Родословная большевизма - Варшавский Владимир Сергеевич (бесплатные полные книги .txt) 📗
С наибольшей определенностью об этом писал Норман Кон в замечательной книге «Стремление к тысячелетнему царству». Рассказывая историю европейского революционного хилиазма, Норман Кон приходит к заключению, что теперешние тоталитарные идеологии, в сущности, — завершение средневековых апокалиптических учений, только под современной наукообразной оболочкой. Норман Кон указывает, что это смутно чувствовали сами идеологи национал-социализма и коммунизма. В «Мифе XX века» Розенберг посвятил целую восторженную главу германскому внецерковному мистицизму XIV века, он говорит и о движениях беггардов, бегинок и братьев свободного духа. Другие нацистские историки внимательно изучают революционный хилиазм Верхнего Рейна. Коммунисты же, с легкой руки Энгельса, написали несчетные книги о Томасе Мюнцере.
Национал-социализм и коммунизм — единоутробные ублюдки. При всех их внешних различиях они унаследовали тот же генотип: ожидание последнего решительного боя, в том бою мировая тирания будет уничтожена избранным народом — германской расой у нацистов, пролетариатом у марксистов. Тогда настанет миллениум — всегерманский Рейх у нацистов, новый мир у марксистов.
Тому, кто не хочет этого видеть, не понять родословной большевизма и поразительного сходства нацистского и коммунистического государства.
Христиане унаследовали все варианты ветхозаветных апокалиптических пророчеств: и самые воинственные — поражение мечом всех угнетателей избранного народа, и самые светлые и мирные — спасение всех народов, уничтожение смерти навеки, «большая радость» для всех страждущих и бедных.
Ожидание Нового Иерусалима стало закваской всей христианской цивилизации: «И отрет Бог всякую слезу с очей, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет». (Откр. Св. Иоанна, 21:4).
В самый разгар восстания Маккавеев был обнародован рассказ о сне пророка Даниила: после совершенного истребления «зверя четвертого», т. е. эллинистического царства Селевкидов, — «царство и величие царств всей поднебесной дано будет святому народу Всевышнего, которого царство — царство вечное, и все властители будут служить и повиноваться ему».
Сон Даниила заворожил на века всех угнетенных и обездоленных. Но только святой избранный народ Божий теперь уже не евреи, а Церковь Христова, Новый Израиль, гонимые христиане. В награду за муки они наследуют мессианский пир и станут бессмертными.
Награды за все страдания ждут и герои «Чевенгура». Они верят — при коммунизме наступит «окончательное счастье жизни».
«Чепурный отстал от Жеева и прилег в уютной траве чевенгурской непроезжей улицы. Он знал, что Ленин сейчас думает о чевенгурских большевиках… Ленин наверное пишет Чепурному письмо… чтобы Чепурный со всеми товарищами ожидал к себе в коммунизм его, Ленина, в гости, дабы обнять в Чевенгуре всех мучеников земли и положить конец движению несчастия в жизни».
Рожденные при коммунизме может быть даже не будут умирать. Когда у пришедшей откуда-то нищенки умирает ребенок, Копенкин догадывается, что в Чевенгуре «нет никакого коммунизма — женщина только принесла ребенка, а он умер». Копенкина это поразило: «Какой же это коммунизм… От него ребенок ни разу не мог вздохнуть, при нем человек явился и умер. Тут зараза, а не коммунизм… Отчего он умер? Ведь он после революции родился?»
Грядущее царство святых представлялось первым христианам очень по-разному: то как надмирное, небесное, то как очень даже земное. В первом веке фригиец епископ Папий, может быть, действительно «сидевший у ног Апостола Иоанна», предсказывает вслед за некоторыми еврейскими апокалипсисами, что тогда наступят дни сказочного изобилия: из одного пшеничного семечка будет произрастать десять тысяч колосьев, в каждом по десять тысяч зерен, из которых каждое даст десять мер наилучшей муки. И так все другие злаки и плоды земные. Работать больше будет не нужно. «И будет земля в 10 000 раз давать плод свой, и на одной виноградной лозе будет 1000 ветвей, и на каждой ветви 1000 кистей, а каждая кисть будет приносить 1000 ягод, а каждая ягода даст кору вина. И те, которые голодали, будут роскошествовать…». (Сириакский апокалипсис Варуха, 73–74).
