Последнему, что и первому. Четыре очерка основных принципов политической экономии - Рёскин Джон (читаемые книги читать txt) 📗
Второй ясный и простой пример отношения хозяина к подчиненным представляют отношения, существующие между начальником полка и солдатами.
Предположим, что командир желает применять правила дисциплины так, чтобы при возможно меньшем для него беспокойстве полк был хорошо поставлен; при таком эгоистическом принципе он никакими мерами и способами не в состоянии будет развить полной энергии в своих подчиненных. Если он человек умный и с твердым характером, то может, как и в предыдущем примере, получить более выгодные результаты, чем глупый начальник при беспорядочной доброте. Но если мы предположим одинаковый здравый смысл и одинаковую твердость характера в обоих, то, бесспорно, командир, вступающий в наиболее непосредственные, личные, отношения со своими подчиненными, наиболее заботящийся об их интересах и наиболее ценящий их жизнь, вызвав симпатию к себе и доверие к своему характеру, разовьет в солдатах действительную энергию, недостижимую никакими другими средствами. Этот закон тем справедливее, чем большее количество людей он охватывает; известное приказание может быть успешно выполнено, хотя бы солдаты и не любили своего офицера, но редко выигрывалось сражение, если полки не любили своего генерала.
Переходя от этих простых примеров к более сложным отношениям, существующим между фабрикантом и его рабочими, мы при первом взгляде наталкиваемся на некоторые странные затруднения, проистекающие, по-видимому, из того, что нравственные элементы тут как бы не согреты душевной теплотой. Легко вообразить себе восторженную любовь солдата к своему полковнику, и не так легко представить себе восторженную любовь ткачей к владельцу фабрики. Кучка людей, соединившихся с целью грабежа (как горные кланы в былое время), может быть воодушевлена полнейшей любовью к своему предводителю, и каждый член ее может быть вполне готов положить за него свою жизнь. Но кучка людей, соединившаяся с целью законного производства и накопления, обыкновенно не воодушевлена такими чувствами, и никто из них ни в каком случае не питает желания пожертвовать своею жизнью ради спасения своего хозяина. И такая кажущаяся аномалия встречается здесь не только в нравственных отношениях, но и в других, соответствующих им. Слуга или солдат нанимается за определенную плату на определенный срок; но рабочие на фабрике – за плату, изменяющуюся соответственно спросу на его труд, причем ему постоянно грозит опасность остаться без работы и без куска хлеба в силу различных колебаний в производстве. А так как при этих случайностях никакое проявление симпатии не имеет места, а сказываться может только неистовая антипатия, то внимание наше должно быть обращено на два вопроса.
Первый вопрос состоит в том, насколько рабочая плата может быть установлена вне зависимости от колебаний спроса на труд. И второй – насколько возможно, чтобы рабочие всегда (независимо от положения производства и без увеличения или уменьшения количества рабочих рук) получали плату, при которой они чувствовали бы себя заинтересованными в благосостоянии своей фабрики, подобно прислуге в старинных семьях или, в esprit de corps, – солдатами, гордящимся своим полком.
Итак, первый вопрос, говорю я, состоит в том, чтобы определить, насколько рабочая плата может быть определена независимо от спроса на труд. Одним из курьезнейших фактов в истории человеческих заблуждений является отрицание со стороны политэкономов возможности такой определенной рабочей платы в то время, как во всех важнейших и во многих неважных областях труда здесь, на земле, она уже имеется в действительности. Мы не продаем с аукциона должности первого министра или епископа, и, как ни выгодна может быть симония, мы не предлагаем епархии тем духовным лицам, которые возьмутся служить за самую низкую плату или дадут самую высокую цену.
Мы (с изысканным остроумием политической экономии) продаем в действительности некоторые назначения, но открыто не торгуем генеральскими местами; заболев, не ищем наиболее дешевого доктора; судясь, никогда не думаем торговаться с судьями; захваченные ливнем, не разбираем извозчиков и не стараемся отыскать самого дешевого. Правда, что во всех этих случаях существует – как и вообще должно быть – конечная зависимость от предполагаемой трудности работы и от количества лиц, желающих ею заняться.
