Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Если мы взглянем, например, на пирамиды, которые, состоя из однородных масс, стоят ненарушимо в течение нескольких тысячелетий, между тем как однодневное насекомое при весьма сложном и разнообразном внутреннем строении появляется только на мгновение, то мы неизбежно придем к заключению, что говорить о неустойчивости однородного как об общем законе природы по меньшей мере смело. Пирамиды имеют и внутреннюю сторону и внешнюю, и верх и низ, которые различно подвергаются действию внешних сил, и все-таки они не поддаются малейшему влиянию, как весы, готовые опрокинуться от ничтожнейшей тяжести. Точно так же в другой области мы видим, что дикие племена с весьма однородным внутренним строением остаются неподвижны в течении веков и скорее даже вымирают, нежели поддаются цивилизации, тогда как высоко стоящие народы, заключающие в себе самые разнообразные элементы, быстро развиваются и легко воспринимают в себя внешние влияния. Самый закон, в том виде, как он формулирован Спенсером, вовсе не относится специально к однородному, он прилагается ко всему на свете, ибо всякий материальный предмет имеет внутренние части и наружные, имеет стороны, обращенные к различным направлениям пространства, а потому подлежащие различному действию приходящих извне сил. К разнородному это относится даже в большей степени, нежели к однородному, ибо чем разнообразнее части, тем разнообразнее будет и действие. Это признает сам Спенсер, когда он говорит, что "разнообразие действий увеличивается в геометрической прогрессии с разнообразием предмета, подверженного действию" (§ 158). Но если так, то невозможно утверждать специальную неустойчивость однородного. Надобно, напротив, сказать, что все материальные предметы, состоя из различно расположенных частей, различным образом подвергаются внешним влияниям, но однородные - в меньшей степени, нежели разнородные, ибо различий в них меньше. Однако и это заключение будет неверно, ибо способность предмета противостоять внешним влияниям зависит не столько от большей или меньшей однородности его частей, сколько от внутренней их связи. Однородная масса в газообразном состоянии очевидно менее устойчива, нежели та же масса в твердом состоянии. Сила и орудия, которые могут разрезать яблоко, не в состоянии разрезать металл. Следовательно, все тут зависит от внутренней силы, если же мы устраним последнюю или оставим ее без внимания, то мы волею или неволею принуждены будем формулировать законы, не имеющие основания ни в логике, ни в опыте.
То же самое относится и к закону умножения следствий. По теории Спенсера выходит, что действующая извне причина, встречая различные противодействия, сама разбивается на различные группы сил, которые, продолжая действовать и в свою очередь раздробляясь, производят возрастающее в геометрической прогрессии разнообразие. Между тем, в действительности, мы этого не видим. Если мы возьмем основной тип, с которого взята вся теория эволюции, Солнечную систему, то вместо возрастающего в геометрической прогрессии разнообразия мы найдем, напротив, постоянный и неизменный порядок. Спенсер указывает на всю бесконечную цепь последствий, проистекающую от пертурбаций в ходе планет вследствие их взаимного притяжения, которое то увеличивается, то уменьшается с изменением расстояний между ними при круговом движении. Но вся эта бесконечная цепь последствий не производит ни малейшей перемены в общем устройстве Солнечной системы, которая остается совершенно такою же, какою она была тысячи лет тому назад. Дело в том, что вместо прогрессивного умножения причин и следствий, тут действует единая и постоянная внутренняя причина, которая и сохраняет неизменный порядок системы.