Сергей Булгаков в незабываемой книге «Два града» предполагает, что «эта цитата, общая псевдо-Варуху и псевдо-Папию, может происходить из общего, хотя и утраченного источника».
Сказочное изобилие снится и героям «Чевенгура». Уже в самом начале повести появляется «вождь». Он рассказывает о неправдоподобно богатой слободе, где мужики едят кур и пшеничные пышки. «В избах тепло, как в бане, — обнадеживал вождь. — Бараньего жиру наешься и лежи себе, спи! Когда я там был, я каждое утро выпивал по жбану квашенки, оттого у меня ни одного глиста теперь внутри нету. А в обеде борщом распаришься, потом как почнешь мясо глотать, потом кашу, потом блинцы, — ешь до тех пор, пока в скульях судорога не пойдет. А пища уже столбом до самой глотки стоит. Ну, возьмешь сала в ложку, замажешь ее, чтобы она наружу не показалась, а потом сразу спать хочешь. Добро!»
Другой герой «Чевенгура» пишет углем на стене:
Уже начиная с третьего века церковь пытается бороться с хилиазмом. Но вот на пороге XIII века в полувизантийской Калабрии цицтерианский [Ю: цистерианский] аббат Иоахим дель Фиоре предсказывает: в 1260 году наступит век Третьего Завета, царство Святого Духа, любви, равенства и свободы: больше не будет никакого духовенства и никаких правителей, никому не придётся работать, все станут жить в добровольной бедности, ни у кого не будет никакой собственности.
И что же: церковь, которая веками боролась с хилиазмом, эту новую его разновидность не только не осудила, но трое пап уговаривают Иоахима записывать приходившие ему видения.
Учение Иоахима оказало глубокое и длительное влияние на развитие европейской религиозной и научной мысли. Великий ученый средневековья, уморенный в тюрьме фанатизмом Роджер Бэкон, и его ученик Арно де Вильнев, оба близкие к направлению францисканцев-спиритуалов, закладывают основы опытного знания. Они верят: те, кто изучает Природу, постигают и Дух, который открывает им свойства этой Природы. Кстати, это вовсе не Маркс, как это обычно утверждается, а Роджер Бэкон первый сказал, что мир дан, чтобы его изменить и обновить.
Но были у Иоахима и многочисленные последователи другого рода: в их проповедях похвала бедности, как состояния благодатного, соединялась с обетованием дарового изобилия и с древней басней о золотом веке в прошлом, когда все были будто бы равны, никто не работал и не было никаких правителей.
Вспомним вторую часть полуязыческого по духу «Романа розы», одного из самых знаменитых средневековых «бестселлеров»: «Как свидетельствуют предания древних, во времена наших первых отцов и матерей никто не возделывал землю, она сама, какой сотворил ее Бог, приносила каждому всё нужное для его пропитания, и короли и князья ещё не грабили преступно чужое добро. Все были равны и ни у кого не было никакой собственности».
Не работать — главная идея чевенгурских большевиков. «В Чевенгуре… жители давно предпочли счастливую жизнь всякому труду, сооружениям и взаимным расчетам, которым жертвуется живущее лишь однажды, товарищеское тело человека». «В Чевенгуре человек не трудится и не бегает, а все налоги и повинности несет солнце». «Прокофий дал труду специальное толкование, где труд навсегда объявлялся пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием, потому что труд способствует происхождению имущества, а имущество — угнетению: но само солнце отпускает людям на жизнь вполне достаточные нормальные пайки, и всякое их увеличение — за счет нарочной людской работы — идет в костер классовой войны, ибо создаются лишние вредные предметы». «Чепурный, наблюдая заросшую степь, всегда говорил, что она тоже теперь есть интернационал злаков и цветов, отчего беднякам обеспечено обильное питание без вмешательства труда и эксплуатации. Благодаря этому, чевенгурцы видели, что природа отказалась угнетать человека трудом и сама дарит неимущему едоку все питательное и необходимое»… «…здесь солнечная система самостоятельно будет давать силу жизни коммунизму, лишь бы отсутствовал капитализм, чтобы сверх солнечных продуктов им оставалась нормальная прибавка». «Над нами солнце горит, товарищ Гопнер, — тихим голосом сообщил Чепурный, — Раньше эксплуатация своей тенью его загораживала, а у нас нет, и солнце трудится».
