Собственность и государство - Чичерин Борис Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗
Совершенно иной характер имеет партия прогрессивная, или либеральная. Главную ее опору составляют промышленные состояния. Во все времена свобода исходила из городов. Основанная на капитале промышленность развивает в человеке ту предприимчивость и ту самодеятельность, главное условие которых заключается в свободе. Эти начала переносятся и на политическую область, где поэтому промышленные состояния и связанные с ними либеральные профессии являются главными двигателями прогресса. Но то, что дает им силу, составляет вместе и их слабость. В государственной жизни требуются иные свойства, нежели на промышленном поприще. Тут необходимы ширина взгляда, твердость характера, привязанность к порядку, умение соображать интересы целого, одним словом, нужны охранительные свойства, которыми либеральная партия не всегда обладает. Промышленные состояния скорее склонны к оппозиции, нежели к поддержанию власти, разве когда подвергаются опасности их материальные интересы. Дорожа свободою, они обыкновенно готовы все распускать и не понимают потребности общественных сдержек. Сливаясь, с одной стороны, с демократическою массою, а с другой, проникая и в аристократические слои, они имеют мало внутренней связи, а потому гораздо менее аристократии способны к необходимой в политических партиях дисциплине. Между тем, для того чтобы играть политическую роль и еще более для того чтобы управлять государством, необходимо высшее сознание государственных потребностей. Если охранительная партия должна быть проникнута либеральным духом, то еще более либеральная партия должна быть проникнута охранительным духом. Только при этом условии она способна стоять во главе управления. И чем моложе свободные учреждения, тем эта потребность сильнее, ибо тем более политический строй подвержен колебаниям и тем более здесь нужно сдержанности и осторожности. Либеральная партия, вечно волнующаяся, все критикующая, не умеющая ни оказать поддержку власти, ни умерить свои притязания, совершенно неспособна установить в обществе порядок, основанный на свободе. Напротив, она является главною ему помехою, ибо от преобладания ее ничего нельзя ожидать, кроме разлада.
И в этом отношении либеральная партия в Англии может служить образцом. Как уже было указано выше, главная причина ее политической зрелости заключается в том, что она прошла свою политическую школу под руководством аристократии, которая воспитала в ней истинно политический дух. Этой школы ничто не может заменить, и менее всего журнализм. Там, где либеральная партия воспитывается к политической жизни под руководством журнализма, в ней развиваются именно все те свойства, которые делают ее неспособною к государственной деятельности. Верхоглядство, раздражительность, нетерпимость, доведенный до уродливой крайности дух партии, полное отсутствие справедливости к противникам, намеренное искажение мыслей и фактов, одним словом, все, что характеризует ежедневную журнальную полемику, особенно в странах, где мало развита политическая жизнь, все это, как яд, всасывается читающею публикою и убивает в ней те здоровые качества ума и сердца, которые одни делают человека способным к плодотворной политической деятельности. Кто воображает себе, что общество может приготовиться к политической жизни и приобрести свободу под руководством журнализма, тот имеет весьма поверхностное понятие о политических делах. В войске нужны застрельщики и партизаны, но не под их предводительством ведутся кампании и выигрываются сражения. Свободные учреждения необходимы именно затем, чтобы эти разнузданные привычки заменить настоящею политическою школою.
Из всего этого ясно, что для юной свободы не может быть ничего вреднее, как распространение в обществе демократического чувства зависти и неприязни к высшим сословиям, чувства, которое столь часто раздувается беззастенчивым журнализмом. Общий закон, что политическая свобода возможна только при внутреннем единстве общества, всего более приложим к такому общественному состоянию, в котором свобода только что насаждается, а потому требует особенного ухода. Все, что разъединяет общественные классы, действует на нее гибельно, и чем менее общество политически зрело, тем более оно нуждается в руководстве и тем важнейшую роль играют в нем высшие классы, в особенности аристократия. Только дружным действием различных общественных элементов под руководством высших свобода может утвердиться в государстве и получить в нем правильное развитие.
