Западня глобализации: атака на процветание и демократию - Мартин Ганс-Петер (читать книги регистрация .TXT) 📗
Подавляющее большинство шведов все же не желает, чтобы их общество было ориентировано исключительно на получение прибыли. Только этим можно объяснить упорное нежелание шведского правительства полностью ликвидировать существующую систему социального обеспечения. Так и премьер-министр Канады Кретьен никак не мог весной 1995 года превысить предложенный им лимит сокращения бюджета. Первоочередной задачей для него на тот момент было предотвращение распада страны, угроза которого исходила от референдума по вопросу отделения франкоязычной провинции Квебек. Урежь он отчисления властям провинций, это привело бы к увеличению числа канадцев на стороне сепаратистов и к риску причинить стране гораздо больший экономический ущерб. Аналогичным образом в 1992 году итальянское правительство противилось девальвации лиры вовсе не из-за бюрократической тупости, как впоследствии издевательски утверждали многие профессора и спекулянты. Тем самым оно пыталось защитить свыше миллиона семей, которые по совету банков покупали дома по закладным, стоимость которых была деноминирована в экю, искусственной валюте ЕС. Крах ЕВС означал, что их доходы в экю уменьшились на треть, или, другими словами, что их платежи по закладным выросли более чем на 30% без соответствующего прироста стоимости их собственности в лирах. При этом спекулянты лили воду на мельницу крайне правого «Союза свободы», создатель которого, неофашист Джанфранко Фини, изображал из себя выразителя интересов обманутых заемщиков [152].
Кроме того, финансовые рынки провоцируют такие межгосударственные конфликты, которые становится все труднее и труднее урегулировать политическими средствами. Рынок валюты и ценных бумаг, превращаемый правоверными экономистами во всемирный финансовый суд, выносит в высшей степени несправедливые решения. Он, по-видимому, больше не признает никаких законов и вместо правосудия творит экономический хаос.
Охотники за прибылью на различных торговых площадках всегда предпочитают большие страны малым совершенно независимо от того, как выглядят их экономика и государственные финансы в данный момент. Такие страны, как Ирландия, Дания, Чили или Таиланд, переплачивают по ставкам до 2% только из-за того, что они малы. С рыночной точки зрения определенный смысл в этом есть. Чем меньше рынок, тем больше риск, что во время кризиса на нем не будет покупателей. «Такая ситуация напоминает кинотеатр, где вспыхнул пожар, — объясняет Клаус-Петер Меритц, возглавлявший до 1995 года отдел иностранных валют в Deutsche Bank. — Все хотят выбраться наружу, а выходов мало». Именно за этот «exit risk» и начисляется надбавка. Но с экономической точки зрения это нонсенс, удорожающий инвестиции.
В то же время опасаться приговора рынков большие страны вынуждены в гораздо меньшей степени, нежели малые. Наиболее выгодное положение в этом смысле занимают Соединенные Штаты, которые пользуются сбережениями других, как ни одна другая страна мира. Вот уже более десяти лет статистика США отражает негативный платежный баланс. Это означает, что потребители, бизнесмены и правительство страны одалживают за границей намного больше денег, чем сами вкладывают на мировых рынках. С 1993 года этот минус составляет 10% ВНП, что делает США крупнейшим должником в мире. Несмотря на это, американским компаниям и строительным подрядчикам отнюдь не приходится выплачивать штрафные проценты. Один лишь размер внутреннего рынка США гарантирует сравнительную безопасность и привлекательность долларовых инвестиций. Кроме того, доллар по-прежнему является мировой резервной валютой. В долларах хранятся 60% резервов твердой валюты всех эмиссионных банков и почти половина всех частных сбережений [153]. Даже китайские крестьяне или русские рабочие переводят все свои накопления в доллары, хотя в реальном исчислении объем продукции американской экономики составляет менее одной пятой от общемирового. Поэтому всякое правительство в Вашингтоне знает, что, если устойчивость его валюты окажется под угрозой, полмира будет на его стороне.
