались написать заявление о выезде в ФРГ – только в первом полугодии 1989 года таковых было 125 тысяч. Многие представители интеллигенции и церковные деятели стали открыто критиковать режим за отсутствие политических и культурных свобод.
