Политология революции - Кагарлицкий Борис Юльевич (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Драки с полицией и поджог машин были единственным способом, с помощью которого обездоленные могли привлечь к себе внимание прессы и «общества». Приходится в очередной раз констатировать, что насилие – это пиар бедных.
«Сегодня на улицы вышли молодые люди по имени Мурад и Мунир из бедных пригородов Парижа, Марселя и руана, – писала израильская газета «Гааретц». – в этой ситуации французские левые должны быть выше всех существующих предрассудков относительно “неисправимости” ислама и мусульман и не подаваться на провокации вроде тех, которые уже осуществила администрация Джорджа Буша (вспомним, например, рекомендацию гражданам США не посещать “районы насильственных столкновений”).
Если здоровые силы французского общества смогут направить начавшуюся борьбу в правильное русло и добьются принципиального изменения системы приоритетов в социальной сфере, это пойдет на пользу всей Европе. Вполне вероятно, что сможет, наконец-то, осуществиться старая мечта левых сил о превращении этого континента в подлинно мультикультурное сообщество. Если же этого не произойдет, то не только во Франции, но и во всем мире восторжествуют принципы, вдохновляющие Джорджа Буша и израильских правых. Они гласят, что все происходящее объясняется только наличием “чрезмерно большого количества мусульман”». [97]
Между тем на французских и западноевропейских левых лежит большая доля ответственности за произошедшее. Деморализованное идеологически, дезориентированное политически, преданное своими лидерами, левое движение на протяжении 90-х годов ХХ века не сделало ничего для налаживания связи с новыми общественными низами. Европейский пролетариат тоже не сразу стал таким, каким мы его знаем по книгам и документам начала ХХ века. Этому способствовала многолетняя ежедневная и самоотверженная работа социалистических агитаторов, профсоюзных активистов, просветителей и организаторов. Именно благодаря этой повседневной работе формы протеста пролетариата стали не только более «цивилизованными», но и более эффективными, а солидарность различных групп трудящихся (независимо от национальной принадлежности, квалификации и уровня зарплаты) сделалась неотъемлемым элементом пролетарской культуры. Значительная часть этой работы была направлена на объединение и повышение классовой сознательности мигрантов (тогда – выходцев из Южной и Восточной Европы). Напротив, жители иммигрантских кварталов в конце ХХ века были предоставлены сами себе.
Вместо того чтобы заниматься организационной и идеологической работой среди мигрантов, многие левые идеологи и активисты предпочитали путано рассуждать о политической корректности, «мультикультурности», толерантности и идентичности. А обнищавшим жителям парижских пригородов нужны были не идентичность с толерантностью, а хорошие рабочие места, защищенные профсоюзами.
1968 год – наоборот
Не прошло и полугода после восстания парижских предместий, как Франция в очередной раз привлекла к себе внимание. На сей раз выступила другая часть молодежи – куда более благополучное студенчество Сорбонны и других университетов. Поводом стал принятый правым парламентским большинством законопроект о «первом найме», фактически лишавший молодежь каких либо прав и гарантий при поступлении на работу.
Вполне в духе героев Дж. Оруэлла французское правительство пропагандировало этот проект в качестве примера заботы о трудоустройстве молодых людей. И в самом деле: бесправные работники гораздо привлекательнее для предпринимателя, чем те, чьи права защищены законом. Значит, их будут брать на работу чаще! И увольнять тоже. Подобные меры по стимулированию занятости неизменно ведут к потере рабочих мест (вернее, хорошие рабочие места закрываются, а открываются плохие, низкооплачиваемые).
Протестующих студентов поддержали профсоюзы, левые организации. Французы вышли на улицы. Столкновение между властью и студентами переросло в конфликт, затрагивающий всех и каждого. Все вынуждены были сделать выбор.
И выбор этот оказался категорически не в пользу власти. Даже Социалистическая партия, по своей идеологии и практике давно не отличающаяся от правых либералов, испуганно шарахнулась влево: впереди маячили президентские выборы.