Долларизация мировой экономики делает значительную часть мира зависимой от положения дел в Америке. С 1990 года торговцы и экономисты отмечают, что изменение процентных ставок в мире в конечном счете определяется ситуацией в долларовой зоне. Так, весной 1994 года в Германии все признаки указывали на ослабление конъюнктуры. Согласно общепринятым экономическим воззрениям, произошедшее в результате ослабление спроса на кредит должно было привести к падению процентных ставок, что является необходимым условием роста инвестиций. Но экономика США по-прежнему была на подъеме, и на американском рынке процентные ставки вдруг резко пошли вверх. В Европе ставки тоже немедленно возросли более чем на 7%, что для экономики в целом было еще одной «плохой новостью». Через полтора года Германия снова погрузилась в спад, и повторилась та же история, тогда как фабрики США, по сообщениям, работали на полную мощность. Даже самая низкая за десять лет базовая ставка Bundesbank ничего не изменила. Несмотря на то что германские защитники национальной валюты ссужали банкам больше, чем когда-либо, и дали компаниям возможность получить в 1995 году на 7% больше кредитов, чем в 1994, дешевый капитал немедленно перетекал на иностранные рынки, где доходность была выше. Гельмут Гессе, член центрального совета Bundesbank, хладнокровно констатировал, что «способность эмиссионных банков понижать процентные ставки своими силами», к сожалению, «сошла на нет» [154].
Зависимость от долл.ой зоны дает финансам и финансовой политике Вашингтона преимущество, которое все чаще приводит к столкновению интересов США с интересами других стран. Обменные курсы — это показатель соотношения сил в скрытой войне за финансово-экономическое превосходство. Когда за первые четыре месяца 1995 года доллар обесценился по отношению к иене и марке аж на 20%, это ввергло в хаос мировую экономику и спровоцировало новый спад в Европе и Японии. Управляющие портфелями запаниковали и конвертировали свои инвестиции в марки и иены, вследствие чего падение не ограничилось долларом и все европейские валюты упали в цене по отношению к франку и марке. Внезапно зарубежные доходы немецких компаний стали намного ниже, чем они рассчитывали. Deimler, Airbus, Volkswagen и тысячи других фирм опубликовали цифры понесенных убытков и объявили, что в будущем они предпочтут инвестировать за рубежом. И вновь специализированные журналы, такие как «Бизнес уик», «Хандельсблатт» и «Экономист», стали писать о «бессилии центральных банков» перед лицом превратностей триллионного валютного рынка, дневной оборот которого почти вдвое превышает объединенные резервы всех центральных банков.
При беспристрастном рассмотрении стремительное падение обменных курсов выглядело неоправданным. Фактическая покупательная способность доллара соответствовала цене, скорее, 1,80, чем 1,36 марки, по которой он продавался. Более того, для краткосрочных займов на финансовом рынке процентная ставка доллара на один процент превышала ставки теперь высоко котировавшихся марки и иены. Экономисты всех мастей недоумевали. Марсель Штремме, валютный эксперт Германского института экономических исследований в Берлине, даже заявил, что обменному курсу доллара «нет никакого логического объяснения». Ведущий экономист МВФ Майкл Мусса заметил лишь, что «рынки безумствуют».
Нелогично? Иррационально? Инсайдеры этой валютной игры расценивают такую ситуацию совершенно по-другому. К примеру, Клаус-Петер Меритц, возглавлявший тогда торговлю валютой в Deutsche Bank, не долго думая увидел в падении доллара «сознательную политическую стратегию со стороны американцев», направленную на преодоление слабости экспорта путем удешевления собственной продукции на зарубежных рынках [155]. Другими словами, обменный курс доллара стал для США оружием в борьбе с Японией и Германией за долю на мировом рынке.
