Новые и старые войны: организованное насилие в глобальную эпоху - Калдор Мэри (книги онлайн без регистрации .txt) 📗
32. См.: Kaplan Robert D. The coming anarchy // Atlantic Monthly. February 1994.
лие, и ничто с большей вероятностью не вызывает разочарование в утопичных инклюзивных проектах. «Сараево — это будущее Европы. Это конец истории»,— так часто говорили лишившиеся иллюзий сараевские космополиты. Но политика никогда не является чем-то предопределенным. Можно ли представить себе какое-то иное будущее — это в конечном счете вопрос выбора.
5. Глобализированная военная экономика
яющую себе все и автаркическую, как это и было в тотальных войнах XX века. Административные структуры централизируются для повышения эффективности войны и максимизации денежных поступлений, идущих на ее ведение. Как можно большее количество людей мобилизуется для участия в военно-экономической деятельности либо в качестве солдат, либо производя оружие и продукты первой необходимости. Как бы то ни было, военные усилия обеспечивают самодостаточность, хотя во Второй мировой войне Великобритания и Советский Союз получали помощь по ленд-лизу от США. Главная цель военно-экономической деятельности — максимизировать применение силы, вступить в сражение и разбить врага.
ЕРМИН «военная экономика» обычно обо-
начал систему — централизованную, подчи-
Новый тип военной экономики представляет собой практически диаметральную противоположность. Новые войны — это «глобализированные» войны. Они подразумевают фрагментацию и децентрализацию государства. Если говорить о населении, то его участие незначительно, так как, с одной стороны, не оплачивается в достаточной мере, а с другой — воюющим сторонам недостает легитимности. Внутреннее производство падает, поэтому военные усилия серьезно зависят от уровня местного хищничества и внешней поддержки. Сражения редки, насилие направлено в основном против гражданского населения, а кооперация между воюющими фракциями — обычное дело.
У тех, кто мыслит войну в восходящих к Клаузевицу традиционных терминах, базирующихся на внятных геополитических целях, не получится понять подспудную заинтересованность неких кругов (как политическую, так и экономическую) в продолжении войны. Они, как правило, предполагают, что политические решения могут быть найдены вне какой-либо необходимости обращаться к подспудной экономической логике. В то же время те, кто признают, что традиционное восприятие войны не улавливает сути дела, и видят запутанный характер политических, социальных и экономических отношений, проявляющийся в этих войнах, обычно приходят к заключению, что данный тип насилия можно приравнять к анархии. Максимум, что можно сделать в этих обстоятельствах,— это лечить симптомы, например, посредством гуманитарной помощи.
В этой главе я высказываю свое мнение: для того чтобы что-то решить по поводу возможных альтернативных подходов, мы можем проанализировать типичную политэкономию новых войн. Более того, следствием такого анализа является то, что многие благонамеренные усилия различных международных участников, базирующиеся на унаследованных предположениях относительно характера войны, могут оказаться контрпродуктивными. Попытка разрешения конфликтов сверху, возможно, лишь упрочит легитимность воюющих партий и даст время для пополнения сил; гуманитарная помощь, возможно, окажется вкладом в функционирование военной экономики; войска по поддержанию мира, возможно, утратят легитимность — либо своим невмешательством, когда совершаются ужасающие преступления, либо становясь на сторону групп, совершающих такие преступления.
В первом разделе я описываю различные боевые формирования, типичные для современных войн, и то, как они возникли на фоне дезинтеграции формальных структур обеспечения безопасности государства. Затем я анализирую модели насилия и сам характер военной стратегии, а также то, каким образом они выросли на почве тех конфликтов, которые разворачивались во время и после Второй мировой войны, рассматривая их как некую реакцию или некий способ справиться с проблемами характерной для Нового времени войны с применением обычных вооружений—я имею в виду партизанскую войну, борьбу с повстанцами и конфликты «низкой интенсивности» 1980-х годов. Далее я рассматриваю, как эти боевые формирования обзаводятся ресурсами для ведения новых войн, а также взаимодействие между новой моделью насилия и теми социальными отношениями, которые порождает обстановка войны. В заключительном разделе я описываю, как обычно распространяются новые войны или, точнее, социальные условия новых войн.