16 марта 2006 года студенческие демонстрации собрали по всей стране до полумиллиона участников. 18 марта, в день Парижской Коммуны, в демонстрациях участвовала уже не только молодежь. Профсоюзы объявили, что выведут на улицы полтора миллиона человек, и сдержали слово. Полиция называла меньшие цифры, но никто не может отрицать, что общественная мобилизация была поистине впечатляющей. По выражению газеты «Le Monde», противники нового закона о трудовых контрактах «выиграли пари» [98]. Власти, заявлявшие, что не уступят давлению улицы, пошли на попятный. Закон был отменен.
Грандиозные манифестации в Париже и других городах продемонстрировали, что люди готовы к более жестким действиям. Радикальная молодежь уже в ночь с субботы на воскресенье начала сражаться с полицией, а профсоюзные активисты взялись за организацию забастовок.
Либеральная пресса, столкнувшись с массовым протестом молодежи, не могла предложить ничего, кроме банальных ссылок на повторение «студенческой революции 1968 года». Между тем события, происходившие во Франции 2006 года, отличались от «майской революции» 1968 года и по форме, и по содержанию.
Студенческие протесты 1960-х были эмоциональным бунтом против потребительского общества и происходили в период расцвета европейского «социального государства». Выступления 2000-х, напротив, явились ответом населения на демонтаж системы социальных гарантий. Голосование против Европейской Конституции, волнения в пригородах и демонстрации студентов были лишь разными проявлениями массового сопротивления неолиберализму. Сопротивления, поддержанного подавляющим большинством народа.
Студенты, бунтовавшие в 1968 году, были гораздо более радикальны, но они были изолированы от основной массы населения. На сей раз, напротив, они были не более чем одним из отрядов широкого общественного движения. Причем – не самым радикальным. В 1968 году левые силы были влиятельны, но их идеи отнюдь не были идеями большинства. Получив возможность высказать свое мнение, обыватель летом 1968 года проголосовал за голлистов. Напротив, в середине 2000-х годов левых в точном смысле этого слова на политической арене Франции практически не было. Социалистическая партия являлась таковой только по названию, а по своей политической ориентации находилась во многих вопросах правее голлистов. Коммунисты были слабы, разделены на соперничающие группировки и дезориентированы. Зато общество, на сей раз, оказалось несравненно левее, нежели в 1960-е годы.
Политическая жизнь 1960-х, с ее расколом на правых и левых (при устойчивом перевесе правых), более или менее точно отражала разделение мнений и позиций в самом обществе. Политика середины 2000-х представляет собой своего рода зеркальное отражение, изнанку, противоположность общественных настроений. Тогда политическая борьба отражала противоречия общества, теперь мы видим вопиющее противоречие между жизнью общества и положением дел в политике.
Конфликты подобного рода – естественное следствие той политической и социально-экономической реальности, которая называется Европейским Союзом. Вернее, институциональная суть Евросоюза как раз и состоит в отмене демократии в том смысле, к которому наивные европейцы привыкли за последние сто лет. Неудивительно, что обиженное и выброшенное из политического процесса большинство выступило в защиту своих прав. Начав раньше других, Франция лишь в очередной раз показала себя, как говорил Маркс, «классической страной» политической борьбы.
Новая эпоха
Несомненно, по сравнению с ХХ веком, времена изменились. Изменились технологии, организация общества, его структура и состав. Изменились культурные условия. Капитализм развивается, сталкиваясь с кризисами и реорганизуя себя. Новая эпоха требует от левых очередного переосмысления своей роли в обществе. Политика и идеология левых должна быть направлена на то, чтобы способствовать интеграции мира труда. Надо выделить общие интересы и сформулировать общие требования. Речь идет не о механическом «авангардизме», подчиняющем «отсталые» слои целям и задачам «передовых». Напротив, речь идет о сложном поиске взаимопонимания, ибо социальный эгоизм «передового» слоя всегда бывает наказан.
