Истмат и проблема Восток-Запад - Кара-Мурза Сергей Георгиевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу — он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. К какому расщеплению сознания приводит его действие, видно уже на трагической судьбе Чаадаева, «первого русского философа», патриота России, в то же время отрицавшего весь ее исторический путь и тем самым разрушавшего ее «национальную субстанцию».
При всякой атаке на устои российской цивилизации радикальные идеологи пишут на своем знамени имя Чаадаева и на все лады повторяют его сентенции вроде: «ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины» или «мы составляем пробел в нравственном отношении».
Отношение к родной стране определяется не знанием и не логикой — оно сродни религиозному чувству. Чаадаев знал примерно то же, что и Пушкин. Но Пушкин писал «Руслана и Людмилу» или «Полтаву», а Чаадаев такие строки: «Никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые нами века, все занятые пространства — и вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника… Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя… Явившись на свет, как незаконнорожденные дети, лишенные наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из наставлений, вынесенных до нашего существования… Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в человечество…»
И так далее, вплоть до возмущения самим климатом в «стране, о которой можно не на шутку спросить себя, была ли она предназначена для жизни разумных существ». Действительно, русский крестьянин освоил земли, на которых не стал бы вести хозяйство «разумный европеец». У нас на целый месяц короче вегетативный период, а на главные работы (пахота — сев и уборка) климат дает всего 25 дней, в то время как в Европе, даже Швеции — 40. Сегодня, когда от России оторвали Украину и Молдавию, менее 5 процентов земель России сравнимы по естественному плодородию со средним показателем земельного фонда США.
Оговорюсь, что речь я здесь веду не о Чаадаеве, а о его использовании в идеологии. Сам же Чаадаев — явление сложное, «неоднозначное», с трудно постигаемой логикой, сложный философ и большой патриот. Одной ветвью своей расщепленной мысли он дал богатейшую аргументацию для западников, а потом и евроцентристов. Об этой ветви мы и говорим.
Вслед за Чаадаевым наши евроцентристы видят первородный грех России в принятии «неправильной» ветви христианства. Эта формула задана Чаадаевым более 150 лет назад: «Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими [западными] народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания». Историк-эмигрант Н. И. Ульянов писал: «Допусти Чаадаев хоть слово о какой-нибудь прогрессивной роли православия, он бы погиб безвозвратно, но о католичестве мог безнаказанно говорить дикие вещи, несовместимые с элементарным знанием истории».
Но чем больше людей проходило через школу, тем сильнее вирус евроцентризма теснил тот нравственный устав, что питался православием. Вся история человечества увидена нами через очки Запада. Мы учили перипетии политической борьбы в Древнем Риме и схваток между Дантоном и Робеспьером, но практически ничего не знаем о великих цивилизациях ацтеков и майя, Китая и Индии, не говоря уж об Африке. Уже этим нам была навязана установка евроцентризма: «Восток — это застывшая маска». Восток (то есть все, что не «Запад») не имеет истории.
Если вспомнить школьный курс, то приходится поразиться, как мы не замечали очевидной вещи: даже древние войны этот курс истории освещал, как бы воюя на стороне Запада. Вот греко-персидские войны — мы, конечно, на стороне греков, благородных героев. Даже подлое и хамское разграбление крестоносцами православных святынь Константинополя сумел как-то скрыть и приукрасить курс истории, преподаваемый в России.
Одна из самых основательных причин тому — не козни масонов, а огромное и мощное, давно поставленное на Западе «производство духовного ширпотреба» для культурного слоя — едва ли не более важная притягательная сила, чем производство хороших автомобилей и косметики. Устами своей героини Пушкин говорит в «Рославлеве»:
«Мы и рады бы читать по-русски, но словесность наша кажется не старее Ломоносова и чрезвычайно еще ограничена. Она, конечно, представляет нам несколько отличных поэтов, но нельзя же ото всех читателей требовать исключительной охоты к стихам. В прозе имеем мы только «Историю Карамзина»; первые два или три романа появились два или три года назад: между тем как во Франции, Англии и Германии книги, одна другой замечательнее, следуют одна за другой… Журналы наши занимательны только для наших литераторов. Мы принуждены все, известия и понятия, черпать из книг иностранных; таким образом и мыслим мы на языке иностранном (по крайней мере все те, которые мыслят и следуют за мыслями человеческого рода). В этом признавались мне самые известные наши литераторы. Вечные жалобы наших писателей на пренебрежение, в коем оставляем мы русские книги, похожи на жалобы русских торговок, негодующих на то, что мы шляпки наши покупаем у Сихлера и не довольствуемся произведениями костромских модисток».
Главный результат этого для нас состоял в том, что и для осмысления нашей собственной истории и нашего общественного бытия мы применяли идеологический аппарат евроцентризма, со всеми его понятиями, ценностями и мифами. Этим отмечен весь XIX век, примерно так же, ни больше и ни меньше, это проявилось на том этапе, когда в нашем обществоведении господствовал вульгарный истмат с его представлениями о «правильном» процессе смены общественно-экономических формаций.
В результате мы пришли к такому положению, когда высшие руководители страны вынуждены были признать: «Мы не знаем общества, в котором живем». Это — исключительно тяжелое признание, знак назревающей беды.
Беда и разразилась — почти никем не распознанная, — когда во время перестройки евроцентризм стал официальной идеологической догмой. «Возвращение на столбовую дорогу цивилизации» и «Возвращение в наш общий европейский дом» — блуждающие огоньки идеологии перестройки, которые поставили Россию на грань гибели.
И ученые, и художники, которые пошли за этими блуждающими огнями, стали, помимо своей воли, не просто идеологами, а и радикальными фальсификаторами (о тех, кто делал это по доброй воле, мы не говорим). Сталкиваясь с тем, что происходило на их глазах, они все больше и больше заходили в тупик. Все очевиднее было, что на все действия реформаторов-«западников» — как власть имущих, так и действующих «всего лишь» Словом — Россия отвечала «неправильно». Эти аномалии, которые сделали бы беспомощными любых правителей, даже бескорыстных, усугубили кризис. Реформа, которая давно назревала и которой все ждали, явно буксует — при полном отсутствии чьего бы то ни было сопротивления, которое можно было бы выявить и подавить. И дело не только в том, что к власти пришла самая алчная и разрушительная политическая группировка, которая оттеснила «хороших реформаторов». Боюсь, что «незнание общества» было общим для всего нашего культурного слоя.
Иными словами, это незнание было вызвано не дефектами образования отдельных личностей, оно было явлением социальным. В команде Горбачева было немало «добрых» реформаторов, которые начали калечить организм СССР из самых лучших побуждений — просто не зная его глубинной сути. Приведу неприятную, но уместную аналогию. Есть такая болезнь — гермафродитизм. Она поддается хирургическому лечению, но проблема в том, что во многих случаях по внешнему виду трудно определить, кто этот человек — мужчина или женщина, что «лишнее» у него надо отрезать. Но вот возникла генетика, и проблема разрешилась — анализ хромосом давал точный ответ. В СССР была создана сеть лабораторий хромосомного анализа, и дело шло на лад. Но в ходе войны с хромосомами эти лаборатории разогнали. Хирурги стали определять пол пациента на глазок. Этот, вроде, баба — и чик ножом. Покалечили немало людей. Потом, когда Лысенко свергли, некоторые из покалеченных поднимали вопрос о судебной ответственности.