Точно так же и в развитии организма мы не видим, чтобы разнообразие шло увеличиваясь. Как уже было указано выше, достигнув известных пределов, оно останавливается. Неужели мы скажем, что с осуществлением типической формы, постоянство силы прекращается и проистекающий из него мировой закон умножения следствий внезапно перестает действовать? Это было бы нелепо. Мы не видим также, чтобы увеличение разнообразия происходило здесь от внешней причины. При высиживании яиц внешняя причина есть прибывающее извне тепло, оно прежде всего действует на скорлупу, которая однако остается неизменною, затем на белок, который тоже не развивается, далее на желток, который точно так же не подвергается развитию, и только зародыш под этим влиянием начинает разнообразиться, причем однако происходящие в нем изменения никоим образом не могут быть объяснены действием тепла. Если вслед за разделением первоначальной клеточки в зародыше птицы появляется желобок, зачаток будущего спинного хребта, и затем к одному концу этот желобок расширяется, и в этом расширении появляются утолщения, представляющие части будущего мозга, то никто, конечно, не станет утверждать, что тепло в состоянии произвести подобные явления. Между тем Спенсер уверяет, что "всякое движение вперед в усложнении зародыша проистекает от действия привходящих сил (incident forces) на прежде существовавшее усложнение. Ибо, - говорит он, - так как доказано, что никакой зародыш, животный или растительный, не содержит в себе ни малейшего зачатка, следа или признака будущего организма, так как микроскоп показал нам, что первый процесс всякого оплодотворенного зародыша есть процесс повторенных, самопроизвольных разделений, кончающийся произведением массы клеточек, из которых ни одна не представляет специального характера, то, по-видимому, нет иной альтернативы, как заключить, что частная организация, существующая в каждый данный момент в развивающемся зародыше, превращается действующими на нее силами в следующую фазу организации, а последняя опять в следующую до тех пор, пока через постоянно увеличивающиеся осложнения достигается конечная форма" (§ 159).
Почему же однако нет другой альтернативы? Единственно потому, что логика плоха. Конечно, старание отыскать в зародыше будущую органическую форму есть самый грубый логический прием. Сила, образующая организм, столь же мало может быть видима в микроскоп, как и сила притяжения или химического сродства. Она постигается умом и недоступна зрению. Но ум наш вовсе не требует, чтобы мы последовательный ряд состояний какого бы то ни было существа непременно приписывали последовательному действию внешних, изменяющихся причин. Такой логический прием немного выше первого и обличает весьма низкую ступень философского мышления. Логика говорит нам, напротив, что чисто внешнее действие сил никогда не может произвести внутреннего единства и связной организации; если же оказывается внутреннее единство в конце развития, то оно должно быть и в начале, а потому мы необходимо должны предположить единую внутреннюю силу, которая проявляется во всем последовательном ряде состояний и своим постоянным действием переводит одно состояние в другое с помощью столь же постоянного взаимодействия с окружающими условиями. Этим только объясняется, почему развитие есть именно развитие зародыша, который заключает в себе эту силу, а не развитие яичной скорлупы, белка или желтка, которые подвержены тем же внешним влияниям. Этим объясняется и то, что развитие наконец останавливается: внутренняя сила дает только то, что в ней заключается, и не может дать ничего другого, тогда как внешние силы продолжают действовать непрерывно.
Факты так громко говорят в пользу этого взгляда, что сам Спенсер принужден признать недостаточность своего объяснения. "Несомненно, - говорит он, - мы все еще обретаемся во тьме относительно тех таинственных свойств, которые заставляют зародыш, когда он подвергается надлежащим влияниям, испытывать специальные перемены, начинающие этот ряд превращений. Все, что здесь доказывается, это то, что <когда> даны эти таинственные свойства, эволюция организма зависит отчасти от того умножения следствий, которое, как мы видели, составляет одну из причин эволюции вообще" (§ 159). В другом месте он прямо признает, что выставленное им начало "не дает ключа к подобным явлениям органического развития. Оно совершенно не объясняет родовых и видовых особенностей и равным образом оставляет нас в неведении относительно тех более важных различий, которыми обозначаются семейства и порядки. Почему два яйца, одинаково положенные в то же болото, становятся одно из них рыбою, а другое пресмыкающимся, оно не может нам сказать. Что из двух различных яиц, положенных под одну курицу, происходят из одного утенок, а из другого цыпленок, - это факт, который не объясняется вышеизложенною гипотезою. У нас нет другой альтернативы, как сослаться на необъясненное начало наследственной передачи. Способность неорганизованного зародыша развиться в сложную взрослую особь, которая повторяет черты предков в мельчайших подробностях, даже когда она была поставлена в условия совершенно несходные с теми, в которых находились предки, есть свойство, которое мы в настоящее время понять не можем. Что микроскопическая частица по-видимому бесформенной материи заключает в себе такого рода влияние, что происходящий из нее человек через пятьдесят лет сделается подагриком или сумасшедшим, - это истина, которая была бы невероятна, если бы она не оправдывалась ежедневно" (§ 152).