Но еще <более> опаснейшим врагом политической свободы, нежели демократическая неприязнь низших к высшим, являются социальные стремления. Социальные идеалы совершенно противоположны идеалам политическим. Последние имеют в виду завершить основанное на самой природе человека здание свободы, первые же уничтожают свободу в самом ее корне. В этом фантастическом представлении личное начало совершенно устраняется, человек становится подчиненным звеном в общем механизме, чиновником, несущим государственную службу и вечно прикованным к своим обязанностям. Выхода для него нет, о самоопределении, о собственных планах, о самостоятельном устройстве своей жизни не может быть речи. Гражданское общество как самостоятельный союз исчезает, государство поглощает его всецело, проникая всюду, властвуя над всем. При таком порядке всякий разумный образ правления становится невозможным. Аристократическое начало уничтожено, устанавливается всеобщее равенство; следовательно, устраняется и то сочетание различных общественных элементов, которое лежит в основании смешанного правления. С другой стороны, немыслимо и соединение монархического начала с демократическим, ибо монархия перед безразличною, однородною массою, без всякого посредствующего звена, есть политическое создание, которое не в состоянии продержаться даже на короткое время. Вследствие этого социалисты самым решительным образом высказываются против всякого смешанного правления. "Из двух вещей одна! - восклицает Лассаль. - Или чистый абсолютизм, или всеобщая подача голосов! Об этих двух вещах можно при различии воззрений спорить; но то, что лежит между ними, во всяком случае невозможно, непоследовательно и нелогично" [346].
Не за тем однако же социалисты хотят установить всеобщее равенство, и формальное и материальное, чтобы сделать граждан слепыми орудиями единоличной воли. Идеал их составляет чистая демократия. Но именно при социалистическом порядке чистая демократия была бы самым ужасным деспотизмом, какой только может представить себе человеческое воображение; это деспотизм толпы, безгранично властвующей не только в области общественных отношений, но и над всею частною жизнью человека, над всеми его потребностями, средствами и деятельностью. Выше было доказано, что демократия терпима только при самой широкой свободе и при возможно большем ограничении государственной деятельности; здесь же происходит совершенно обратное: всякая свобода уничтожается, а деятельность государства расширяется безмерно. Всеобщее рабство соединяется с полновластием толпы. История никогда не представляла ничего подходящего к столь безобразному устройству. Несравненно сноснее деспотизм одного человека, ибо он всегда отдаленнее и мягче. Но возможно ли представить себе человека, в руках которого сосредоточивались бы не только все силы государства, но и все существующие в обществе материальные средства и руководство всею частною деятельностью граждан? Таким руководителем могло бы быть только Божество; вверенная же слабому человеку, подобная власть обратится в орудие самого нестерпимого гнета. А так как одному лицу подобное полновластие очевидно не по силам, то здесь неизбежно образуется привилегированное сословие мандаринов, в руках которых будет находиться действительное управление и которые будут неограниченно распоряжаться лицом и имуществом всех и каждого.
Но стоит ли говорить о несообразностях основанного на социализме политического быта, когда весь социализм ничто иное, как чистая несообразность? Мы вращаемся здесь в области утопий. Социализм опасен не с этой стороны, ибо утопии никогда не найдут приложения: он опасен тем, что устремляя мысли людей на фантастические цели, он извращает их понятия и возбуждает в них несбыточные надежды. Для правильного развития не только государственного строя, но и всей общественной жизни в высшей степени важно, чтобы был порядок в умах, чтобы люди смотрели на вещи, как они есть, и искали бы только возможного. В особенности это важно для политической свободы, которая, как мы видели, требует прежде всего внутреннего согласия общества. Это согласие может установиться только на почве теоретической возможности и практической осуществимости. Если же в призванных к политической жизни гражданах господствует полнейший хаос понятий, если они на задачи государства смотрят с совершенно превратной точки зрения, если они гоняются за неосуществимым и видят умножение богатства там, где есть только источник бедности, если вместо расширения свободы они готовы отдать ее на жертву общественному деспотизму, то выгоды от призвания общества к политической деятельности не будет никакой, и в результате окажется только разочарование всех здравомыслящих людей и полное расстройство государственного организма.