Приватизация вооруженных сил
Термины вроде «несостоятельный» (failed), «частично недееспособный» (failing), «хрупкий», «слабый» или «коллапсирующий» все чаще используются для описания стран со слабой или несуществующей центральной властью; классические примеры — Сомали и Афганистан. Некоторые исследователи полагают, что многие африканские страны никогда не обладали государственным суверенитетом в том смысле, как он понимается в Новое время, а именно не только «бесспорным практическим контролем над определенной территорией, но и наличием административных механизмов по всей стране и верности населения идее самого государства»79. Одна из ключевых характеристик частично недееспособных государств — потеря контроля над инструментами физического принуждения и фрагментация самих этих инструментов. Запускается дезинтеграционный цикл; он представляет собой практически полную противоположность интеграционному циклу, посредством которого были основаны нововременные государства. Крушение способности поддерживать практический контроль над территорией и распоряжаться лояльными народными массами бьет по возможностям сбора налогов и значительно ослабляет доходную базу государства. Помимо этого, дополнительной брешью в государственных доходах становятся коррупция и режим личной власти. Зачастую правительство уже не может позволить себе использовать надежные формы сбора налогов; иногда для этого привлекаются частные агентства, которые получают часть выручки,— точно так же, как это происходило в Европе в XVIII веке. Широко распространено уклонение от уплаты налогов как по причине утраты государством легитимности, так и в связи с появлением новых сил, требующих денег за «крышевание». Это приводит к внешнему давлению с целью урезания государственных расходов, что еще больше сокращает потенциал для обеспечения контроля и поощряет фрагментацию воинских формирований. Кроме того, внешняя помощь предполагает экономические и политические реформы, на осуществление которых многие из этих государств конституционно не способны. Затягивающая спираль утраты государственных доходов и легитимности, растущего беспорядка и военной фрагментации образует тот контекст, в котором имеют место новые войны. Фактически «несостоятельность» государства сопровождается ростом приватизации насилия.
Обычно новые войны характеризуются множественностью типов боевых формирований, как частных, так и общественных, государственных и негосударственных, либо их определенного рода смешением. Чтобы не усложнять, я выделяю пять основных типов: регулярные вооруженные силы или остатки таковых; военизированные группы; отряды самообороны; иностранные наемники; наконец, регулярные иностранные войска в основном под эгидой международного сообщества.
Регулярные вооруженные силы находятся в состоянии распада, особенно в зонах конфликта. Сокращение военных расходов, падение престижа, нехватка боевой техники, запчастей, горючего и боеприпасов и недостаточная подготовка — все это способствует глубокому упадку боевого духа. Во многих африканских и постсоветских государствах солдаты уже не проходят подготовки и не получают регулярной платы. Возможно, им приходится отыскивать свои собственные источники финансирования, что способствует потере дисциплины и нарушению субординации. Часто это приводит к фрагментации, к ситуациям, когда армейские командиры выступают в роли местных полевых командиров, как например в Таджикистане. Солдаты же могут заниматься криминальной деятельностью, как, например, в Заире (сейчас Демократическая Республика Конго), где отсутствие платы провоцировало их на разбой и мародерство. Иными словами, регулярные вооруженные силы утрачивают характер легитимных носителей оружия, и отличить их от частных военизированных групп становится все труднее. В комплексе это имеет место в ситуациях, когда силы безопасности уже фрагментированы вследствие умышленной политики; часто это относится к пограничникам, президентской гвардии и жандармерии, не говоря уже о различных типах сил внутренней безопасности. К концу своего президентства президент тогдашнего Заира Мобуту мог рассчитывать только на защиту его личной охраны. Похожим умножением органов безопасности занимался и Саддам Хусейн, и, как и в случае Мобуту, разрозненные попытки сопротивления в начале американского вторжения оказывала лишь пестрая команда, известная как «Федаины Саддам», «Мученики Саддама». Действительно, во многих странах Ближнего Востока диктаторы полагаются не на регулярную армию, а на безжалостные силы внутренней безопасности: армия сыграла ключевую роль в падении диктаторов в 2011 году как в Тунисе, так и в Египте, а Муам-мар Каддафи все больше полагался на наемников, навербованных из стран Африки южнее Сахары.