Если бы курс, пройти который необходимо студенту, чтобы стать хорошим доктором, проходился бы массой студентов в надежде получать за свои визиты не по два рубля, а по рублю, то публика, конечно, не стала бы платить им двух. В этом смысле плата за труд действительно всегда определяется спросом, но что касается практического и непосредственного разрешения вопроса, то лучший труд всегда оплачивался и оплачивается определенной суммой, как это и должно быть по отношению ко всякого рода работе.
«Как! – воскликнет удивленно читатель, – дурной и хороший рабочий должны получать одинаковую плату?» Конечно. Разница между проповедью одного епископа и другого или между мнениями одного врача и его собрата гораздо больше и по результатам гораздо важнее для вас, чем между хорошей и дурной кладкой кирпича. И, однако же, вы платите и хорошим, и дурным врачам вашей души и вашего тела одинаково, и тем более должны одинаковой платой вознаграждать и дурного, и хорошего работника. «Но я выбираю себе врача и духовника и тем выражаю мое предпочтение к качеству их труда». Выбирайте себе так же и каменщиков; истинная награда хорошего рабочего и состоит в том, что его предпочитают другим. Естественная и правильная система отношений во всякого рода работе заключается в определенности платы за нее, причем хороший рабочий будет всегда занят, а дурной нет. При ложной, противоестественной и гибельной системе дурной рабочий имеет всегда возможность предлагать свой труд за половинную цену и в силу этого или замещать хороших, или принуждать последних работать за половинную плату.
Из вышесказанного видно, что равенство платы за труд есть первый вопрос, к правильному разрешению которого мы должны отыскивать самый прямой и пригодный путь. Второй же вопрос, как мы выше сказали, состоит в том, чтобы держать постоянно определенное количество рабочих независимо от случайностей спроса на предмет их производства. Я думаю, что внезапные и разорительные колебания в спросе, неизбежно возникающие в промышленных операциях деятельного народа, представляют единственное затруднение, которое предстоит преодолеть для правильной организации труда. Вопрос этот слишком разносторонен, чтобы можно было рассмотреть его целиком в таком кратком очерке, но мы отметим по крайней мере следующие общие явления.
Плата, дающая рабочему возможность существовать, неизбежно должна быть выше в том случае, если ему приходится работать с перерывами, а не постоянно. И как бы сурова ни была борьба из-за работы, тем не менее нам придется принять за общее правило, что в среднем люди должны получать более высокую поденную плату, если они рассчитывают, что будут работать в неделю не шесть дней, а только три. Предположим, что человек может жить не меньше, как на полтинник в день; при таких условиях он свои семь полтинников должен получить или за трехдневную усиленную или за шестидневную сравнительно легкую работу. Стремление всех современных промышленных операций ведет к тому, что и производство, и торговля принимают форму лотереи; что плата рабочим зависит от спроса с перерывами, а прибыль фабрикантов – от умения их ловко пользоваться различными случайностями.
Повторяю, я не стану рассматривать здесь вопроса о том, в какой степени такой порядок неизбежен в условиях современной промышленности, но скажу только, что в своих роковых проявлениях он, бесспорно, совершенно не нужен и является просто результатом алчности хозяев, с одной стороны, и невежества рабочих – с другой.
Фабриканты не могут утерпеть, чтобы не воспользоваться первой представившейся им возможностью нажить деньги, и бешено бросаются в каждую расщелину и в каждый пролом, образующийся в стенах наживы, неистово желая обогатиться и с алчным упорством сопротивляясь возможности разориться, тогда как рабочие предпочитают усиленно работать три дня и три дня гулять, вместо того чтобы шесть дней умеренно работать и мудро отдыхать. Фабрикант, действительно желающий помочь своим рабочим, ничем не может принести им большей пользы как искоренением этих беспорядочных привычек и в себе, и в них. Он должен вести свои дела так, чтобы всегда иметь возможность продолжать производство без перерывов, приучая в то же время рабочих к правильной жизни и работе, убеждая их предпочитать сравнительно низкую, но постоянную определенную плату более высокой, при которой они рискуют быть выброшенными на улицу. Он должен, если это возможно, противодействовать системе усиленной работы за мнимо высокую поденную плату, убеждая людей брать более низкую за работу более легкую, но регулярную. При всяких подобного рода радикальных переменах люди, подвергающиеся им, бесспорно, терпят немало неудобств и потерь. Но не всегда обязательно и наиболее полезно делать то, что не приносит нам никаких потерь и неудобств.
